Русское видео - Владимир Безымянный

— Жаль, не хотел мараться. И вообще, надо бы тебя не здесь валить, — капитан плавно повел стволом и выстрелил в голову девушки, уже достигшей дверного проема. Все было сделано вполне профессионально..

— Ну-с, гражданин Копылов, будем говорить или ограничите свою помощь следствию тем, что вовремя привели нас «на хвосте» в «Свет»? Предпочитаете, чтобы первыми записали признания вашего бывшего подчиненного? Сержант дает показания весьма охотно с того момента, как узнал о размерах вашей доли. По сравнению с грошами, перепадавшими ему. А ведь выпуская Пугеня-младшего ночами на свободу, к его братцу, тяжесть преступлений вы делили с ними. А значит, поровну и рисковали… пока не пришлось начать убивать самому. Хлопотное дело. Тут уж вы взвалили на себя ношу потяжелее, чем на поведенного на приусадебном хозяйстве и смутно представляющего себе ваши дела экс-сержанта. Уж вы-то знали, на что шли. Неглупый, опытный, в нужный момент даже щедрый… Кстати, в крови старшины, променявшего службу на бутылку, обнаружены некие необычные следы психотропных средств. Они и без спиртного свалят даже слона. Как подбирали концентрацию, чтобы не переборщить, сержант нам поведал сходу. Едва ли не раньше, чем мы спрашивать начали. Словом, Копылов, шансов у вас мало. Признаться, я без особого желания отмечу в протоколе чистосердечность вашего признания, но отмечу. Честность нужна и по отношению к предателям, иначе себя перестаешь уважать.

Копылов и не сопротивлялся. Отчетливо дохнуло могильным холодом, гася всякую надежду.

— Проиграл, признаю. Не сейчас, гораздо раньше, когда только ступил в этот мир. Вы ведь знаете, что как ни прижимай авторитетных воров, все равно они и работать не станут, и норма будет. Все тихо, шито-крыто, стоит только закрыть глаза на «мелочи». Тишина — и ладно. Но какие суммы в ходу у «паханов»! А мне приходилось ютиться с женой и двумя детьми в тринадцатиметровой комнатухе гостиничного типа, лопать варенку, добытую в километровых «хвостах», тогда как у меня в зоне авторитеты жрут икру и балыки и свято соблюдают правило, что «настоящий крутой» курит только «фирму». Под робой — свитера исландские, расцветка только потемнее, поспокойнее. Они и на воле яркого не любят… Да, не удержался, взял. Верите, на зоне обратился к своему же зэку из авторитетных, и через месяц квартиру мне выделили. Честь по чести, через исполком, как положено: «В виде исключения, сообразуясь с крайне стесненными обстоятельствами…». За квартирку пришлось расплачиваться. Нет, понятно, анашу через вахту не таскал, на это есть другие. Письма — было. Что там — не знаю, не читал. Запечатаны они хитро, за любопытство могут и на тот свет отправить. Инфаркт, несчастный случай, а могут и эффектно, в назидание… следующим. В этой жизни приходится думать только о себе, иначе ее и не увидишь, жизни этой… Вот и обернулась моя квартирка домом казенным… Трупы признаниями не покроешь. Хотя Пугеня-младшего все-таки при попытке к бегству. Умру, буду стоять на этом, что бы там его братец не успел наплести…

Строкач презрительно сощурился. Понурая фигура Копылова на стуле в углу кабинета ничем не напоминала уверенного в своем всевластии повелителя двух тысяч осужденных грешных душ.

— Признаваться тем не менее стоит. Грязи на ваших руках много, но вот крови… Разве могли мы вам позволить разгуливать с обоймой боевых патронов? Чтобы вы проявили себя по всей красе, хватило и холостых. Экспертизу вашего «Макарова» помните? Вот там, в Управлении, и произошла замена боеприпасов. Были на то основания, в их числе и совпадение дат разбойных грабежей в городе с вашими дежурствами. Вы надевали повязку ДПНК — и в один из этих дней происходило очередное преступление. С интервалами, кратными восьми, — периодичность ваших дежурств. А уж подобрать кадры на вахте вам не составило труда. Не верю, что ваш сержант не слышал о грабежах, о которых говорит весь город. Упорно «не слышит» и сейчас — так или иначе, он соучастник. Зато о вас говорит вполне откровенно. И Пугень не молчит. Прыгая от холостых пуль в наши объятия, он поранился стеклом, потерял много крови, симпатии к вам отнюдь не испытывает. Да и за брата отомстить готов. Если по-блатному не выйдет, тогда как добропорядочный гражданин — чистосердечными показаниями.

— Ну да, им веры больше. Кто я? Предатель, убийца… А что я мог? Олег Пугень был страшный человек. А я ненавидел эту зависимость от убийц, не мог так жить дальше. По-другому мне с ними было не развязаться! Я видел, что уложил Пугеня, не промахнуться же с пяти метров. Рухнул как подкошенный: удивиться не успел. Старшина Рассоха уже спал, как обычно, на вахте. Скоробогатько пропустил меня с Пугенем за зону и помелся ставить трубу изнутри. Если бы не нужда, разве бы я позволил трубы на ночь бросить у вахты? Тоже, проблема — прохудился водопровод в ШИЗО! Ну, Пугень привычно направился к моей машине: я ему дал наводку на «новое дело». Мол, брат там, ждет, как обычно… Я отстрелялся и сразу трубу с улицы к вахте поставил, внутри все уже было готово. Скоробогатько еще ныл, жалел Пугеня кончать: «Как это — резать курицу, несущую золотые яйца… у меня хозяйство, только трактор списанный собрался покупать: уже на лапу дал…». Выдоил с меня за последнюю ходку Пугеня, как обычно, две тысячи. Такой на расчет покрепче иного блатного. Положительный, кулачина!

