Избранник духа Тантры (том 1) - Александр Нептунов

Для Шурика потоки Тантры оказались сложновосприимчивы-ми. Он как-то задумчиво оценивал происходящее, поглядывая искоса на Сашу, пытаясь в нем разглядеть причину таких скорых перемен в сознании. Мать настораживалась при каждом Сашином вечернем занятии. От нее не утаилось, что в путь Магии сын стал вовлекаться более, чем того хотела и представляла себе она. Беспокойство одолевало Анну день за днем, но она продолжала молчать, так как предлогов для скандала не появлялось, да и сама она ведь тоже, по-видимому, для опыта или поддержки коллектива, практиковала элементы из хатха-йоги и читала некоторые мантры.

Грегориан вполне достойно пережил связь Рады с Сашей. В самый первый день, когда у ученика с Мастером состоялась майтху-на, он подошел и поздравил его, пожав руку со словами:

— Не предавай любовь свою и путь свой. Отныне ты брат мой и я искренне желаю тебе успехов в Тантре.

Но когда Саша изо дня в день продолжал замыкать с Радой сексуальное кольцо, Грегориан начал заметно меняться. Он чаще уходил на улицу, повышал голос на Раду, когда они закрывались в своей комнате, становился раздражительным в присутствии людей. Все эти проявления Радиного мужа Саша объяснял себе как перегруженность работой в ночное время. Со слов Рады, Грегориан почти каждую ночь, вплоть до утра, сидел на кухне за гороскопами, тщательно их изучая, чтобы впоследствии безошибочно предоставить людям ценную для них информацию.

Все остальное шло прекрасно. Приходы Лешки и Шурика или, вернее Шурика и Лешки, потому что пусковым механизмом веселья служил именно Шурик, всегда были ярким событием для всех. Шурик был талантливейшим человеком. Иногда он приносил такую информацию, на которую сама Рада с Грегорианом обращали внимание, подолгу обсуждая новую тему. Он мог задавать Раде вопросы, побуждающие ее читать часовые лекции, во время которых общение заходило далеко за полночь. В таких случаях Шурик уходил из дома Александра в час или два ночи, при этом всегда оставаясь бодрым, невозмутимым и таким же юморным. Если мысленно можно было подразделить по иерархии всех, кто приходил в этот дом и кто находился в нем, то Саша поставил бы Раду на вершину пирамиды, затем чуть ниже шел бы Грегориан, а сразу за ним Шурик, потом Лиля, остальные как-то путались, время от времени меняясь местами, так как не были достаточно устойчивыми и ярко выделявшимися по жизни личностями. В тайне Саша завидовал Шурику, потому что тот был более свободным нежели Саша, и мог подолгу сидеть и общаться с Радой, был более эрудированным, более взрослым и имеющим возможность, в отличие от своего тезки, подрабатывать. Больше всего Сашу в Шуриковых чертах цепляла его самостоятельность и безжалостное отношение к себе. Ему же с его ленью и приклеенным к ней комплексом неполноценности, катастрофически этого недоставало. Шурик мог, когда ему понадобится, переключать внимание публики на себя, чередуя безудержный смех с серьезным преподаванием хахта-йоги. Иногда в доме, заполненном гостями, разгоралось такое веселье, что и Сашу уже было не остановить. Такое веселье, следовавшее после упражнений и медитации, как говорила Рада, являлось неделанием. Саша еще не совсем понимал что значил этот термин, но хорошо использовал время, которое выделяла Мастер для этого неделания. Однажды, в самом разгаре смехотворения, все собравшиеся пили чай, а в это время Саша мылся в ванной, высоко вмонтированное окошко которой выходило на кухню. Чтоб насмешить публику он выставил свое лицо и постучал в это окно. Все повернулись, и улюлюкая, стали посмеиваться над ним. Но Саше этого внимания показалось мало, и рядом с лицом он умудрился поставить свою ногу. Все присутствующие от такой картины взорвались смехом и долго еще не могли успокоиться. Но Анна страдала от таких проделок своего сына, ведь в таком состоянии он был неуправляемым и делал то, что ей совсем не нравилось. Оппозиция сына и матери с каждым днем нарастала, выжидая момента глубокой провокации.

Когда Нагваль наложила запрет на свободное времяпрепровождение на улице с друзьями, Саша накрутил себе, что отныне он будет жить серой монотонной жизнью домашнего арестанта. Но теперь ему становилось смешно оттого, что он мог ранее рождать в голове подобные мысли. Ученик Рады себе никогда не представлял, что, проводя большую часть времени в одном помещении, можно извлечь для себя столько пользы, радости и счастья.

