Юрий Никулин - Иева Пожарская

От неожиданности Юра растерялся, да и Борис тоже. Такого предложения от самого популярного клоуна страны они никак не ожидали и попросили дать им подумать до завтра. Хотя «думать» о заманчивом предложении начали немедленно и совместно с товарищами по студии: все были против, все считали, что с профессиональной «корочкой», с дипломом на руках не стоит идти в ассистенты, а тем более к Карандашу, который начнет навязывать молодым артистам свой стиль. А надо же искать свое лицо! Только Александр Александрович Федорович, выслушав внимательно, не стал отговаривать ребят: как этап, можно попробовать, работа с Карандашом в любом случае — полезная школа…

Карандаш, конечно, был эпохой в цирке. Никулину о нем часто рассказывал отец, которому еще перед войной заказали написать брошюру о творчестве этого клоуна. Когда Карандаш еще только дебютировал — и весьма успешно, — старшие товарищи ему посоветовали: «Вы как-то одиноко выглядите на арене. Хорошо, если бы около вас был какой-то другой человек. Друг, скажем. Или, например, как вариант, собачка». Действительно, когда после выступления могучих атлетов на арену выходил Карандаш, ма-а-ленький клоун — это была не слишком впечатляющая картинка. И хотя Карандаш не чувствовал необходимости в том, чтобы выступать в паре, а возможно, даже и не хотел этого, но к совету прислушался и взял собачку. Так появился Никс.

Никс был чуть ли не первым скотчтерьером, которого привезли в СССР. Привез его из Англии один из советских дипломатов. Хозяин отдал его своему знакомому дрессировщику, а тот, хотя Никс лично ему был не нужен, понимал, что такая собака — редкость. Однажды он рассказал о ней Карандашу. Тот едва только взглянул на черного маленького скотчтерьера, сразу отдал деньги и увел песика к себе. Через несколько дней Никс вышел на арену. Увидев его, публика расхохоталась. Хотя Никс ничего и не делал: он просто ходил за Карандашом по пятам и вместе с ним уходил с манежа. Но образ клоуна с собачкой тем не менее родился. И следующие поколения скотчтерьеров уже получили у Карандаша постоянный сценический псевдоним — Клякса…

Владимир Андреевич Никулин встречался с Карандашом несколько раз и подробно рассказывал домашним о своих с ним интервью, о трудной жизни и нелегком профессиональном пути, который прошел Михаил Румянцев, прежде чем стать знаменитым клоуном Карандашом. Никулин-старший тогда с увлечением начал работать над брошюрой о Карандаше, но так и не закончил ее — помешала война.

Одним словом, подумав, взвесив все «за» и «против» предложения Карандаша поехать с ним на гастроли в Сибирь, Никулин и Борисов решили сказать «да». И уже через несколько дней отправились с Карандашом в свой первый город Кемерово, имея собственный статус — артистов второй категории при норме 30 выступлений в месяц.

Надо сказать, что в то время артистам не всегда платили зарплату наличными. Дело в том, что постоянные сборы были только в столичных цирках — но попробуй попади на работу в такой цирк! Артистов же больше, чем столиц, а в провинциальных цирках и балаганах наличные деньги имелись не всегда. Если программа не пользовалась успехом, то цирк «горел». Поэтому артистам, работавшим в нем, вместо денег в качестве жалованья выдавали так называемые авизовки, где просто указывалась сумма, которую заработал артист, но еще не получил. Мотаясь по Союзу, артист мог отработать несколько десятков представлений при полупустом зале, а значит, и без сборов. У некоторых собиралось авизовок на 15–20 тысяч рублей, на бумаге они были богачи, а на деле каждый день пытались хоть у кого-нибудь стрельнуть хотя бы десятку на обед. И только попав в цирк, где были сборы, артист мог рассчитывать получить через кассу причитающиеся ему деньги. Поэтому Главное управление цирков стало посылать Карандаша по разным городам именно для того, чтобы «делать деньги». Ведь где Карандаш, там обязательно аншлаг. Но как же Никулин и Романов волновались, отправляясь с ним в эту поездку!

Поезд идет в Кемерово. Путь не близкий и не быстрый. Во время одной из остановок Юра вышел на перрон, — прогуляться, подышать воздухом, — где к нему подошел Карандаш (он ехал рядом, в мягком вагоне) и тихо сказал:

— Никулин, попросите Романова, чтобы он не привязывал чайник к чемодану. Все-таки вы солидные люди, работаете в группе Карандаша, а тут — чайник…

Жестяной чайник дала в дорогу Романову его молодая заботливая жена. Прихватив его с собой, Борис, если говорить честно, совершенно не выходил за рамки приличий послевоенного времени. Брать чайник в дорогу было тогда обычным делом: поезда шли долго, проводники в обычных вагонах после войны еще не разносили чай в стаканах с подстаканниками и поэтому на остановках многие пассажиры выбегали на перрон, чтобы набрать в свой чайник кипятка из громадного вокзального титана. «Кипяток! Кипяток!» — слышалось со всех сторон, когда поезд останавливался на какой-нибудь станции. Ходила шутка, что иностранцы, едучи на поезде, страшно удивлялись: почему это все станции от Москвы до Ленинграда называются одинаково — «Кипяток»?

Но Карандаш проникся буквально ненавистью к этому романовскому чайнику. «У нас фирма солидная», — говорил он, а эта солидность никак не сочеталась с громыхающим жестяным чайником, болтающимся у ручки старенького потертого чемодана его ассистента. К тому же Никулину к тому времени родные уже справили штатское пальтишко, а Романов все еще ходил в армейской шинели и подшитых валенках. Этот его вид шокировал Карандаша, поэтому Никулину знаменитый артист позволял идти рядом с собой, а Романова сторонился, делая вид, что вообще его не знает.

В общем, чайник ребята к чемодану больше не привязывали.

В Кемерове стояли сорокаградусные морозы. А оделись ребята довольно легко: один в шинели, другой в пальто, а у Никулина еще и легкие ботиночки. Правда, в чемодане у него еще лежали подшитые валенки, но после истории с чайником надеть их он уже не решился.

После Московского цирка, старейшего, с традициями, Кемеровский производил удручающее впечатление — по крышу засыпанный снегом, а сверху для удержания тепла заваленный навозом, он напоминал гигантскую навозную кучу… Но приезд знаменитого Карандаша буквально поставил с ног на голову весь город. Билеты на все десять представлений были раскуплены все до единого. На радостях Карандаш повел своих ассистентов обедать. Заказал первое, второе — макароны с котлетами. И в довершение — не компот, а по сто граммов водки! И вдруг с грустью сказал: «Счастливые… Никто вас не знает. А я в кафе, в ресторане должен заказывать все самое дорогое, бифштексы, заливные, отбивные… Амне, грешным делом, так порой охота гречневой или пшенной кашки! Нельзя. Скажут — жадный Карандаш, берет, что подешевле. В выходной — ни в кино, ни в театр. Все глазеют не на экран, не на сцену, а на меня… А вы — счастливые! Идете куда хотите, что хотите, то и едите» [29]. Ели-то парни тогда в основном лапшу, на другое не хватало денег. И еще долго Никулин был, по Карандашу, счастливым человеком: никем не узнанный, шел, куда ему хотелось — бремя славы совсем его не тяготило…