Время зимы - Айя Субботина

— Сделай, что велено, советник, и получишь пять тысяч дмейров.

Тот чуть не подпрыгнул, живо, — откуда только взялась легкость в ногах! — подскочил к Катарине, бухнулся в ноги, и обцеловал подол платья таремки. Катарина выдержала время, давая дасирийцу унизиться еще больше, после чего вырвала из пальцев Саа-Роша скомканный край юбки.

Бывший советник встал, выискал на подносе полную чашу, — Многоликий так и не прикоснулся ни к еде, ни к питью, — влил в себя уже подостывшее вино, и щенячья покорность поселилась в его мелких глазах.

Катарина тем временем поравнялась с Многоликим, ласково, как ребенка, потрепала его по волосам: меж лохмами, будто обкромсанными самыми тупыми во всем Тареме, ножницами, застряли иголки дасирийских голубых сосен. Как ни настаивала она, мальчишка напрочь отказывался пользоваться услугами придворного цирюльника и портного, оттого и выглядел всего неопрятно. Таремка понимала его опасения — предавший своих братьев, Многоликий был обречен на вечный страх удара из-за угла. Потому-то и боялся всякого, кто мог подступиться к нему достаточно близко, не говоря уж о мастерах бритвы и ножниц.

— Хочешь, чтоб спустил с него жир? — Не открывая глаз, спросил мальчишка.

— Не для того я просила тащить эту свинью в Тарем, — она шепнула это прямо ему в ухо. — Выполнишь еще кое-что для меня, Многоликий?

— Как велишь, моя госпожа.

Видя, что дасирийцу не по душе их перешептывания, леди Ластрик вернулась к гостю. Насморк и резь в глазах были плохими предвестниками начинавшейся простуды. Поняв, что было глупостью вести разговоры здесь, далеко от тепла камина, она решила поторопить разговор.

— Тебе придется поехать в Северные земли, Многоликий отправится с тобою. Я доверяю ему рунный камень-ключ.

Бывший советник исподлобья покосился на мальчишку, определенно недовольный тем, что придется снова терпеть неприятную компанию, но в этот раз ему хватило смекалки промолчать.

— Поедешь в Съёрг, найдешь там храм Эрбата. Я знаю, что раньше кобелек служил знаменам военачальнику первой руки Драту, и хвалился тем, что его бастард. Но чем-то прогневил папашу и был отослан на край Эрбоса с глаз долой.

— Все десирийцы через одного хвалятся, что Дратовы щенки, — неуверенно предупредил Саа-Рош.

— И лишь у одного на морде папашкина длань, — закончила Катарина. — Мне было сказано, что видно три пальца из пяти. Толстяк закивал, оба его подбородка дружно поддакивали в такт.

— Как отыщешь — делай, что придется, лишь бы заставить его признаться. И не стесняйся просить Многоликого, он и немого разговорит.

— Все исполню как велишь, госпожа.

— Для твоего же блага, советник, не свалять дурака, — погрозила она.

После, кликнув стражу, велела сопроводить гостя в круглый трапезный зал. Когда в саду остались лишь она да Многоликий, мальчишка бросил прикидываться спящим, и, стоило Катарине присесть на скамью, устроился в ее ногах.

— Моя госпожа так добра, — сказал он печально. — Этому борову не мешало бы вспороть брюхо за дерзость.

— Он мне нужен, Многоликий, нужен Тарему. Если хочешь, чтоб входы били крепкими, их нужно как следует удобрить. Чистоплюйство, мой дорогой, нынче роскошь.

— Велика твоя мудрость. — Мальчишка положил голову на колени госпоже. — Будут ли для меня особые указания?

— Проследи, чтоб толстяк не распустил язык. Я очень дорожу секретом и мне не с руки, чтоб кто-то прознал о том раньше срока. Тем более, чтоб весть достигла императорского замка. Когда найдете кобеля Фарилиссы, делай, как сочтешь нужным. Только не калечь, чтоб мог говорить и был при памяти. А теперь ступай. Вам скоро в путь, поешь, как следует и возьми у золотаря сколько тебе нужно на дорогу и прочие мелкие расходы.

Мальчишка молча поднялся и растворился в дверях. Катарина знала, что он не возьмет ни единой лишней монеты. Он был убийцей, а не вором. Кровавой гончей что, взявши след, уже никогда его не бросит, пока не пустит жертве кровь. К тому ж здесь, в Замке на Пике, у бывшего брата Послесвета, было все, чего он желать — Катарина никогда не держала в черном теле тех, кем дорожила и чьими услугами пользовалась. Лишь сытая, обласканная собака никогда не предаст хозяина.

Оставалось одно — уговорить Фиранда взять Яфу в дом Ластриков. Катарина нарочно откладывала разговор, ожидая подходящего момента, но теперь, когда вышло время промедленья, предстояло выдержать всю тяжесть братского гнева. Глава девятая

— Пекло, как в печи у Гартиса.

Северянин прикрыл ладонью рыжую бороду из пяти косиц, и плюнул на пол. Миэ успела запомнить, что остальные звали его Хромым. Он и правда припадал на правую ногу, что не мешало бородачу бойко идти вперед по каменистой земле. За ним следовали двое, возрастом моложе — один бритый с бородой, заплетенной косами, один светловолосый и кривоносы, Оба вооружились мечами и деревянными щитами обтянутыми кожей. Тот, что носил три косицы, звался Ярос, второй, с кривым носом и гнилыми передними зубами, носил имя Дорф.

За троицей шли Банру и Миэ, за ними — остальные, кого эрл послал разведать путь. Хромому приходилось то и дело покрикивать на деревенских, чтоб не поднимали шум.

Воздух в горе был жарким. Миэ глотала его с отвращением, словно паршивую брагу. Во рту поселился гадостный привкус серы, глаза напухли от мелких песчинок, что плотной пеленой слились с воздухом.

Расщелина поглотила их почти сразу, стоило ступить в гору. Трех факелов не хватало, чтобы освещать путь и Миэ, нехотя, выколдовала светящийся шар. Она чувствовала магию. Как пес, науськанный на лисицу чует запах добычи, так и волшебники Эрбоса умели «слышать» магию — легкая вибрация воздуха, его бодрящий вкус, ощущение легкости. Стоило разведчикам шагнуть в горы, как волны сильной магии, одна за другой захлестывали волшебницу, будто шторм. Глубоко в подземельях и высоко в горах, магия часто становилась необузданной. Только очень сильные волшебники рисковали колдовать в таких местах. Но, пока путь не углублялся глубоко под гору, магия лишь немного пьянила, и Миэ избегала волшебства скорее из предосторожности, чем от страха.

Стены горы неприветливо ощерились острыми каменными выступами. Свод терялся в непроглядной тьме, та же тьма жадно проглатывала дорогу, что оставалась позади. Миэ содрогалась от мысли, что они могут просто-напросто не найти выхода. Волнений добавлял и жрец: Банру, истинный последователь своей солнечной богини, лишенный ее лика, поник. Тутмосиец силился держаться, но глаза его сделались неживыми, пальцы теребили расшитый пояс. Даже пальцы жреца стали холодными, несмотря на то, что в горе воздух с каждым шагом становился все горячее.