Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я уже вырыл тебе могилу. В лесу… Милое местечко, сама увидишь. Хотя что это я, ничего ты не увидишь, но поверь на слово. Прекрасное место, чтобы провести в нем вечность.
Губы девушки начали дрожать, глаза заблестели.
– Боишься умереть?.. Прости, что за идиотский вопрос! Все боятся смерти. Все, без исключения… Мне ли не знать! Но не хочу портить тебе аппетит.
Она поправила закрывающую ей глаза челку. Этот машинальный жест смутил Габриэля. Так всегда делала Лана.
– Давай поешь, – снова заговорил он.
– Я не голодна, – прошептала его гостья.
– Я не спрашиваю, голодна ли ты, я прошу тебя поесть. И я ненавижу, когда меня не слушаются.
Она чуть помедлила, готовая к сопротивлению. Но посмотрела ему в глаза и передумала. Взяла вилку и наколола кусок чего-то в тарелке. То, что он ей приготовил, казалось вкусным.
Но для девушки все имело один и тот же вкус. Вкус смерти.
53
Изри не было уже несколько недель. Я слышала, как Межда говорила Сефане о том, что он по работе должен часто уезжать из Парижа. Наверное, поэтому он больше и не приходит.
Если только он просто-напросто не забыл о своих обещаниях.
Так или иначе, Межда снова почувствовала свою силу. Она постоянно ходит с хлыстом в руках и бьет меня по поводу и без. Она выбросила мои одеяла и заставляет меня спать на голом полу, отчего мне еще больнее.
Я старалась сражаться. Старалась тоже сделать ей больно. Но, должна признаться, я не на высоте. Я стараюсь, но ничего не получается. Я не создана для того, чтобы причинять боль.
Когда-то отец говорил, что мама называла меня ангелом. Упавшим с неба ангелом.
Ангел с неба. Оказавшийся на самом дне.
Сегодня понедельник, и я убираю квартиру Лягушки. Лягушки, которая хотела стать такой же большой, как бык. Если она будет продолжать обжираться сладостями, то ей это когда-нибудь удастся!
Вообще-то, «Лягушка» звучит даже мило, эта кличка Межде не подходит. Поэтому я решаю звать ее Жабой.
Она приказала мне вычистить швы между плитками на полу, и когда она заходит в кухню, я стою на коленях.
– Кстати, я тебе не говорила? Твой отец написал Сефане, – заявляет она со злобной усмешкой. – Она ответила ему, что теперь за тобой присматриваю я, потому что ты себя плохо вела с ее мужем, заигрывала…
У меня перехватывает горло.
– Так что он и мне написал. Спрашивал, как ты, нет ли с тобой проблем… Какой твой отец славный! – хохочет она. – Я ему сегодня утром отправила письмецо, написала, что ты прогуливаешь уроки, потому что предпочитаешь болтаться по улицам с парнями…
Я с силой сжимаю щетку.
– Еще написала, что я предложила тебе уехать обратно в Марокко, а ты не хочешь туда возвращаться. Не хочешь с ним жить! Что ты даже угрожала выброситься из окна, если я буду настаивать…
Я поднимаю голову и бросаю на нее гневный взгляд. Как будто гнев может причинить вред…
– Ну и в конце сообщила, будто делаю все, от меня зависящее, лишь бы ты исправилась, но что ты мне обходишься очень дорого, потому как отказываешься работать, даже по выходным. И что хорошо бы, он выслал мне немного деньжат…
– У моего отца нет денег! – бросаю я, еле сдерживая слезы.
– Найдутся, не сомневаюсь! – забавляется Межда.
* * *
В конце концов Мари-Виолетт Кара-Сантос решила оставлять у себя Таму на большее количество часов. Нужно сказать, что та ей обходится совсем недорого. Двадцать евро в сутки, из которых девочка работает шестнадцать часов. Тама в счете не очень сильна, но выходит: что-то около евро в час.
Кто даст меньше?
Сегодня вечером Тама покинет этот дом, который с каждым днем ненавидит все больше. Дети обращаются с ней все более невежливо, они привыкли к тому, что она делает все, что ей велят. Наверное, потому, что родители никогда их не одергивают. Так что их вины в этом нет, но все равно тяжело.
Вся семья постоянно мусорит, сколько бы Тама ни убирала в доме. Когда мадам Кара-Сантос приходит из сада, то забывает вытереть ноги и разносит грязь по всем комнатам. Потом снимает обувь и приказывает Таме ее обтереть.
Муж Мари-Виолетт даже не удосуживается сам выбросить презервативы, и Тама подбирает их у ножки кровати. Она боится, что однажды точно что-нибудь подцепит.
В пять вечера Тама меняет памперсы маленькой Августине, и тут из школы приходит Адам. Он бросает в прихожей свой рюкзак и пьет кока-колу прямо из бутылки, пока Тама делает ему свежевыжатый апельсиновый сок. Он ест хлеб с сыром и оставляет крошки и нож на столе.
– Кимоно мое где?
– В шкафу у тебя в комнате, – отвечает Тама.
Уже два месяца этот маленький засранец занимается дзюдо в зале, который находится в трехстах метрах от дома. И играет в чемпиона, богатыря. Сверхчеловека. На самом деле он всего лишь худенький и некрасивый подросток.
– Принеси.
– Я занята с твоей младшей сестрой, не могу ее бросить.
– Принеси! – повторяет он, повышая голос. – Я сам за ней посмотрю!
– Подожди, я сейчас закончу.
– Черт! Давай неси!
Тама застегивает памперс и заново одевает Августину.
– Пошевеливайся, служка! – бросает ей Адам. – Из-за тебя я опоздаю!
В этот момент по коридору проходит мадам Кара-Сантос и спокойно говорит сыну:
– Не надо так ее называть, милый. Хорошо? Тама – не служка, а домработница.
«Домработница»… Таме хочется напомнить мадам Кара-Сантос, что ей всего четырнадцать и что у нее нет дома. И что в таком бешеном ритме его, быть может, никогда и не будет. Что она умрет раньше.
Тама усаживает Августину на высокий стульчик и закрепляет ремешками.
– Ну что, ты все?! – надрывается Адам. – Неси это чертово кимоно!
– Если бы ты сам сходил, то не опоздал бы! – отвечает насмешливо Тама.
– Мать твою! – бросает он ей в лицо. – Вот же твою мать!
Он смотрит на Таму и отвратительно ухмыляется.
– Моя мать святая! – отвечает Тама.
– Да имел я ее!
Тама поднимает руку. И по всему дому разносится звук затрещины.
Тама сидит на полу в прихожей. Скоро придет Межда. Тама со страхом ждет момента, когда та узнает, что мадам Кара-Сантос решила ее выгнать.
Когда Межда появляется на пороге, Мари-Виолетт сразу все выкладывает. Кричит, что Тама посмела ударить ее сына, что она опасна и что отныне оставлять с ней детей нельзя. Она заканчивает свою обличительную речь, объявив, что больше не хочет
