Семиозис - Сью Бёрк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, да! И мне следовало заметить. Я весь день провела на полях с ямсом и слишком устала, чтобы к нему заходить.
Это снимает подозрения с нее. И со всей полевой команды, если на то пошло.
– Я собиралась выйти за него замуж, – призналась она, одновременно плача и улыбаясь. – Мы собирались вскоре об этом объявить.
Его могла убить ревнивая влюбленная.
– Ты очень стойкая, – сказала я. Никто не любит с такой силой, как невеста. Как мне сказать этой заплаканной девчушке, что смерть ее любимого была кошмарной? Я сделала свою обычную паузу и наконец сказала: – Не могу поверить, что он кому-то мог не нравиться.
– Не все считают интерпретационное искусство нужным.
Кто? Мне безумно хотелось восстановить в памяти то, как на него реагировали – и вдруг поняла, что смогу это сделать. Выдержав еще одну паузу, я проговорила:
– Нам надо организовать выставку его произведений в память о нем.
Она улыбнулась, расплакалась еще сильнее и энергично кивнула, соглашаясь:
– В искусстве он был лучшим.
Лучшим. Ее поколение создало идею личного непревзойденного умения, которую некоторые насмешливо называли «лучшизмом». Каждый непревзойденно владеет чем-то уникальным, пусть даже это что-то только на волосок отличается от чьего-то еще. В идеале это – нечто избыточное после требований выживания, например изобразительное искусство или особо сложная выпечка, хотя годится и выдающееся умение в чем-то необходимом, вроде отливки безупречных стеклянных строительных кирпичей. Роза изготавливает невероятно разнообразные свечи: цветные, ароматизированные, необычной формы или подходящие для какого-то определенного задания или случая. Они горят ровно и без чада, вне зависимости от того, насколько они простые или необычные. Лучшизм обогащает Мир. Я им восхищаюсь.
Мы немного убрались, но в основном занимались планированием выставки. У Розы возникли очень определенные идеи относительно освещения. А потом наступило время похорон. Мы прошли на площадь, еще раз обсуждая ее обязанности.
Я помню время, когда площадь была завалена обломками трехэтажной башни, стоявшей там в эпоху стекловаров. Мы расчистили ее, когда я была еще совсем молодая, а камни, кирпичи и стекло пошли на обустройство площади. Из-за роста населения нам понадобилось большое пространство для общественных мероприятий. Дом Собраний, несмотря на все пристройки, стал маловат. И вот из обломков башни мы устроили большую площадку с мозаикой из стеклянных блоков, окруженную невысокими – по пояс – стенами из кирпича и камня. На стенах был закреплен сад из кактусов.
Миряне в старой одежде начали заполнять скамейки. Мать Гарри не придет, как сообщил нам ее муж Ветер Младший. Я поинтересовалась почему. Она была бы центром внимания, а она обожала внимание, как и ее сын. Он еще не успел ответить, когда я поняла: ее отсутствие может оказаться самым заметным присутствием.
– Маргарита утверждает, что убила его, – объяснил он со вздохом, давно смирившись с тем, что его самые близкие люди любят драму.
– Убила?
Она ведь имеет в виду – в переносном смысле, так?
– Если винить себя, тогда можно не винить…
Ему не удалось завершить фразу: она сможет не обвинять Гарри в фатальной безответственности. Я знала, что это не так, и знала, что моя ложь будет ранить других. И вот сейчас Ветер, добрый и мягкий человек, страдает у меня на глазах – и эту боль причинила ему я.
– Нет никакого смысла кого-то винить, – сказала я.
Слабое утешение – и еще одна ложь, потому что кого-то винить следовало, я просто не знала, кого именно.
Тем не менее мне надо будет поговорить с Маргаритой и выяснить, что она имела в виду.
Погребальная корзина Гарри, закрытая, стояла рядом с помостом. Я встретилась с мужем, и мы добавили свои цветы к уже скопившимся грудам. К корзине даже привязали бечевками летучие цветы, хотя в это время года отыскать их было непросто. Мы отыскали себе места на каменной передней скамье на боковой стороне площади, где Роза будет меня видеть – и откуда всех видела я.
Она начала церемонию дрожащим, но звучным голосом.
– Цифры – это мерило, и нас стало меньше.
Пришли все за исключением одной сиделки, двух госпитализированных детей, одного часового, дежурившего у главных ворот, и Маргариты. Я всматривалась во всех по очереди, кроме тех, кто были слишком малы или слишком больны, чтобы дойти до ущелья, пытаясь вспомнить, кого, где и когда я видела в день смерти Гарри.
– Эта потеря, потеря его искусства – потеря для будущего Мира, – говорила Роза. – А еще его потеря – это потеря для моего будущего. Его смех был тем, который мне хотелось услышать от своих детей.
Хатор и Форрест перешептывались – брат и сестра, которым, похоже, хотелось стать однояйцевыми, а не дизиготными близнецами: они одинаково коротко стригли свои кудрявые волосы, из-за чего их круглые щеки и широкие бедра казались непропорциональными. Порой они развлекались, распуская сплетни, чтобы разбить романтические отношения или помешать проявлению профессиональной склонности. Мне порой приходилось вмешиваться – и я сама как минимум один раз стала объектом их сплетен, но ничего не стала предпринимать, зная, что они только сильнее распалятся. Рядом Невада утирала слезы дочери, одногодки Гарри из одного с ним поколения. Разочарованная возлюбленная?
Жена Лейфа встала, попыталась что-то сказать, не смогла и села обратно, окруженная своими детьми и внуками.
Ветер встал и повернулся к ней:
– Хуже моего нынешнего состояния может быть только незнание судьбы любимого человека. Я глубоко соболезную тебе и твоим близким. Все разделяют мои чувства, и мы не прекратим поисков, пока не найдем Лейфа.
Все одобрительно забормотали. Лейф избивал жену и детей, пока я не вмешалась, – еще один из тех секретов, которые я храню в силу своей должности.
Церемония затянулась, потому что у Гарри было много друзей и почитателей, которые пожелали высказаться. После похорон я пошла повидать Маргариту. Она жила неподалеку от Гарри, и дом у нее был красочный. На ней, как и всегда, была богато вышитая одежда, но лицо было измученное. Волосы у нее были такими же пышными, как у него, но, конечно, окрашены в зеленый цвет, и темно-каштановые корни перемежались сединой. Ее лицо было постаревшим женским вариантом лица ее сына: пухлые губы, подбородок с ямочкой, загнутый нос, выгнутые брови – все мне было знакомо, но внезапно ее внешность выбила меня из колеи.
– Мне