— Ваш подчиненный, Степан Петрович, из начинающих.

Букова поеживалась под внимательным взглядом холодноватых Майоровых глаз. Показания она давала сумбурно, как бы с облегчением выворачивая себя. На бумагу они ложились столь же хаотически, потоком. Редактура — не в правилах следственных органов.

— Думаете, нравилась мне эта жизнь? Цацки, пущенной по рукам? Ого-го! Такие руки есть — страхом изойдешь, а то и кровью, пока вырвешься. Если Шаха прикончили, что тогда обо мне говорить! Гад он был редкий, но не думала, что так повернется. Коленом под зад — и кончился авторитет. А все из-за того, что я проболталась Лешику, каким образом его шеф с девочками дело имеет. Тот, конечно, к своим побежал советоваться. Законник! Ну, кто уже там решил Шаха кончать — не знаю, а только сам бы Лешик сроду не рискнул. Все, думаю, я свободна, — это когда Шаха мертвым увидала. А что в этой свободе? Шурику не до меня, опять по рукам или прямо на панель? Не в малярку же к мамочке. Про общак я знала. Взять его — и ни воровать, ни работать не надо. Тогда же и револьвер возле Лешика подняла, когда все выходили. Как-то спокойнее… Как Лешик исхитрился его убить — не знаю, только больше некому. Уверена, он. Выждал бы немного, пока все уляжется — и взял бы казну. Но и медлить нельзя было — еще наткнется кто-нибудь! Ну, за маму я была спокойна, а вот ее работнички… Тут еще и обмен денег — все, тянуть дальше некуда. Сбежала я от вас на базаре, и в «Свет». Белую «девятку» Лешика сразу заметила, хоть и оставил он ее довольно далеко. «Таврию» дяди Вадика я еще дальше — за угол — приспособила. Через забор гляжу — замка нет навесного. Значит, там! Так обидно стало — лучше б уж все государству досталось, чем этому убийце. Поехала за ним, приглядеть, куда он. Думала, он уже с деньгами. Оказалось другое. Лешик не оглядывался — гнал так, что боялась, моя малютка развалится. Приехали в это село, других легковых нет, пришлось мимо проскочить. Хорошо, боковые стекла тонированные, да и «Таврию» эту никто не знает…

Строкач подбодрил:

— Все верно, Татьяна Дмитриевна. Сходится.

— Успела увидать, как они с Нонной в дом входили. Долго ждала, минут тридцать, у забора. Вышел Лешик один, и без портфеля. Решила — здесь, у нее оставил. И прекрасно — Нонну проще убедить поделиться. Я же не красть в конце концов шла! Все равно деньги эти — ничьи. А Лешик, оказывается, портфель и не заносил, мне из машины за штакетником видно не было. Он отъехал, я — в дом.

— С револьвером.

— Ох, Павел Михайлович, могла бы ведь и не говорить, но скажу — да, взяла, на всякий случай. Нонна тоже не ребенок. Когда вошла, увидела ее такую, мгновенно поняла — скоро конец. Двух слов связать не могла. Бормочет что-то бессвязное: «у…е…й». Я и без нее знала, чьих рук дело. Он шума боялся — старик вдруг выползет, глядишь, свидетели объявятся. Всем рот не заткнешь. Уезжала я с Нонной, кто-то выглядывал из избенки напротив… По пути меня тряхнуло — ведь сроду не доказать, что не моих рук дело. Хвост за собой заметила — совсем худо мне стало. Нонна уже хрипит. Ну, что было делать? Ее, конечно, жалко было, но вы ведь не хуже меня в больницу ее доставили, а себе помочь я могла только на свободе. Слыхала: попал за решетку — расшибись, ничего не докажешь. Хотела сама убийцу засветить, были еще какие-то шансы. А в подъезде комиссионки я еще в детстве в прятки играла. Вот и сейчас пришлось… по-взрослому. В «Свет» поехала уже на метро. Без машины, без ключа от сейфа… зато с револьвером. Пугеня, раньше вечера можно было не ждать, с девяти до семнадцати обычно идет покраска, чан кипит. Я маму попросила позвонить работягам, отменить одну закладку. Маму не трогайте, она не в курсе. Лешик днем и сам был занят, за нос вас водил, на балконе отсвечивал. А вечером через чердак и соседний подъезд… Менять внешность он сам меня учил. Бывало, ссутулится, ногу подогнет — горбун да и только, в двух шагах не узнаешь. Но все равно, любил отрываться по-темному, чтобы все наверняка. В общем, время у меня было. Надеялась, и без ключа справлюсь. Там инструмента хватало — ломы, зубила. Работали люди. Ошиблась, дырку не с той стороны пробила, там, где замка нет. Номер под таких, как я. Это Лешик потом вскрыл лаз в тайник, с другой стороны. Все равно он больше не нужен… Что телефоны наши прослушиваются, я догадалась сразу…