Шиш вам, а не Землю! - Валентин Февраль

— А я и оценил. Дешево.

— Что же тогда дезертируешь?

Рекрут шмыгнул носом.

— А я не дезертирую. Я только собираюсь. Уже третий год.

— Духу не хватает?

— Не хватает.

— Вот тут хочу заметить: дух у Императорской Гвардии должен быть на высоте. И, если уж собрался дезертировать, будь добр это сделать. Иначе грош тебе цена в базарный день, как боевой единице славной нашей в чем-то армии.

— Про дух я знаю. Нам капрал говорил, что он вышибет из нас дух, если что. — Рекрут взгрустнул. — Бывало ка-ак закричит: «В атаку, негодяи! Или за вас император должен воевать?» — так и не по себе становится. Я выскакиваю из окопа и несусь вперед под шрапнелью, как угорелый. И стреляю. Но это в толпе. А когда один остаюсь…

— Так почти у всех, — согласился я и тут же вздрогнул.

Совсем низко над домом проревел снаряд. А потом он разорвался где-то за деревней.

Стекол в окнах уже не было. Поэтому повылетали рамы.

— В укрытие! — крикнул я. — Дэнверцы перешли в наступление!

И я поискал глазами крышку люка, ведущего в погреб дома. В принципе, подполье было у каждого уважающего себя дэнверского крестьянина, проживающего в небольшом частном доме.

Поэтому я быстро нашел некое ржавое металлическое кольцо над квадратом, прорезанным в досках пола и, вцепившись в это кольцо рукой, потянул. Люк поддался, и вскоре на меня дохнуло сыростью и плесенью из затхлой, темной глубины.

— Вперед, — гаркнул я рекруту, лишь только убедился, что подвал не начинен минами. — Следующий снаряд шандарахнет аккурат в этот домик. Нужно скорее убираться.

— Меня зовут Рядовой номер 152758, - представился рекрут перед тем, как я дал ему пинка, и он с воплем скатился вниз.

— А меня — Спасительный Пинок, — позлорадствовал я и прыгнул следом за уже забытым мной номером.

Я приземлился, а вернее придэнверился прямо на голову рекрута, о чем ничуть не пожалел. И, чувствуя под собой трепыхающегося рядового, отвесил ему еще хорошего тумака. Чтобы не зевал.

— Ральф меня зовут, — прохрипел рекрут, выбираясь из-под меня. — Я вспомнил! Меня звали Ральфом до того, как изловили и забрили в солдаты.

И Ральф, уселся на земляном полу и принялся перешнуровывать ботинки.

Наверху загрохотало. Неподалеку саданул второй фугас. От которого в доме, скорее всего, вслед за окнами повылетали двери.

— Дьявол! — сказал я, вытряхивая из пазухи попавшую туда землю. — Нужно уходить отсюда. Насколько хорошо я узнал уже дэнверцев, из этого подвала должен вести подземный ход.

Ральф указал на дыру в кирпичной стене, из которой к тому же дул прохладный ветерок.

— Сейчас посмотрим, — буркнул я и, сунув голову в дыру, поплелся между двух земляных стен, ведущих в никуда.

Пройдя метров пятнадцать, я остановился и, убедившись, что Ральф тащится следом, зашагал дальше. За спиной я слышал позевывание и почесывание. Скорее всего, бедолага Ральф уже успел подхватить от местных весьма распространенную в этих краях болезнь — чесотку-зевотку и, конечно же, самую легкую ее разновидность. Подхвати Ральф чесотку-зевотку-умиралку, он умер бы не сходя с места, в первые же минуты после заражения.

— Долго, а-а-ахх, (скреб-скреб) нам еще, а-эх-х, идти (чух-чух, скреб-скреб) еще (чух-чух)? — поинтересовался Ральф на каком-то участке нашего пути.

— Будем идти, пока не придем, — философски ответил я. — Я же не могу бегом бежать. Здесь ни хрена не видно. Сам видишь.

— Да уж, вижу, — буркнул Ральф. — Темень, хоть глаз коли. Как бы нам на подвальных змей не нарваться.

— А что? Бывают такие?

— В прошлый четверг у нас двоих сожрали. Эти двое даже пикнуть не успели. Попали к змеям в самое гнездо. Думали окоп. Туда запрыгнули. А назад уже никак. Змеи не позволили. Кстати, один из несчастных, его номер 347, являлся женихом моей сестры, которая, к сожалению, порядкового номера не имеет.

— Почему к сожалению?

— Потому что от имен я уже отвык. С номером как-то привычнее. Имена ведь нам вроде бы ни к чему, когда хороший, добротный номер имеется.

Наверху тем временем продолжали свистеть и разрываться снаряды. За шиворот сыпались целые куски и ошметья глины. И мне хорошо было слышно, как такие же холодные и плотные комья барабанили по каске Ральфа. Свою я потерял еще, когда запрыгивал в погреб.

