В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

Ф.И. Шаляпин. Фото Brain News Service

Звание народного артиста Шаляпин вновь получил неожиданно для себя из рук Луначарского. Дело было в Мариинском театре. Нарком просвещения, по обыкновению, выступал перед зрителями, рассказывая им о светлом будущем советского искусства, а после этого давали «Севильского цирюльника», где во втором акте выходил Шаляпин в образе Дона Базилио, исполняя свою знаменитую арию о клевете. В этот вечер зал театра заполнили красноармейцы. Сидит певец в гримерке и узнает, что его ищет Луначарский и просит выйти на сцену: «Я сконфузился, поблагодарил его, а он вывел меня на сцену, стал в ораторскую позу и сказал в мой профиль несколько очень для меня лестных слов, закончив речь тем, что представляет присутствующей в театре молодой армии, а вместе с нею всей Советской России, Первого Народного Артиста Республики. Публика устроила мне шумную овацию. В ответ на такой приятный подарок, взволнованный, я сказал, что я много раз в моей артистической жизни получал подарки при разных обстоятельствах от разных правителей, но этот подарок – звание народного артиста – мне всех подарков дороже, потому что он гораздо ближе к моему сердцу человека из народа. Слова эти были искренние. Ни о какой политике я, разумеется, при этом не думал».

И надо же такому случиться: первый народный артист, назначенный в 1918 году художественным руководителем бывшей императорской Мариинки, стал и первым невозвращенцем. Отправившись в июле 1922 года на гастроли за границу, певец там и остался. Не без помощи Луначарского его еще в 1921 году выпустили в Ревель провести несколько выступлений, и это тоже было формой награды, выражавшей одобрение его пока еще соглашательской линии поведения. Шаляпин тогда долго сомневался: дадут ли выехать? Скольких трудов ему стоило выпросить разрешение на лечение больной дочери в финском санатории. В итоге его отпустили, но, естественно, одного, без семьи, только с аккомпаниатором и еще одним виолончелистом. Он вернулся, и семья артиста была счастлива, ведь он привез в подарок чемодан с продуктами, благодаря чему на завтрак стали заваривать настоящий английский чай, а не советский морковный, а из муки напекли много вкусного хлеба и лепешек. Матросский хлеб после этого есть было сложно.

Через некоторое время Шаляпину поступило приглашение от некоего американского импресарио. Письмо пришло не по почте, его передали от Луначарского: так будет и в дальнейшем: все приглашения о гастролях на Западе будут сначала приходить в Госконцерт, Министерство культуры СССР, а там уже за артистов будут решать – ехать им или нет. Порой многие и не догадывались, что их выступлений ждут за границей. Но в этот раз все вышло как по маслу: Луначарский, видимо, не предполагал, что Шаляпин решится ехать в Америку, и потому назвал импресарио чудаком. Этот чудак, между прочим, – Соломон Юрок, он же Соломон Израилевич Гурков, уроженец Черниговщины. Луначарский разрешил Шаляпину начать переговоры с Юроком, увенчавшиеся успехом, – он стал импресарио певца.

Шаляпину разрешили выехать на гастроли и выдали визу, однако за билет до Риги попросили заплатить из своего кармана, всего несколько миллионов рублей. Как пишет певец: «Мне до этого уши прожужжали тем, что советским гражданам, не в пример обывателям капиталистических стран, все полагается получать бесплатно – по ордерам. И вот я набрался мужества и позвонил Луначарскому: как же, говорили – все бесплатно, а у меня просят несколько миллионов за билет». Луначарский пообещал что-нибудь придумать. Договорившись с Наркоматом иностранных дел, делегация которого во главе с Максимом Литвиновым отправлялась в Ригу, Луначарский достал в особом поезде место и для Шаляпина. Ехал он в небывало роскошных условиях – в отдельном купе, в министерском вагоне со столовой и кухней, как народный артист. С дипломатами на политические темы он старался не говорить, пил кофе и гулял на станциях.

За границей Шаляпина уже ждали, расценив его приезд как лишнее доказательство скорого краха Советской России – как тогда многим казалось, колосса на глиняных ногах. Оказавшись на свободе, он тем не менее предпочел держаться от политических заявлений и публичного разрыва с большевиками – в СССР осталась семья его дочери. «С жадной радостью, – вспоминал певец, – вдыхал я воздух Европы. После нищенской и печальной жизни русских столиц все представлялось мне богатым и прекрасным. По улице ходили, как мне казалось, счастливые люди – беззаботные и хорошо одетые. Меня изумляли обыкновенные витрины магазинов, в которых можно было без усилий и ордеров центральной власти достать любой товар. О том, что я оставил позади себя, не хотелось думать. Малейшее напоминание о пережитом вызывало мучительное чувство». В 1922 году еще была надежда, что полвека спустя продукты точно будут: при коммунизме и после мировой революции. Тем временем ожидаемое в СССР возвращение Шаляпина все откладывалось, а Маяковский в это время подзуживал большевиков:

Вернись

теперь

такой артист назад

на русские рублики – я первый крикну:

– Обратно катись, народный артист Республики!

В конце концов затянувшееся возвращение на родину показалось подозрительным не только поэту-главарю, но и советским вождям, которые предпочли наказать Шаляпина за поддержку белогвардейцев (конкретно – за перечисление сборов от концерта в пользу бедствующих детей эмигрантов). 24 августа 1927 года постановлением Совнаркома РСФСР Шаляпина лишили права возвращаться на родину, а заодно и звания народного артиста. Это было не первое звание, которого он лишился, за тем исключением, что солистом его императорского величества Шаляпин стал в 1909 году неожиданно для себя, а прекратил им быть с распадом Российской империи. Среди эмиграции невозвращение певца также было истолковано неоднозначно: «Раз Шаляпин остался в Париже, значит, крысы бегут с тонущего корабля…»

Луначарский, сидя в своем кабинете в Денежном переулке, сочинил статью, опубликованную в «Красной газете» 26 августа 1927 года. Нарком предпринял попытку сгладить возникшие противоречия и найти оправдания антисоветскому поведению певца: «Я глубоко убежден, что при желании Шаляпин мог бы и теперь восстановить нормальные отношения с народом, из которого он вышел и принадлежностью к которому гордится». Однако ни чему хорошему это не привело, главным образом, для самого автора статьи, выслушавшего упреки в излишнем либерализме. «Вернулся» Шаляпин в Россию лишь через много лет, после своей смерти, – в 1984 году прах артиста перезахоронили на Новодевичьем кладбище Москвы. В 1991 году ему посмертно вернули звание народного артиста, что также вызвало неоднозначную реакцию.

Салонная жизнь в квартире Луначарского била ключом и после того, как Анатолий Васильевич перестал быть наркомом в 1929 году. Ему подыскали новую, куда менее влиятельную