Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напутствие Белова – «одолеем так называемых демократов» – не следует воспринимать, как сказанное ради красного словца. Нет. Писатель продолжал борьбу с разрушителями Отечества, формировал зрелое гражданское общество и пробуждал в людях чувство ответственности за страну. Либеральная пресса, как всегда, скрывала позицию писателя, а патриотические издания едва успевали печатать его материалы – смелые, задиристые, хлесткие, не дающие поблажек ни одному политику. Показательна статья в газете «Завтра» (2003 г., № 3) под названием «Сеятель и хранитель». Писатель задает и читателю, и самому себе трудные вопросы, и тут же дает на них честные ответы:
«Можно всерьез толковать об изменениях в обществе? Увы, нет. Ничего не изменилось. Стало еще хуже… Грабеж России не только продолжен, но и приобрел новые виды. Судите сами, господа и товарищи.
Сеятель и хранитель Родины – это обычный мужик-крестьянин. Я утверждаю, что он же и ее солдат, т. е. защитник. Вспомним об этом в связи со Сталинградской битвой. Крысиный образ Сванидзе просто незабываем, если смотреть телевизор. С какой ненавистью, с каким упорством он не давал говорить Сергею Глазьеву! А сам говорил и говорил (воскресенье, 2 февраля). Свобода слова в кривом «Зеркале» Сванидзе удивительно своеобразна: сам скажу, а тебе не дам.
… В свое время я, как дурак, был охмурен Лапшиным и подарил ему, как мужицкому лидеру, царскую медаль за победу над сорняками. Медаль была вручена когда-то, еще до гражданской войны, какому-то северному крестьянину. На лицевой стороне изображен мужик, идущий по забороненной полосе и бросающий зерно из лукошка.
(Надо было взять большую горсть зерен и с силой бросить эту горсть об лукошко, чтобы зерна рассыпались от лукошка по всей полосе, причем как можно ровнее. Да еще и сделать два шага по полосе). Мужик был в лаптях и, кажется, с бородой.
Не знаю, где у Лапшина эта медаль, может, крестьянский лидер давно сдал ее какому-либо маразматику-«нумизматику». Или хранит в дамской шкатулке жены. Зачем? Отдал бы уж лучше Харитонову или во вторчермет… Вон сколько народу сгинуло на проводах, которые даже не медные, а простые алюминиевые, «зря» висят на опорах…
Господа крестьянские депутаты, слышали ли вы хоть однажды эту народную, «стону подобную» песню»? Песня называется «Эй, ухнем!».
Да что говорить о литературе, если вы даже газет не читаете, пробегаете глазами одни «шапки», затем складываете прессу в корзину для макулатуры! Поистине шапочное знакомство. Иначе вы углядели бы снимок двух старух в недавней газете «Деловая трибуна» № 35. Под этими старухами стоят убийственные, позорные для всех цифры: за годы реформ деревня лишилась 38 % всех трудолюбивых работников. Половину животноводов, треть механизаторов словно корова языком слизнула! 8,4 миллиона гектаров пашни заросло неизвестно чем: то ли травой, то ли кустарником. Сбор зерна реформы ополовинили, поголовье крупного рогатого скота тоже сократилось на 50 %.
…Будучи горбачевским депутатом, членом Верховного Совета, я сидел, помню, в переднем ряду, чуть ли не рядом с Ельциным, и однажды попросил его о встрече. Когда я сказал, о чем хочу побеседовать, у него повело рот куда-то в сторону… Нет, он не хотел даже думать, во-первых, о сионистах и, во-вторых, о крестьянской судьбе!
Прекрасно помню, о чем говорили мы наедине с Анатолием Лукьяновым, который иногда обрывал меня со своего высокого табурета. Хорошо помню и беседу в Кремле с премьером Николаем Рыжковым, кулуарные беседы с министром финансов Павловым и другими гэкачепистами. Все они смотрели на крестьянство, как на лишний придаток общества. Вроде аппендикса, который если не болит, значит, и трогать не надо, а если заболит, то не мешает его и удалить. С министром здравоохранения Чазовым Евгением Ивановичем мы схлестнулись на почве алкогольного геноцида русского народа и друг друга почему-то не поняли. И всем тогдашним министрам крестьянская судьба была, как говорится, «до лампочки». Всем, без исключения.
Взять случай с Краснодарской делегацией на съезде России. Ведь если б кубанцы не покинули съезд раньше времени, Ельцин вряд ли бы пробуровился к власти. Но кубанцы уехали «к жинкам», заторопились и уехали… Ну вот теперь и достукались до того, что наши подлодки безжалостно топятся в океанах. Поневоле поверишь в классовую теорию Маркса, которую защищает и пропагандирует Кара-Мурза».
Скажу сразу, в чем Белов прав… Действительно, большая группа кубанских депутатов покинула раньше времени судьбоносный Съезд и Ельцину хватило голосов для победы. Но Белов не знает про второй случай. Депутаты из южных регионов покинули со словами «пора пахать и сеять» еще один судьбоносный Съезд, на котором хватило голосов проельцинскому кандидату на пост председателя Верховного Совета РСФСР Руслану Хасбулатову и не хватило нашему выдвиженцу Сергею Бабурину. Увы, у этой истории есть трагические страницы.
Спустя некоторое время понимаешь, что напутствие Белова «одолеем демократов» звучало и раньше не ради красного словца. Еще в романе «Все впереди» он предвидел и предупреждал, к каким печальным и трагическим последствиям приводит политика западников, растаптывающих нравственные и духовные традиции собственной страны. Осознание как беды, так и правоты Белова приходит с запозданием. Но лучше поздно, чем никогда.
Лишь через десяток лет по достоинству начал оцениваться роман Белова «Все впереди», опубликованный летом 1986 года. О том же напишет 6 августа 2003 года в «Литературной газете» молодой писатель Алексей Варламов в своей статье «Что позади?». Мне не ведомо, почему ему пришла мысль вернуться к давнему произведению Белова и поразмышлять о его сбывшихся пророчествах. Но диагноз бездуховности общества, попавшего в демографическую яму, он поставил правильно. Как справедлива и его критика в адрес тех русофобов, кто не принял талантливое произведение и устраивал заказную грязную травлю его.
Варламов размышляет так: ««Все впереди» – пророческий роман о покалеченном народе. О нежелании женщин рожать детей, о нежелании мужчин за своих детей бороться, о слабости и неспособности даже самых лучших и сильных людей к сопротивлению нравственному распаду, о том параличе мужественности и женственности, последствия которого мы наблюдаем теперь и неуклюже пытаемся возместить их всякими «братками» и «бригадами». Над Беловым смеялись… Мракобес, консерватор, ретроград, домостроевец – кто еще мог такое написать?…
Беловский роман, как и все его городские вещи, оказался криком, гласом вопиющего в пустыне. Интеллигенция предпочитала читать и узнавать себя в Трифонове, как сегодня в Улицкой, а Белову вынесли приговор: не знает города, ненавидит его, не понимает, боится. Но тревога не есть ненависть. А страх иногда бывает выражением бесстрашия. Пророческое, кассандровское прорвалось именно в сыне вологодской крестьянки: мы слишком сильно
