Динка - Валентина Осеева

– Ну, пошел-поехал! – машет руками Малайка и, оборачиваясь к Марине, отчаянным взглядом призывает ее на помощь.

– Что у тебя, сердца нет, Лина? Я просто удивляюсь тебе! – возмущается Марина.

– Лина, бери платок сейчас же! – топает ногой Динка. – Сейчас же бери! Я делаюсь больной!

– Сичас, сичас... Как же, так и схватила! Да не родился еще тот поп, который татарина с русской девкой обвенчает! И церкву ту еще не построили, где ихняя свадьба стрясется! – гневно кричит Лина, и, сверкнув яркими цветами, платок падает Малайке на грудь. – Не невеста я тебе, бери свой подарок назад, Малай Иваныч! – низко кланяясь, говорит Лина.

– Вот невежа! – сердится Катя. – Хотя бы из вежливости взяла!

– А вежливость эта мне ни к чему, я не барского роду-племени, душой кривить не могу, – вздыхает Лина и, взглянув на убитого горем Малайку, неожиданно ласково говорит: – Пойдемте, Малай Иваныч, на кухню, я вас чайком попою, пирогами угощу. Спрячьте ваш платок и пойдемте.

Малайка поднимает с земли бумагу, аккуратно заворачивает свой платок и покорно следует за Линой.

– Он же может выкреститься, наконец! – с досадой говорит Катя. – Что это за ерунда такая?!

– Конечно, он может выкреститься. Но это не ерунда, а драма... Ведь Лина любит его. Вот что делают с людьми религиозные предрассудки, – грустно отвечает Марина.

А на кухне идет веселое угощение. Малайка что-то рассказывает, Лина хохочет. И провожать его она выходит в новом шелковом платочке.

Глава 39

«Слети к нам, тихий вечер...»

Мягкий свет лампы падает на ступеньки, детям пора спать, но никому не хочется уходить. В обступающей со всех сторон черноте вечера освещенное крыльцо кажется маленьким светлым островком. Катя набрасывает на плечи Марины платок и сама усаживается на верхней ступеньке. Лина, проводив Малайку, тоже устраивается подле девочек. Говорить никому не хочется, воспоминания нарушены...

– «Слети к нам, тихий вечер...» – запевает Марина.

Девочки присоединяются к матери; голос Мышки, серебристый и фальшивый, неуместно взлетает вверх, Лина, подперев рукой щеку, мастерски ведет втору. Катя тоже не может остаться молчаливой: свежий, сильный голос ее сразу укрепляет маленький хор.

«Тебе поем мы песню, вечерняя заря...» – тихо повторяются слова, похожие на вечернюю молитву.

– «Слети к нам, тихий вечер...» – просят взрослые и дети. И никто из них не знает, что этот тихий вечер – последний счастливый вечер на маленькой даче.

Не знает Динка, что завтра она уже не увидит на заборе знакомого елочного флажка; не знает Алина, в какую страшную ночь придется ей выполнять тайное и важное поручение Кости; не знает Мышка, сколько горьких слез прольет она о тех, кого любит...

Не знает Лина, как тяжко испытывает своих верующих пресвятая Богородица; не знает Катя, что не там ищет она свою судьбу, где найдет; и не знает мать, наслаждаясь тихим материнским покоем, что не уберечь ей от горя неокрепшие сердца ее детей и никуда не уйти ей самой от тяжких испытаний...

– «Слети к нам, тихий вечер...» – поют на крыльце, и вечер слетает. А за вечером идет ночь.

Часть II

Глава 1

Полынь-трава

На уроке Никич показывает Динке блестящие угольники и какой-то мудреный певучий замок для ее сундука.

– Вот, сделаем все в лучшем виде! – торжествующе говорит он и, сдвинув на нос очки, внимательно смотрит на девочку. – А ты что как вареная репа нынче? Вроде и не радуешься ничему? – с обидой спрашивает Никич.

– Я сержусь, – быстрым шепотом отвечает ему Динка и показывает глазами на сестер.

Старик машет рукой и отходит к девочкам. Ему обидно. Динка так торопила его с этим сундуком, что большую половину работы сделал он сам, а теперь, когда осталось только приладить крышку, девчонка вдруг остыла, и даже замок со звоном ее не радует. Вон они какие, девчонки! Ни к чему у них нет устойчивого интереса...

Никич не знает, что как-то в разговоре, похвалившись Леньке своим подарком, Динка вдруг услышала обидный смех:

«Куда он мне? Что я, старая бабка, что ли? Деньги копить в нем буду? Нашла что подарить! Мне котелок солдатский да мешок за плечи – вот и все!» – весело заявил Ленька.

«Ну и будешь как нищий!» – огрызнулась Динка.

«Нищим не буду. За чужим куском руку не протяну, не бойся. Что заработаю, то и съем, – хрустнув пальцами, твердо ответил Ленька. – А сундук свой кому другому подари, он мне ни к чему!»

