Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ведь изначально всё же был, хоть и мизерный, но всё же ведь шанс на то, что она поведёт себя не так последовательно своей женской природе и свойственной ей логике. Ведь она столько поначалу сделала, чтобы не следовать этому ожидаемому от неё сценарию логичности женского поведения, которое следует вопреки всякой логике. Где она, хоть и не без своих умственных завихрений, с тем же лаком для волос, но попыталась продемонстрировать изобретательность мысли и подвергла себя испытанию, выбираясь на задний двор дома через окно. После чего самым логичным было бы перебраться за пределы дома через щель в заборе, и там уже дальше через лесополосу незаметно для её преследователей куда-нибудь на выход отсюда.
Но… Уже проехали так чистосердечно о Клаве думать, а нужно поспешать за ней, идущей напропалую уже по выходу за пределы ограждений своего дома по лестной тропинке, не чувствуя своих ног под собой, держащей перед собой телефон в предупредительных целях, – вот только посмейте дёрнуться в мою сторону, в миг от звонюсь, – и в умопомрачении от страха в голове. Где головокружение в её голове не позволяет ей, не то что бы разумно, а памятливо проследить свой дальнейший ход в одиночку по всему тому пути, который её вывел до первых людей, не на прямую ею встретившихся, а она услышала человеческие голоса, и только в этот момент она пришла в себя, увидев себя и куда она в итоге дошла.
А оказалась она не так уж и далеко от своего дома. На остановке общественного транспорта, расположившейся неподалёку от комплекса магазинов, где есть люди и уже не так страшно для Клавы. Что, между тем, только частично преуменьшает опасность со стороны невидимых для Клавы преследователей, и она хоть их и не видит, а всё равно продолжает дрожать и, с нервным нетерпением переминаясь с ноги на ногу, вглядываться в даль, в ожидании рейсового автобуса.
Но вот он показался на своём горизонте, и Клава, держа под зрительным контролем окружающую местность, принялась его призывно подгонять: «Ну чего ты еле плетёшься». И так до тех пор, пока полупустой автобус не останавливается ровно дверями напротив Клавы и призывно их перед ней не открывает. Здесь Клава ещё разок быстро смотрит по сторонам, и вроде никого нет, забирается внутрь автобуса. Затем лезет в карман, чтобы заплатить за проезд, и вот же неожиданность, обнаруживает, что заплатить-то ей нечем – она забыла дома кошелёк.
И хотя лицо Клавы прикрыто очками, водитель в миг в ней замечает её нежелание оплатить проезд. И он, конечно, не испытывает никакого желания прокатить без билета, за свой счёт, эту гражданку, под своими тёмными очками скрывающую свои бесстыжие зенки с перепоя. Так что он не спешит закрывать двери автобуса и трогать его с места в путь, пока не выслушает, не просто объяснений своей неплатёжеспособности этой гражданки, а того, до какого бесстыдства доходят люди, чтобы оправдать свою праздность жизни. Ведь судя по вполне себе приличному виду этой гражданки, конечно, слегка не вальтажно по мнению водителя автобуса выглядящей (что это вальтажно значит, то это знает только водитель автобуса, но и то только смутно), то она всё-таки имеет средства для поддержания в себе манерной жизни. А вот заплатить за проезд она, скорей всего, считает не только не нужным, а ниже её достоинства.
– Я, мол, здесь по недоразумению оказалась и притом случайно, так что это не считается, что я проедусь на вашем, фи, автобусе. И если на то пошло, то это ещё вы мне должны приплатить за то, что со мной рядом здесь проехались. – Только так могут рассуждать по мнению водителя автобуса вот такие манерные гражданки, прикрывающие своё нежелание оплачивать оказанные им услуги своей душевной скупостью и недалёкостью.
– Ну давай, рассказывай. – Откинувшись на своё сиденье, с каким-то удивляющим Клаву своим ехидством видом снисхождения к ней, обращается к ней водитель автобуса, и непонятно на каких-таких основаниях позволяющий себе такую к ней фамильярность, да ещё и на ты. И, конечно, в Клаве всё вскипело, и она с возмущением к такому хамскому поведению водителя, возникает в ответ. – Я что-то не поняла, что это всё значит?
А водитель в ответ нисколько не тушуется и видно ему спешить некуда (в автобусе только два охламона сидят, которые и пикнуть не успеют, как водитель автобуса их грозным словом, с матом заткнёт), раз он с усмешкой отвечает. – То, что я сказал.
И такая самоуверенность водителя автобуса несколько сбивает с толку Клаву, которая если честно и забыла, когда в последний раз пользовалась общественным транспортом, и видимо уже не в курсе того, на каком культурном уровне в этих местах происходит общение. И может такая коммуникабельная фамильярность между участниками поездки, где все друг с другом для начала знакомятся и рассказывают друг другу то, на что они способны, в порядке вещей, ведь в дороге мало ли что может случится, – колесо проткнётся или они вылетят в кювет, – и здесь без взаимовыручки не выехать. А она, не зная всего этого, вообразила себе тут возмущаться.
Но всё же, как бы то ни было, Клава не в том настроении, чтобы о себе что-либо рассказывать, и она придерживается избранной её жизненным кредо линии поведения: не делиться с первым встречным знаниями о себе и выдерживать высокомерную паузу, прежде чем пуститься в ругательства. – Вашему руководству, как мне понимается, будет не безынтересно узнать, какие требования вы выдвигаете к своим клиентам. – Окинув водителя презрением, холодным тоном отбивает сквозь зубы слова Клава.
И сейчас бы водителю одуматься, крепко подумав о будущем разговоре со своим тяжеловесным на умственные движения начальством, для которого клиент всегда прав, а вот их наёмный работник никогда не бывает в этом замечен, и всё лишь потому, что клиент оплачивает все эти ими оказываемые услуги, а вот водитель, крутя баранку автомобиля, на них паразитирует по мнению всё того же начальства. Но всего этого благоразумия в водителе не замечается, и он ещё больше надругивается над человеческим здравомыслием, усмехнувшись, а затем поправив на голове кепку резким одёргиванием головой (ну, видела, что я умею!), с глазами навыкат приближается к Клаве, и вон что тут говорит:
