Мстислав - Борис Тумасов

- Веди нас, воевода, наипаче поздно будет!

Но Ян, будто не его эти возгласы касались, окликнул стоящего рядом гридина:

- Скачи не мешкая к большому полку, пусть частью правое крыло прикроют!

Гридин поскакал, и вскоре Василько увидел, как от стоявшего позади большого полка отделилась одна сотня, за ней другая, помчались навстречу хазарам.

Василько закричал радостно:

- Держится правое крыло!

И замолчал ненадолго, затаился напряжённо, но вскоре снова раздался его голос:

- От чела тысячник Роман к большому полку поскакал. Видно, с княжьим указанием… Так и есть! Большой полк на помощь челу двинулся.

- Так, - только и сказал воевода. - Теперь наблюдай за теми хазарами, что рядом с темником стоят.

- На месте пока.

- Гляди за ними внимательно!

- Нет, нет! Тронулись и они! На левое крыло пошли!

- Добро! - довольно потёр руки Усмошвец. - Есть ли теперь кто рядом с темником?

- Не больше десятка!.. Наши на левом крыле не устояли! - крикнул Василько.

- Не спиной ли сейчас к нам хазары на левом крыле? - спокойно спросил Ян.

- Спиной, воевода, спиной поворотились!

- Теперь слезай! - Ян направился к полку. Легко вскочив в седло, он обнажил меч, повернулся к воинам, сказал негромко, но его услышали все:

- Час настал!

Ломая ветки, вынесся полк Усмошвеца, ударил хазарам с тыла. Перед Васильком арсий коня вздыбил, замахнулся саблей. Изловчился гридин, достал недруга копьём. Не увидел Василько, почуял, как переломилось древко. Откинул он конец копья, выхватил меч, а уже новый арсий налетел на него. Скользнула сабля по русской броне, да, видно, слаб оказался удар. Тут подоспели гридни, помогли Васильку, срубили арсия.

Не выдержали хазары, побежали, а русы преследовали их дотемна и множество арсий порубили.

С той поры ни один летописец не вспомнит и не запишет на своих страницах о некогда могучем народе хазар.

СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ

1

аступила осень.

Сжатой стерней ощетинились нивы, весёлый перестук цепов возвестил пору обмолота ржи, и в избах смердов духмянно запахло свежевыпеченным хлебом.

Прихваченная ранними заморозками, пожухла трава, а лес переливал многоцветьем, зеленью и желтизной, мучным налётом и яркой киноварью.

Перелётные птицы сбивались в большие плотные стаи, тянулись к югу, но днями солнце всё ещё грело по-летнему жарко.

До света Савватей растолкал Ивашку:

- Дозорюешь в пути.

Поёживаясь, Ивашка вывел коня, пустил к колоде с водой. Пока тот пил, пофыркивая, кормчий принёс пропахшую конским потом и сыромятиной сбрую, заложил лошадь в телегу. Савватей тем часом вынес куль с домашней снедью, сказал:

- Кузьме, побаловаться.

Дорога пустынная. Тихо. Небо ясное, с крупными редкими звёздами. «К погоде», - заключил Ивашка.

Под мерный перестук копыт задремал, и приснилось ему, будто плывёт он по взыгравшемуся морю. Швыряет оно ладью что скорлупу. Волны, одна другой выше, поднимают утлое судёнышко на самый гребень и с маху кидают в пучину. Кормчий на что привык к штормам и то ахает. Ну как захлестнёт! Подбрасывает море ладью, играет, что кот мышью.

Штормом вынесло ладью к берегу, погнало на камни. Ивашка на руль налёг, кричит, чтоб парус убрали, но ладейщики за свистом ветра не слышат.

С перепугу пробудился Ивашка. Видит, трясёт телегу по ухабам. Рассмеялся и подумал: «С весны уйду плавать».

Подъезжая к Новгороду, заторопил коня. Обогнал молодого смерда в лаптях, с котомкой за плечами.

- Подвезу! - окликнул его Ивашка.

Смерд запрыгнул на ходу, умостился, прокричал Ивашке над ухом:

- На торжище?

- Брата проведать!

И замолчали.

Чем ближе к городу, тем людней дорога. День начинался тёплый, солнечный. Ивашка скинул кафтан и шапку, остался в одной рубашке и холщовых портах. Пригладил пятерней волосы:

- Ну-тка, признаю ли Кузьку? Боле года не виделись.

Въехав в распахнутые настежь ворота, телега загремела по бревенчатой мостовой. Миновали низкую, крытую дёрном кузницу, оттуда доносился звон железа, удары молота.

Прежде чем искать брата, Ивашка завернул на торг, в душе надеясь увидеть кого-нибудь из ладейщиков.

У самого торга объехали застрявший воз, груженный тяжёлыми крицами[101]. Повстречался весь в саже углежог. За ним плелась впряжённая в телегу лошадь.

Ивашка загляделся на углежога и не заметил стоявших на обочине варягов. Один из них крепкой рукой схватил коня за уезду.

- Но, но, не балуй! - опомнился Ивашка и соскочил с телеги.

Варяг по виду был из знатных. Длинный бархатный плащ, отороченный соболем, такого же чёрного бархата шапочка. Под плащом разглядел Ивашка броню.

- Но, но! - снова предупреждающе проговорил кормчий и двинулся к варягу.

Тот, опустив узду, тоже шёл ему навстречу. Глаза свева злобно блеснули, он что-то выкрикнул по-своему, занёс руку. Ивашка перехватил удар, но тут на него навалились подбежавшие варяги, сбили с ног. Кормчий увидел, как в драку ввязался ехавший с ним смерд. Кто- то из русичей крикнул:

- Люди, свевы наших бьют!

И заволновался, всполошился торг. Похватали новгородцы что под руку подвернулось, кинулись на варягов. Те мечи обнажили, но толпа разъярилась. Вывернулся Ивашка, подмял под себя ярла. Тут бы и лишился Эдмунд живота, не подоспей помощь. Свалили варяги кормчего, оттащили ярла, потом стали кольцом, мечами от толпы отбиваются.

Прибежал кузнец, как был, в кожаном фартуке, с молотом в руке, закричал голосисто:

- Не пускай живьём свевов, будут знать, как замать новгородцев!

Ивашка отполз, отдышался, потом оторвал доску от изгороди, пошёл крушить варягов.

Кинулись свевы отходить, ин новгородцы на пути схватились врукопашную. Бились жестоко, насмерть.

Прискакал верхом тысяцкий Гюрята, приподнялся в стременах, зычно крикнул:

- Опомнись, люд новгородский! Будет поливать улицу кровью!

А от своего подворья боярин Парамон иное орёт, подзадоривает дерущихся:

- Так их, поднажми, ребятушки!

В горячке не увидели, как на помощь варягам спешил одноглазый Якун с отрядом. Ивашка первым заметил, крикнул:

- Укрывайся на Парамоновой дворе!

Едва успели новгородцы закрыть ворота, как подбежал ярл. Разглядев Гюряту, взвизгнул:

- Гляди, что натворили твои люди, боярин!

И ткнул пальцем в поверженных варягов. Гюрята ответил не повышая голоса:

- Драки у новгородцев дело обычное. А за убитых виновные внесут виру. Уводи свою дружину, ярл, а чтоб счесться, кого больше побито и кто прав, кто виновен, созовём вече, пусть оно и решит.

- Нет, тысяцкий, у нас иной закон: око за око! - И, повернувшись к дружине, указал мечом: - Ломай ворота!

Свевы притащили бревно, раскачав, ударили по створкам. Затрещали запоры, и варяги ворвались во двор…

Ивашка очнулся не скоро. Долго не мог понять, что с ним и где он. Солнце назойливо лезло в глаза, слепило. Он с трудом поднялся. Болела голова. Пощупал рукой затылок, и пальцы стали липкими. Догадался, кровь. Вспомнил: варяги побили всех, кто был на Парамоновой дворе. Он, Ивашка, случайно уцелел, потому что меч лишь скользнул по затылку.

Осмотрелся кормчий - двор пустынный, убитых уже развезли по домам. Он вышел, шатаясь, на улицу и обрадовался. Телега стояла неподалёку, у дерева. Отвязав коня, Ивашка спустился к Волхову, остановился у реки, мылся не спеша, приговаривая:

- Вот те и повидал Кузьку…

В тот день, опасаясь мести новгородцев, одноглазый ярл Якун, посадив варягов на дракары, уплыл из Новгорода. Князь Ярослав в ту пору отдыхал в подгородном селе Ракове. Проведав о драке, озлился на новгородский люд и велел воеводе с полками уйти из города. Остался Новгород без князя и без дружины.

Первые заморозки уступили тёплым солнечным дням. В безоблачном небе далеко слышатся трубные журавлиные крики, а в омытых утренней росой кустарниках зависла серебряная паутина. Она плавает в чистом, пропахшем зрелым ржаным колосом воздухе, липко цепляется за сжатую стерню.