Латино-Иерусалимское королевство - Жан Ришар

Аррабиты (Arrabit; Arrabitus = Араб или Бешеный?) были вассалами сеньоров Ибелена: первый из них, рыцарь «Arrabi» (Muisse Arrabitus, то есть Муса Араб), около 1122 г. служил вассалом коннетаблю Яффы Бальану. Нам известно о существовании фьефов Мусы, его брата Бодуэна, его сына Жоржа и внуков Жана, Пьера и Генриха (дочь Жоржа, Мария, вышла замуж за франкского рыцаря Рауля, упомянутого в 1158 г.). Помимо поместий Одабеб (Odabeb) и Дамерсор (Damersor), которые Бальан пожаловал Мусе, они владели бесплодной землей в Зонии, около Дегербома (Degerboam) и поместьем Бетдарас (Бейт Дарас, возле Ашдода), на границе с сеньорией Ибелен и Аскалонским кастелянством. Именуемые «рыцарями», эти арабы продемонстрировали, что сирийцы имели возможность стать полностью равными по положению с франкскими сеньорами{231}. Мы даже и не упоминаем о смешанных браках, в результате которых в рядах иерусалимского рыцарства появилось столько «пуленов».

Получается, что франки вовсе не пренебрегали поддержкой, которую могли оказать для защиты королевства уроженцы Сирии. Возможно, даже разрабатывался план массового поселения восточных солдат на землях латинского королевства: если верить Эрнулю, армянский князь Торос, совершая паломничество в Иерусалим, был поражен при виде того, как мало христианских воинов состоят на службе у короля, и предложил тому прислать из Армении три тысячи солдат с их семьями, которые могли бы составить твердое ядро христианских крестьян, храбрых и выносливых. Таким образом, Иерусалим мог бы рассчитывать на воинственный народ, готовый помочь франкам: франко-армянское королевство, сходное с тем, что представляло в то время графство Эдесское, заняло бы место королевства франко-сирийского. Вопрос был вынесен на обсуждение: король и бароны предложили поселить иммигрантов на иерусалимских землях на тех же условиях, что и мусульман, но с той разницей, что, «если королю понадобиться созвать войско, он бы мог их туда призвать». Затея не удалась из-за того, что духовенство претендовало взимать десятину с этих не-католиков, «так как они были христианами, а только мусульмане ничего не платят». Нам неизвестно, насколько правдоподобна эта история, которая, по словам Эрнуля, произошла в 1170 г.{232}.

Таким образом, вовсе не являясь для франков вечной головной болью, эдаким беспокойным людом, на который беспрестанно приходилось бы оглядываться и устанавливать постоянный надзор, коренное население королевства, пусть даже и исповедующее мусульманскую веру, мирно сотрудничало со своими хозяевами на протяжении всего XII в.: лишь после крушения королевства упаднические настроения охватили мусульманских крестьян и сирийских христиан, слишком привыкших гнуть спину перед своими наследственными владыками. И военной сфере, и в экономической жизни королевства коренное население играло необычайно важную роль, что латиняне очень быстро осознали. Терпимость и уважение к местным традициям, проявляемое франками, которым была чужда всякая радикальная идея, завершили то, в чем они сами были заинтересованы. Местные христиане, свыкшиеся с межконфессиональной ненавистью, видели во франках людей, которые «считают христианами всех, кто поклоняется распятию, без исключения». Мусульмане же видели, как по всей стране их мечети превращают в церкви — но с удивлением можно обнаружить, что в Сирии практиковалось необычное «simultaneum» (богослужение бок-о-бок), которое впоследствии иногда имело место во французских провинциях, как, например в Эльзасе, частично населенных протестантами: Усама, находясь в Иерусалиме, смог помолиться в мечети, превращенной в часовню, с разрешения тамплиеров. И это вовсе не было исключением, вызванным беспокойством о дипломатических приличиях: в 1184 г. Ибн Джубайр описал в Акре две мечети, переделанные под церкви, где христиане оставили действовать мусульманский мирхаб. В этих зданиях мусульмане и христиане собирались вместе, чтобы, каждый со своей стороны, творить молитву{233}. Такие примеры показывают, насколько полной была акклиматизация франков в сирийской среде: между различными народами произошел симбиоз, благодаря которому королевство смогло существовать и процветать.

