Сефевиды. Иранская шахская династия - Фархад Карими
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По части повышения налогов шах Султан Хусейн превзошел всех своих предшественников, которые предпочитали повышать налоги постепенно и понемногу, чтобы не создавать себе лишних проблем «на пустом месте». На рубеже XVII и XVIII веков, за какие-то три года, налоги выросли почти что втрое, а на самом деле – еще больше. Почему «еще больше»? Армянский священнослужитель Есаи Гасан-Джалалян в своей «Краткой истории страны Агванк»[183], рассказывает о том, как шахские чиновники проводили перепись населения в Закавказье для «упорядочения» сбора налогов. Вместо того чтобы считать хозяйства и измерять земельные участки, слуги шаха поступали следующим образом: в каждом селении брали несколько человек из числа уважаемых людей, разводили их по разным помещениям и опрашивали порознь о численности жителей села, их занятиях, доходности хозяйств и т. д. Если полученные данные разнились, применялись побои. Задачей шахских чиновников было собрать сегодня как можно больше денег, о том, что будет завтра, они не думали. В результате сведения о доходности хозяйств повсеместно завышались и людям приходилось платить в казну гораздо больше положенного.
Налоги – очень тонкий инструмент, которым следует пользоваться с умением и осторожностью. У человека нужно брать ровно столько, чтобы его промысел или хозяйство могли бы развиваться. Если нет развития, то начинается упадок. А если отнимать у людей последнее, то они уйдут прочь или восстанут. К 1710 году проблема обезлюдевших земель стала настолько острой, что игнорировать ее было уже невозможно. Попробуйте угадать, что сделало шахское правительство? Снизило налоговое бремя? Отнюдь нет – от имени шаха был издан ферман, прикреплявший крестьян к местам их проживания. В случае самовольного ухода крестьяне подлежали принудительному возвращению в покинутые ими места. Денег в казне от столь «мудрой» меры больше не стало, только прибавилось хлопот местным чиновникам, которые должны были заниматься розыском и возвращением беглецов. Впрочем, чиновники были рады любым хлопотам, которые заканчивались взятками… Принятие непродуманных законов в сочетании с невозможностью обеспечить их исполнение стали своеобразной «визитной карточкой» периода пребывания Султана Хусейна на шахском престоле.
Пожалуй, наиболее яркую характеристику шаху Султану Хусейну дал русский посланник Артемий Волынский, пробывший в Иране около полутора лет – с конца 1715 по начало 1717 года. За это время Волынский успел досконально изучить местную обстановку (это было главным его поручением) и составить мнение о шахе, которое излагал в своих записках с некомплиментарной прямотой: «Редко такого дурачка можно сыскать и между простых, не токмо из коронованных… Того ради сам ни в какие дела вступать не изволит, но на всем положился на своего Ехтма-Девлета[184], который всякого скота глупее, а однако у него такой фаворит, что шах у него изо рта смотрит, и что велит, то и делает. Того ради здесь мало поминается имя шахово, только его, прочие же все, которые при шахе были поумнее, тех всех изогнал».
В свое время Голландская Ост-Индская компания, используя продажность шахских чиновников, смогла обеспечить себе монополию на торговлю Ирана с европейскими странами. При Султане Хусейне было решено положить конец господству голландских купцов, для чего подписали два торговых договора с Францией (от 1708 и 1715 годов). Но вместо того чтобы создать предпосылки к появлению конкуренции, без которой нельзя было ожидать хороших прибылей для казны, шахское правительство наделило французов еще бо́льшими привилегиями, чем голландцев… Где здесь логика? А логика в том, что французы попросту перекупили право льготно-монопольной торговли у сановников шаха. Обеим сторонам (и французским торговцам, и сановникам) договоры принесли выгоду, ну а до шахской казны никому не было дела.
«Поручи ему дерево посадить, так он себе могилу выроет», – говорят иранцы о старательном, но недалеком человеке. Когда российский посланник писал о Султане Хусейне, что «редко такого дурачка можно сыскать и между простых, не токмо из коронованных», то нисколько не преувеличивал. В качестве заключительного примера шахской глупости можно привести укрепление шиитской веры, которому Султан Хусейн уделял много внимания и с которым связывал много надежд, считая, что, исправляя нравы и помыслы подданных, можно вернуть страну на путь процветания. Отчасти этот так, поскольку нравы и помыслы имеют большое значение, но, как известно, от того, что сто раз скажешь «кебаб», сытым не станешь – помимо духовной сферы нужно было проявлять правильную заботу и о материальной. Опять же, важно учитывать обстановку и действовать применительно к ней. Когда государство «трещит по швам» и в нем нет спокойствия, вряд ли стоит учинять гонения на суннитов, которые вызывали волнения во многих местах, начиная от Дагестана с Ширваном и заканчивая Афганистаном. Если государственный аппарат работает неэффективно, то его нужно поручить заботам опытного и бескорыстного администратора, подобного Али-хану Зангане, а не раздавать важные должности представителям духовенства, которые, при всей своей образованности, не имели представления об управлении государством.
О причинах сказано достаточно, пора переходить к последствиям.
В 1709 году вождь афганского племени гильзаев[185] Мир Вайс Хотаки поднял восстание в Кандагаре. Это была уже вторая попытка обрести независимость. Первая, предпринятая в 1706 году, закончилась неудачей, но Мир Вайс сумел добиться прощения от шаха и во искупление своих грехов совершил хадж, во время которого получил от суннитских улемов фетву, оправдывающую восстание суннитов против шиитского шахского режима. Наличие фетвы существенно поднимало престиж восстания, превращая его из обычного бунта в священную войну за распространение суннизма. На сей раз Мир Вайс добился успеха и сумел отстоять Кандагар, несмотря на несколько походов, предпринятых против него шахским правительством. При всей своем свободолюбии Мир Вайс держался, можно сказать, в рамках приличия – он провозгласил себя правителем Кандагара, а не шахиншахом Ирана.
В 1711 году в Тебризе вспыхнуло восстание, жертвами которого стали более трех тысяч человек. Данные, имеющиеся в нашем распоряжении, скудны и противоречивы, причины восстания неясны, но ясно же, что от хорошей жизни люди бунтовать не станут. В том же году в Дагестане восстали лезгины и ряд других народов. Восстание возглавили лезгинский Дауд-бек и кази-кумухский[186] Сурхай-хан, а поддержку им оказывали османы.
В 1712 году повстанцы захватили и разграбили Шемаху, истребив всех находящихся в городе шиитов, а заодно и русских купцов. Кое-как, с большим трудом, восстание удалось подавить, но в 1719 году оно вспыхнуло снова, и Шемаха была разграблена вторично, что сильно осложнило не только обстановку в Дагестане, но и торговые отношения между Ираном и Россией.
В 1715 году восстали курды, и их не удавалось окончательно
