Невинные - Джеймс Роллинс

Затем Джордан осмотрел ванную.

— Предоставлю первый заход в душ тебе, а я пока постараюсь развести огонь.

Отличный план — лучший из всех, какие Эрин слышала за день.

Но сперва она подошла к нему поближе, вдыхая его мускусный аромат, ощущая таящийся под ним запах копоти. Запрокинув голову, поцеловала его, радуясь, что жива и находится с ним вместе.

Когда Эрин отстранилась, Джордан озабоченно сдвинул брови.

— Ты в порядке?

«Разве будешь тут в порядке?» — подумала женщина.

Она не солдат. Она не может прогуляться по полю, усеянному трупами, а после преспокойно отправиться дальше. Джордан учился этому, сангвинисты тоже, но Эрин сомневалась, что хочет быть такой же несгибаемой хоть когда-нибудь, да и сможет ли вообще. Она вспомнила, что иногда у Джордана бывает взгляд, как у тысячелетнего старца. Ему это дается дорогой ценой, да и сангвинистам наверняка тоже.

— Я не о сегодняшнем дне, — прошептал он, по-прежнему стоя с ней в обнимку. — Похоже, ты что-то умалчивала от меня с той поры, как мы встретились в Калифорнии.

Эрин выскользнула из его объятий.

— У каждого есть секреты.

— Так расскажи мне свои.

Паника трепыхнулась у нее в груди.

Не здесь. Не сейчас.

Чтобы скрыть свою реакцию, Эрин повернулась и направилась в ванную.

— На сегодня с меня секретов достаточно, — с запинкой выдавила она. — Прямо сейчас мне нужен лишь горячий душ и теплый огонь.

— С этим не поспоришь, — несмотря на эти слова, в тоне Джордана слышалось огорчение.

Войдя в ванную, Эрин закрыла дверь и сбросила одежду, радуясь возможности избавиться от запахов копоти и дыма, сменив их благоуханием лавандового мыла и цитрусового шампуня. Она долго стояла под горячим душем, позволив ему смывать прочь впечатления дня, пока кожу не засаднило.

Наконец вытерлась, укуталась в мягкий халат и босиком вернулась в главную комнату. Лампы были выключены, и единственным источником света служил потрескивающий в камине огонь.

Потыкав и перекатив полено, чтобы лучше горело, Джордан выпрямился. Он уже сбросил китель и изодранную рубашку. Его кожу, блестевшую в отблесках огня, покрывали ссадины и порезы. Татуировка на левой стороне груди буквально сияла. Рисунок, покрывающий все плечо, выбрасывал щупальца, заходящие на предплечье, а с другой стороны — на грудь и спину. Он напоминал ветвящиеся корни дерева, сходящиеся к одиночной темной отметине у него на груди.

Она знала историю этой отметины. Во время учебы в старших классах Джордан пережил удар молнии. Наступила клиническая смерть, но его реанимировали. Удар энергии оставил фрактальный след на коже, вызванный разрывами капилляров, создав то, что называют фигурой Лихтенберга, или цветком молнии. Пока рисунок не исчез, Джордан попросил его вытатуировать в качестве напоминания о прикосновении смерти, превратив несостоявшуюся трагедию в нечто прекрасное.

Эрин приближалась, будто притягиваемая этой остаточной энергией.

Джордан с улыбкой обернулся к ней.

— Надеюсь, ты не израсходовала всю горячую…

Она прижала палец к его губам, заставив замолчать. Слова ей сейчас нужны были меньше всего. Она развязала пояс и сбросила халат одним движением плеч. Тот скользнул на пол, задев ее груди и сложившись вокруг лодыжек.

Одной рукой Джордан обхватил ее шею сзади, отведя волосы. Эрин запрокинула голову, призывно выставляя шею. Он откликнулся, медленно пройдя поцелуями до самой подключичной впадинки. Она застонала, и он отстранился; его темно-карие глаз сияли страстью и невысказанным вопросом.

Вместо ответа Эрин потянула его за пояс брюк к кровати.

Там Джордан сбросил с себя остатки одежды, срывая и пинками отшвыривая прочь.

Обнаженный, он поднял ее на руки. Как только опустил Эрин на кровать, ее ноги обхватили его мускулистые бедра. Джордан навис над ней, заслонив весь мир, так что не осталось никого — только они одни и эта минута.

Она притянула его к себе для торопливого, нетерпеливого поцелуя, пробуя его на вкус, зубами отыскивая его нижнюю губу, а языком — его язык. Его теплые ладони касались ее кожи, ее грудей, оставляя за собой наэлектризованный след, — а затем скользнули вокруг, к ягодицам, чтобы поднять ее повыше.

Эрин выгнулась под ним дугой, понимая, что всегда будет в нем нуждаться.

Его губы переместились к ее горлу, коснувшись шрамов на шее.

Она застонала, притянув его голову к себе, словно умоляя укусить ее, открыть ее снова. Имя вертелось на кончике языка, но она удержала его за зубами, не дав вырваться в мир.

Она вспомнила, как Джордан просил ее открыть свой секрет.

Но заветнейшие из секретов — те, которые мы храним, даже не догадываясь о том.

Его губы переместились к ней за ухо, его дыхание опаляло ей ложбинку на шее сзади. Следующие слова вырвались из груди Джордана стоном, полные правды, отдавшись в костях ее черепа.

— Я люблю тебя.

Эрин ощутила, как глаза наполняются слезами. Притянула его губы к своим и прошептала, когда они соприкоснулись:

— И я тебя люблю.

Это была и ее правда тоже, хотя, пожалуй, не вся правда.

Глава 18

19 декабря, 13 часов 34 минуты

по центральноевропейскому времени

Кастель-Гандольфо, Италия

Рун нес Элисабету по темным коридорам, пахнущим деревом и старым вином. Этот уголок подземных ярусов замка некогда служил персональным папским винным погребом. В некоторых из давно забытых комнат по сей день стоят огромные дубовые бочки или полки с зелеными бутылками, покрытыми толстым слоем пыли.

Вслед за Надией он спустился по очередному лестничному пролету, направляясь на этаж, отведенный для их Ордена. Он чувствовал, что его руки, держащие Элисабету, дрожат. На борту вертолета Корца впопыхах хлебнул глоток освященного вина, подкрепивший его достаточно, чтобы добраться сюда, но слабость по-прежнему донимала его.

Наконец, пройдя по каменному коридору, пробитому в вулканической породе, Надия остановилась у арки, выложенной из кирпича будто бы в тупике.

— Я могу принять кару на себя, — предложил Рун.

Пропустив его слова мимо ушей, Надия коснулась четырех кирпичей — одного у головы, другого у живота и по одному у каждого плеча, — образующих вкупе форму креста. А затем нажала на центральный камень и прошептала слова, возглашаемые членами их Ордена со времени Христа:

— Примите и испейте все сие.

Центральный кирпич скользнул назад, открыв взору крохотную чашу, вырубленную в кирпиче под ним.