Иерусалимское государство было необычайно сложным и представляло собой иерархическое общество, где у каждого были свои права: признание за всеми их прав, здравый политический смысл основателей королевства позволил этому государству, куда входили бароны, «буржуа», Церковь, военные ордена и местные общины, составить гармоничное целое, в котором каждая группа могла существовать, не опасаясь вмешательства в свою особую жизнь. Возможно, ничто так не способствовало этому единению, как феодальный строй, в том виде, в каком он проявился в Сирии, находившейся под контролем государей из Арденн-Анжуйской династии, уважавших законы и обычаи королевства, но умевших заставить всех подчиняться своей власти. Благодаря их политической мудрости королевство, выросшее в результате крестовых походов на побережье Азии, смогло просуществовать около девяноста лет и отнюдь не было непрочным образованием. Эта завоеванная земля была слишком далека от христианского Запада, чтобы вовремя получать подкрепления, необходимые в случае военного поражения. Но сила франков оставалась незыблемой все эти годы, и забота о справедливости, которой руководствовались вожди королевства, дала им возможность, объединив силу с правосудием, поддержать франкское королевство на Востоке.

Вторая часть

Второе Иерусалимское Королевство

Падение Иерусалима в 1187 г. ознаменовало конец латинского королевства, чье девяностолетнее существование мы рассмотрели; но вопреки своему внезапному краху — наподобие карточного домика — королевство не погибло окончательно и бесповоротно. Третий крестовый поход, опираясь на франкские владения на Востоке, позволил латинским колониям продержаться еще свыше ста лет (1189–1291 гг.) и восстановить, не без сияния, имя королевства Иерусалимского. Апогеем этих усилий, предпринятых в эпоху третьего крестового похода, стало возвращение Иерусалима Фридрихом II в 1229 г. По правде сказать, только спустя несколько лет, в 1241–1243 гг., королевство почти полностью достигнет своего прежнего размера; но в это время его будет сложно назвать «королевством»: с 1231 г. раздробленная Сирия поднимет мятеж против своего законного «короля», того самого Фридриха II Гогенштауфена, который не считался с правами своих подданных и в разгоревшейся борьбе оказался слабейшей стороной. Только после падения в 1244 г. Иерусалима и Акры имперцы окончательно были изгнаны из Святой Земли, но уже с 1231–1233 гг. иерусалимляне научились обходиться без королевской власти.

Интерес к «второму Иерусалимскому королевству» (1187–1231 гг.) справедливо связан с этим повторным завоеванием (необычайно медленным по сравнению с стремительным натиском в эпоху первого крестового похода) прежнего королевства Иерусалимского, успех которого был обеспечен поддержкой людскими резервами с Запада, пополнившими колонии в Сирии. Но эта поддержка имела и свою обратную сторону: чем быстрее Иерусалимское королевство восстанавливалось в своих прежних границах, тем сильнее оно утрачивало свои отличительные черты, сделавшие из жителей первого королевства настоящую нацию. В последний период своего существования королевству суждено было стать своеобразной мозаикой из колонистов, родом из разных стран, скорее «франкского», чем «французского» происхождения. Этот процесс денационализации начался в 1187–1231 гг.: лишив королевства его объединяющего духа, он привел, после окончательного падения власти Иерусалимского короля, к разрушению франкских колоний в Сирии.

I. Агония и падение королевства

Когда осложнение болезни короля Балдуина IV все чаще стало препятствовать его личному правлению, юный государь стал искать вокруг себя кого-то, кто мог бы его заменить. В 1176 г. он предложил графу Фландрии регентство (бальи) королевства: тот отказался. Затем этот регентство было предложено Гуго III герцогу Бургундскому, которому предстояло жениться на Сибилле. Гуго не согласился. Тогда появилась мысль выдать Сибиллу за иерусалимского барона Балдуина де Рама, который стал бы регентом королевства во время несовершеннолетия трехлетнего Балдуина (V). Но в то время как Балдуин де Рам, который только что уговорил Саладина отпустить его на свободу (он попал в плен в 1179 г.), направился в Константинополь, чтобы выпросить у Мануила Комнина денег для выкупа, графиня Сибилла вновь вышла замуж. По наущению коннетабля королевства Амори де Лузиньяна{234} (которого Эрнуль обвинял в том, что он обязан своим назначением на этот пост благосклонности Агнессы де Куртене), Сибилла приказала прибыть в Сирию его родному брату, Гвидоги, и влюбилась в него. Балдуин IV, на которого его мать Агнесса де Куртене (несмотря на свой развод с Амори I) оказывала большое влияние, согласился на этот брак, и Гвидо де Лузиньян, младший отпрыск в доме баронов, игравших сравнительно незначительную роль в Пуату, стал, таким образом, графом Яффы и Аскалона и наследником королевства в период малолетства юного Балдуина.