Валет червей - Виктория Холт

Лизетта постоянно была рядом. У нее не было особых склонностей к исполнению обязанностей няньки, но отсутствие этих качеств с лихвой искупалось ее жизнерадостностью, которая передавалась мне.

Роды прошли нормально. Я была довольна тем, что на этот раз у меня родилась дочь, а Шарль был вне себя от счастья. После некоторых споров мы, наконец решили назвать ее Клодина.

ГРИЗЕЛЬДА

Все мои радости сосредоточились в детской, где новорожденную почтительно разглядывали Шарло и Луи-Шарль. Поэтому я почти не интересовалась событиями, происходящими в окружающем мире. Клодина оказалась шумным ребенком с хорошими легкими и глоткой и с первых же дней решительно заявила о своих правах.

— Она не похожа на месье Шарло, — сказала нянька. — Своевольная девочка, ничего не скажешь.

Родилась она, по правде говоря, довольно страшненькой, но с каждым днем на глазах хорошела. У нее были пушистые темные волосы, весьма густые для младенца такого возраста, и ясные голубые глаза.

Ее все обожали, а когда она плакала, то одно удовольствие было смотреть на Шарло, стоящего у ее колыбельки и бормочущего: «Тихо! Тихо! Шарло с тобой».

Я была счастлива со своими детьми.

Шарль в последнее время, похоже, не мог говорить ни о чем больше, кроме как о стычках англичан со своими колонистами. Сначала мне казалось, что он принимает сторону колонистов лишь из желания поддразнить меня как англичанку. Он часто напоминал мне, отчасти с сожалением, что я больше похожа на англичанку, чем на француженку, и это было правдой, хотя трудно было найти более типичного француза, чем мой отец, да и Жан-Луи, так долго воспитывавший меня, по странному совпадению, был наполовину французом и в Англию попал благодаря моей маме-англичанке. Однако я была англичанкой — по внешности, по манерам — по всему. Несмотря на то что я совершенно свободно говорила по-французски и часто даже думала на этом языке, Шарль нередко вспоминал мое английское происхождение, а когда нам случалось ссориться, любил говорить: «Ну да, чего еще ждать от англичанки».

То ли он питал естественную для француза антипатию к англичанам, то ли поддразнивал меня, но так или иначе словесная война между нами продолжалась, а война реальная, конечно, подогревала ее.

Не очень разбираясь в ситуации, я тем не менее защищала англичан, что доставляло ему удовольствие, позволяя вновь и вновь доказывать мне, как я не права — Вот увидишь, — как-то сказал он, — это может означать войну между Англией и Францией.

— Ну, знаешь, не очень-то похоже на французов, чтобы они бескорыстно согласились за кого-нибудь воевать.

— В данном случае речь идет об идеалах свободы, моя дорогая.

— Франции вполне хватает собственных неприятностей, — возразила я. — С чего это вам беспокоиться о колонистах чужой страны, расположенной на другом краю света, когда ваши крестьяне постоянно готовы восстать. Возможно, как раз им больше всего и нужно то самое справедливое отношение, о котором вы так много болтаете.

— Ты говоришь как революционерка, — сказал Шарль.

— А ты говоришь как дурак. Как будто Франция пожелает вступить в войну из-за дела, которое касается совершенно иной страны.

— Здесь сильны именно такие настроения.

— С единственной целью — досадить Англии.

— Они сами загнали себя в такую ситуацию. Это не мы ее создали.

— Но вы желаете на ней нажиться. Вот такие у нас шли беседы.

Примерно к тому времени, когда Клодине исполнилось пять месяцев, была опубликована Декларация о независимости Америки, и Шарль ликовал.

— Эти храбрые люди сражаются с могучей страной за свою свободу. О Боже, я хотел бы присоединиться к ним. Знаешь, ходят разговоры о том, что Франция собирается послать туда свою армию?

Я решила, что Шарлю попросту наскучила жизнь в Турвиле. Он был мало приспособлен к роли хозяина такого большого поместья. Я кое-что знала о том, как положено вести дела в таких крупных имениях, — я видела, как отец управляет Обинье, наблюдала жизнь наших поместий в Клаверинге и в Эверсли, поэтому понимала, что у Шарля просто нет к этому склонности. Разумеется, у нас был управляющий, но управляющий, даже самый лучший, не может заменить настоящего хозяина.

К разговорам об войне колоний за независимость и о роли, которую собиралась играть в ней Франция, я прислушивалась вполуха — по-настоящему меня занимали только мои дети. К тому же мы вели долгие разговоры с Лизеттой, ездили верхом, бродили по окрестностям. Мне доставляло большое удовольствие общество Лизетты.

В декабре Шарль отправился в Париж и пробыл там несколько недель. Когда он вернулся, выяснилось, что его энтузиазм относительно этой войны напоминает лихорадку. В Париже он познакомился с тремя представителями Америки — Бенджамином Франклином, Сайласом Дином и Артуром Ли. По его словам, весь Париж говорил только о них, их приглашали в самые знатные дома, и никто не принимал во внимание их необычную внешность — французы горели желанием выслушать рассказы о войне за независимость.

— Их манеры исключительно просты, — рассказывал Шарль, — Волосы у них не напудрены, а одежда очень простого покроя и сшита из такой простой ткани, какой я никогда не видел. Но Париж от них без ума. Народ требует, чтобы мы немедленно начали войну против англичан.

Еще раньше в этом же году он вступил в общество маркиза де Лафайета. Огромное впечатление произвела на него покупка маркизом боевого корабля, который он нагрузил оружием и после преодоления некоторых осложнений отправил в Америку.

В стране были очень сильны антианглийские настроения, но король твердо стоял на своем: Франция не должна вмешиваться в эту войну.

Так обстояли дела в тот момент, когда прибыл посыльный из Обинье.

Моя мать получила письмо из Эверсли, в котором сообщалось, что бабушка очень больна и непременно хочет видеть нас. Сабрина писала, что, если у нас есть хоть какая-то возможность приехать, мы сможем обрадовать этим Клариссу, но если мы не поспешим, то, может статься, упустим возможность попрощаться с ней.

Сабрина явно была расстроена, так как они с бабушкой бок о бок прожили всю жизнь.

Дикон так и не оправился после смерти своей жены, — продолжала она. Это, конечно, страшно опечалило всех нас. Бедный Дикон! К счастью, сейчас он очень занят и большую часть времени проводит в Лондоне. Дела не позволяют ему полностью предаться скорби по поводу понесенной утраты…

Меня интересовало, как он выглядит. И чем занимается? Наверное, высматривает новую богатую наследницу, — цинично думала я. — Впрочем, теперь меня это не интересует. Я жена и мать.