39

Вскоре ход сузился. А потом и вообще повернул направо. Потом опять расширился и повернул еще раз. И у меня возникло стойкое ощущение того, что мы кружимся на месте. То есть, никуда не уходим от дома, а бродим где-то в его районе. И эти ощущения вскоре подтвердились.

В какой-то момент я споткнулся о собственную, потерянную мной каску. То есть, мы вернулись в то место подземелья, откуда начали свое движение. Зачем хозяину дома, этому долбанному дэнверцу, понадобилось делать под своим домом лабиринт, являлось для меня загадкой. Эта загадка не давала мне покоя, пока мы шли по второму кругу подземелья, и легко разрешилась, лишь только я увидел нашего нового, молодого капрала. Теперь мои глаза и глаза Ральфа попривыкли к темноте, которая оказалась не такой уж и кромешной. Лабиринт был нужен для того, чтобы ловить дэнверцев-дезертиров.

Да, тьма оказалась далеко не кромешной. Ведь капрал и те десять рекрутов, что стояли за его спиной, были обвешаны зажженными фонарями с головы до ног, в результате чего в тоннеле стало светло, как днем.

И в этом свете я увидел, что солдаты держат нас с Ральфом под прицелом своих игольчатых ружей. И, конечно же, я обрадовался, увидев несколько знакомых лиц.

Тем временем рубиновые шарики лазерных прицелов собрались на моем черепе, и мне не очень понравился такой ход событий.

— Эй, ребята! Не найдется ли папироски? — поинтересовался я у коллег по полю брани и сделал приветственное движение ручкой. — А то мои закончились. Впрочем, как и боеприпасы.

— По дезертирам… Беглым… По команде… Пли! — проорал капрал и ни с того ни с сего первым нажал на курок своего здоровенного парабеллума.

Такой гадости я от этого прыщавого начальничка не ожидал. Не знаю, какая сила бросила меня на землю… В общем, в самый последний момент я решил, что лучше мне лечь под стенку, прикрыв к тому же голову руками. Собственно, как и учили в лагере по подготовке пушечного мяса. ЛПППМ — сокращенно.

Мой же попутчик уже лежал под стеной. Правой рукой он отстегивал гранату от пояса. Видимо парень всерьез собирался воевать.

Продолговатые и тонкие иглоподобные пули с сочным чмоканьем одна за другой впивались в земляную стену над нашими головами. И тут же эти пули разрывались, разлетаясь на десятки и сотни более мелких иголок, каждая из которых заключала в себе смертоносную силу.

Попади хоть одна такая в меня или Ральфа, любому из нас пришел бы каюк.

Ральф полуконтуженный, полуослепший от набившегося в глаза песка, швырнул в стрелков гранату. А потом для верности добавил еще одну. Тем более что из первой, то ли от волнения, то ли по причине забывчивости, он не выдернул чеку.

Вторая граната рванула, наполнив узкое пространство подземелья громким треском, дымом и поднятой этим взрывом мелкой пылью.

Граната разорвалась у самых ног, расстреливавших нас, стрелков и должна была просто смести их ливнем осколков. Но к немалому моему удивлению никакого вреда рекрутам заряд не причинил.

Только капрал куда-то запропастился.

— Видал я такие штучки, — сказал Ральф, вытряхивая из правого уха целую пригоршню земли. — Весь взвод — голограмма. Кроме капрала, конечно, — добавил он, разглядывая чей-то дымящийся ботинок на краю свежеобразованной воронки.

А мне стало немного не по себе. Ведь, только что, судя по всему, мы угрохали своего боевого командира. Пусть и конченого молодого ублюдка. Остальные из веселой компашки пережили взрыв без каких-либо последствий для себя и продолжали делать то же самое, что делали и до взрыва.

Свирепо глядя на нас, они раз за разом нажимали на курки. Видать у них что-то там заело. Я имею в виду голограмму. Но я уже знал, что делать.

Я отыскал этот чертов проектор и, сплюнув через зубы на землю, впечатал в небольшую пластиковую шкатулку свой армейский каблук. И в результате этих нехитрых манипуляций проектор замигал удивленно, а затем погас.

Уничтожив коробочку, я уничтожил бойцов.

Ральф еще раз взглянул на дымящийся ботинок, все, что осталось от капрала, и принялся драить специальной щеткой бляху своего ремня. От волнения, наверное. Руки Ральфа дрожали, когда он орудовал инструментом. До сей поры он не убивал капралов своей армии. Только — вражеской. Если там, конечно, капралы есть.

В чем я сильно сомневался. Ведь давно известно в солдатских кругах, что никто не приносит столько вреда собственной армии, как капралы. Если не принимать, конечно, во внимание командармов. Которые, на мой взгляд, вообще все до одного вражеские агенты. Такой от них вред.