В один из вечеров, когда Рада с Сашей занимались тантрическим сексом, его мать, завернувшись в одеяло, подсела к двери зала. Так как музыка была громко включена, она, естественно, не слышала легких стонов Рады и возбужденного дыхания Саши. Но когда они оба вышли из комнаты и увидели сидящую на пороге Анну, то изумились ее выходке.

Ты что здесь делаешь, мам? — спросил Саша, стыдясь перед Радой за свою мать.

Вы знаете, — простодушно ответила она, — сегодня энергии были — просто нечто, и я не удержалась и подсела поближе, чтобы напитаться ими!

Возлюбленные переглянулись и еле сдержались, чтоб не рассмеяться. Вспоминая этот случай в другое время, и рассказывая его Грегориану, они, обливаясь слезами, смеялись до челюстных судорог. «Наверное, тот, кто сотворил нас и наблюдает за нами свыше, является большим юмористом и неугомонно хохочет над проделками своих созданий», — приговаривали они между гоготанием, сгибаясь пополам.

ЛАЗУТЧИЦА БЕЗНАДЕЖНОСТИ

Утреннюю гармонию Сашиных с Радой занятий хатха-йогой нарушил нежданный стук в дверь.

О, Тонечка приехала! — вскрикнула мать из комнаты. Было слышно как она вскочила с кровати и зашаркала тапками по направлению к двери.

Тонечка — это сестра твоя что ли? — спросила тихо Рада у Саши.

Тонька-то, да, — гордо ответил он и пошел встречать близкую родственницу.

— Привет, Санчес, — бросила ему сестра.

— Привет, Пупс, — поздоровался он с ней. Пупсом, от слова «пупсик», Саша ее прозвал еще с детства, когда она была пухленькой. Это дополнительное имя сестры было ласкательным, и использовал он его тогда, когда был очень рад ее видеть или просто имел по отношению к ней положительный настрой.

Они чмокнули друг друга в щечку и вместе обняли свою мать. От нахлынувших чувств Анна прослезилась.

— Ну хватит, мать, ты же знаешь что я не люблю телячьи нежности, я приехала не для того, чтобы смотреть на твои слезы.

Стряхнув с лица соленые капли, Анна улыбнулась и представила Антонине Раду, только что вышедшую из кухни.

Сестра Александра была на три года его старше и училась в Севастопольском институте. После окончания школы она сразу перебралась туда и лишь изредка, раз в полгода, наведывалась домой. Ее появление было сравнимо с праздником, и обычно, мать не отпускала ее из дому к старым подругам до тех пор, пока не выговаривала все, что за время отсутствия дочери накипело на душе.

После завтрака Саша пошел проведать Гуронца и отдать ему уже ненужные запчасти от мопеда, а когда вернулся обратно, все стало каким-то другим.

Дверь детской отворилась и оттуда выглянула мать, вид у нее был недобрый.

— Сын, через минуту зайди к нам с Тоней в комнату, — сказала суровым приказным тоном Анна.

Он прошел в ванную, чтоб помыть руки. К нему проскользнула Рада и с настораживающей усмешкой шепнула:

— Держись, очищение началось! Примесь грязно-розового, грязно-желтого и красного свечений поджидает тебя в комнате.

Не успел Саша до конца осмыслить слов Рады и открыть рот, чтоб переспросить, как она так же тихо юркнула в свою комнату.

— Ну где ты там?! — недовольство матери нарастало.

Он зашел в детскую и прилег к себе на кровать, глупо и невинно улыбнувшись. Тоня и Анна сидели на одной кровати и хищно поглядывали на него. Саша огляделся. Комната представилась ему серой и безжизненной, не такой какой она была еще утром, до приезда сестры. Сразу стали видны порванные на стыках обои, слегка почерневшие углы, пыль на батарее и местами заляпанное стекло. Здесь наивно пахло духами сестры, за которыми скрывалась сырость и затхлость комнаты. Неприятная сердцу пустота, пропитанная безысходностью, витала в пространстве. Почему-то тусклое освещение, которого Саша раньше не замечал, боролось с дневным светом пасмурного неба.

Ну-с, рассказывай, брательник, чем ты тут занимаешься? — ехидно спросила сестра.

Хм… Да много чем, — стараясь быть веселым, ответил он, — йогой, тенсегрити, пранаямой, Кастанеду читаю…

На Антонину посыпались термины, из которых она распознала только йогу, присвоив ей великое, на все случаи жизни значение «секта».

Угу, ну понятно, — нотки голоса сестры давали понять, что дело плохо, — херней, короче! — добавила она с такой силой, что Саша приподнялся с кровати и перестал быть таким расслабленным.

Не понял, мам, ты «чо» ей позволяешь такое говорить, разве ты не рассказала, как мы славно живем и занимаемся саморазвитием? — в полном замешательстве обратился он за поддержкой к матери.