Динка решила подарить его Лине, но работать с тех пор ей совсем расхотелось. А сегодня ее мучили и другие мысли. Обычно после сидения с мамой на крылечке девочки делались очень ласковыми и уступчивыми. Вчера Алина даже поцеловала своих сестренок на ночь, а Динка и Мышка, не зная, чем отплатить за эту ласку, наперерыв предлагали ей свои услуги: одна тащила тазик с водой, другая держала полотенце, пока Алина не отослала их спать со строгим замечанием:

– Я не барыня, и подавать мне ничего не надо. Папа терпеть не мог неженок...

Сестры сразу присмирели и, стараясь никому больше не надоедать своими услугами, отправились спать, излив всю оставшуюся нежность друг на друга. Мышка, присев на корточки, помыла Динке ноги, а Динка отдала ей свою подушку и, уложив сестру на мягкое ложе, разлеглась на своей постели, находя, что ее голове куда просторнее без подушки. Когда пришла мама, Мышка уже спала, а Динка притворилась, что спит. Мама посмотрела на обеих девочек и вышла.

Динка не спала долго; она вспоминала мамин рассказ и легко представила себе скуластое веснушчатое лицо Кулеши. Потом мысли ее остановились на отце, но лицо его, голос и улыбка ускользали из ее памяти, а перед глазами вставала только карточка молодого железнодорожника. Живого, настоящего папу Динка никак не могла вспомнить, и от этого ей стало так обидно и горько, что захотелось плакать. К тому же этим вечером ее разобидела и Алина, сказав, что если бы папа вернулся, то Динка даже не узнала бы его...

А потом еще и Мышка вдруг вспомнила, что когда она переходила улицу с папой, то ей ничего не было страшно, потому что папа держал ее за руку. А она, Динка, всю свою жизнь перебегала улицу под самым носом извозчиков, и никакой папа не держал ее за руку... Конечно, если бы папа вдруг приехал домой, она могла бы и не узнать его... «Кто этот дядя?» – спросила бы она тогда у Мышки. И папа не узнал бы свою дочку. «Что это за девочка?» – спросил бы он у мамы...

Динка долго не спит, и горечь, переполняя ее сердце, ищет виноватого. Но если виновата сама жизнь, то трудно обвинять кого-нибудь из людей – может быть, только дедушку Никича за то, что он отобрал папину карточку и держит ее у себя... Если она, Динка, не будет смотреть на карточку, то действительно может так случиться, как сказала Алина.

Девочка заснула расстроенной и сердитой, утром обида ее окончательно пала на дедушку Никича, и, с трудом дождавшись ухода сестер, она сразу подступила к старику с угрюмым требованием:

– Отдавай папу! Зачем у себя прячешь? Что ты ему, дочка какая, что ли?

От грубого тона ее и неожиданности старик опешил.

– Что ты, что ты... – забормотал он. – Какая дочка? Что тебя укусило нынче?

– Отдавай папу! Ты, верно, хочешь, чтоб я его совсем не узнала никогда? Да? – снова закричала Динка. Из сердитых глаз ее, как бисер, разбрызгивались по лицу быстрые мелкие капельки слез.

– Бог с тобой! – испугался Никич. – Разве я прячу твоего папу?! Я ведь просто так, берегу для памяти. Ведь единственный друг он мне!

– Врешь! – топнула ногой Динка. – Я тебе тоже друг! И мама! И все мы друг тебе! Отдавай без разговоров!

Старик покорно вытащил из-под подушки старенький, потертый бумажник и извлек оттуда карточку.

– Бери, – с горечью сказал он. – Грубиянка ты, а не друг...

Динка схватила карточку и, даже не взглянув на нее, вышла. Потом вернулась.

– Пусть в моем сундучке лежит. Я уносить не буду. Когда хочешь, тогда и смотри, – милостиво сказала она и, положив карточку в свой сундучок, добавила: – Вот там, за палаткой, будет, под трехногим столом, чтоб дождь не намочил.

Никич махнул рукой.

– Где хочешь, – сухо сказал он. Динка вынесла сундучок и поставила его за палаткой, под столом, который Никич все лето собирался починить.

– Вот здесь будет! – крикнула она еще раз. – А то ты спишь иногда, к тебе нельзя, а мне посмотреть захочется...

Старик молчал. Динка вытерла подолом слезы, посидела около сундучка и, так и не взглянув на карточку, ушла.

Никич, услышав ее шаги, покачал головой с обиженным и недоумевающим видом.

«Ну, Саша... горе тебе с ней будет... Не девчонка это, а полынь-трава. Полынь-трава...» – разводя руками, горестно подумал старик.

Глава 2

Флажка нет!

Жаркий полдень сушит на деревьях листья, отяжелевшие от зноя ветки бессильно свешиваются на забор, синими, оранжевыми глазками мелькают в кустах сережки, в глубокие щели между досками видна сбегающая вниз тропинка... Динка внимательно оглядывает угол забора; присев на корточки, шарит в траве... Нет флажка! Может быть, Ленька снова уехал в город продавать рыбу? А может, он просто сидит на пристани и ждет пассажирского парохода, чтобы понести кому-нибудь вещи и заработать немного денег?