Чейзер. Крутой вираж - Вероника Мелан

«Хам! – говорили ее синие глаза. – Хам! Ну и черт с тобой, издевайся над слабыми!»

Чейзер вздохнул. Он этого не хотел – ни дополнительной обиды, ни горечи во взгляде Лайзы, ни превентивных мер, но без них бы не вышло, увы.

Прежде чем начать говорить, он выждал еще минуту. Убедился, что в квартире воцарилась тишина, что его пусть нехотя, но слушают, что агрессивная ненависть, рождающая ненужные звуки и попытки противодействия, унялась.

– Вот и хорошо. Теперь можно и поговорить.

В ответ раздалось хамоватое рычащее «м-м-м!»; босая пятка снова пнула ножку стула.

– За каждое такое «м-м-м» я буду выжидать минуту, ясно?

В него метнулась злая молния-взгляд. Могла бы – испепелила.

Мак втянул воздух.

– Итак, – вытянул руки ладонями вперед, переплел пальцы, посмотрел укоризненно, как смотрит удрученный учитель на нерадивого ученика. – Начнем с главного: я не желал вламываться к тебе в квартиру и связывать тебя, но, увы, другого выхода не видел.

От следующего разъяренного «м-м-м!!!» у него едва не свело скулы. Пришлось наказать пленницу обещанной минутой тишины – терпеливо дождаться, пока секундная стрелка часов опишет полный круг. И пока та неторопливо плыла по циферблату, Аллертон разглядывал цветастые подушки, мягкую софу, кофейный столик, ковер, читал названия стоящих на полке книг. Лайза смотрела в сторону балкона.

«Интересно, ей не холодно? Сквозит, а она босая».

Стрелка коснулась первоначальной отметки отсчета; раздались слова:

– Видишь ли, по какой-то причине у нас не получается пока вести спокойные разговоры – у тебя взрывной характер, а я не юнец, который будет сидеть под дверью сутками и ждать, пока кто-то снизойдет с ним поговорить.

Ее глаза смерили его насмешливым взглядом: «Это точно, не юнец. Ждать не будешь, чтоб тебя…»

Удивительно, но он отлично понимал ее без слов.

– И потому – да, я практически сразу понял, что приходить к тебе без веревки и скотча бессмысленно, так как ты меня в квартиру не впустишь.

«Понятливый какой. Гад и тиран!»

Мда, даже с ней молчащей легче не становилось. Ладно, продолжим.

– Тебя, вероятно, удивит другое. Знаешь, зачем я пришел?

«Знаю, – сверлил его гневный взгляд, – знаю! Ты пришел со своими чертовыми извинениями!»

– Именно, я пришел с извинениями. И так уж вышло, что, когда я желаю, чтобы меня выслушали, меня выслушивают – по-хорошему или по-плохому, тут уж как получается. Придется это сделать и тебе.

Она глазам не верила. Не верила, что это происходит с ней. В ее квартире находился Мак Аллертон – тот самый человек, которого она любила больше жизни и который только что ее… связал. Нет, что за гадостные повороты жизни, что за насмешки судьбы? Почему они не могут, как нормальные люди, начать с цветов и конфет, с интереса и любопытства друг к другу, пусть даже с пустых разговоров ни о чем? Почему надо сталкиваться лоб в лоб, как несущиеся друг на друга бараны? Почему не по-другому?

В тело впивалась веревка, запястья затекли, мерзли пятки; за окном вечерело. А он говорил. И говорил проникновенно.

– Я был груб. Я признаю это не потому, что меня вынудили извиниться, а потому, что грубость моя, возможно, не была оправдана.

«Возможно?»

– Да, возможно.

«Он меня слышит? Мысленно?»

Почему-то Лайза вдруг только теперь напугалась, что на ее обнаженной ключице гость разглядит контуры Печати, и тогда будут другие вопросы, совсем другие. Она скосила вниз подбородок и с облегчением обнаружила, что по неясной причине тату сделалось почти невидимым – так иногда бывало, – спряталось.

«Слава Создателю! Слава-слава-слава – Мак его не видит!»

– …Наверное, вчера вечером ты вторглась в мое личное пространство вовсе не для того, чтобы я посчитал тебя легкомысленной особой, а для чего-то другого, но я тебя недопонял. И поэтому я прошу у тебя прощения. Прошу его искренне, а не по принуждению, – думаю, это важно.

В этот момент она посмотрела ему в глаза – в те самые зеленовато-коричневые омуты, которые делались такими притягательными, стоило в них появиться мягкости, нежности и доброте, – и ощутила, как медленно и почти неохотно отогревается сердце.

Это ее Мак. Все тот же Мак. Способный признать ошибку, способный сказать «прости» – и да черт с ним, что для этого ему пришлось ее связать: уже не обидно, уже почти смешно. И пусть он говорит, пусть говорит еще – это важно, ей это очень нужно.

Сидящий напротив Чейзер на секунду склонил голову, посмотрел на ладони, вновь перевел на Лайзу взгляд.

– Да. Мужчины тоже ошибаются.

Сердце потеплело еще на градус; теперь не мешал даже скотч на губах – главное, не заткнуты уши; она бы слушала эту речь вечно.

Он хотел добавить что-то еще, но в эту минуту прозвучал дверной звонок, и Мак тут же напрягся, сформировался в стальной камень, прищурился:

– Ты кого-то ждешь?

«Му-му! – промычала Лайза, силясь произнести „лапшу“. – Лап-шу!»

Но Чейзер не понял. Второй раз он спрашивать не стал, скотч отрывать, впрочем, тоже; просто прошел в короткую прихожую, отпер замки и распахнул дверь.

На пороге стоял низкорослый, щуплый и узкоглазый парнишка с объемным и хрустким пакетом в руке. Увидев в дверном проеме гигантскую, почти вдвое превосходящую его по росту фигуру Чейзера, посыльный задрал голову и едва заметно просел в коленях, раскрыл рот. А стоило его черным глазам-уголькам наткнуться на сидящую в комнате связанную девушку – девушку-пленницу! – как ирашиец подобрался и моментально собрался дать деру.

Мак тут же поймал его за короткий галстук, притянул к себе и вынул из трясущейся руки бумажный пакет.

– Доставка еды? – спросил грубо.

Коротко стриженная голова дернулась вверх-вниз на тонкой шее; напомнив смыв в туалете, повторил движение и выступающий кадык.

Чейзер принюхался.

– Лапша?

Трясущийся ирашиец, галстук на шее которого затягивался все сильнее, нервно кивнул еще раз.

– А мы тут, – он жестом указал себе за плечо, – играем в садо-мазо. Тебя такое возбуждает?

– Н-нет.

– А нас – даже очень. Ты, в общем, иди, – в ладонь посыльного ткнулась бумажная купюра. – Вот только консьержа донимать жалобами не надо – сам понимаешь, старый дяденька, зачем ему потрясения? Так ведь?

– Т-т-так.

– Молодец. Иди.

Чейзер выпустил из пальцев галстук, убедился, что обтянутая фиолетовой шелковой рубашкой спина через секунду мелькнула уже у лифта, после чего закрыл дверь и поставил пакет у стены.

– Лапша, – повторил он задумчиво. – Лапша, надо же…

Лайза смеялась сквозь скотч. Над удивленным выражением лица Мака, над ошалевшей физиономией посыльного (наверное, теперь ее адрес навсегда включат в черный список), над ситуацией, которую так легко можно истолковать двояко. Садо-мазо! Конечно! Бедный мальчишка…