Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I - Владимир Михайлович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто-то из молчаливой компании громко прочистил горло.
– Лично я считаю, что Мистер Фриз всегда был здесь, задолго до появления людей. Думаю, он пришел с плато Ленг – по легенде, это логово древнего зла, затерянное среди вечных льдов Алтая. А мы только пробудили его…
– Захарыч, давай уже кончать и пойдем по домам, – проворчал толстый старик в каракулевой шапке. – Холодно.
Минай Захарович кивнул и спустился с последней ступеньки.
– Подождите! – крикнул Тимофей. Горло резануло словно гарпуном. – Не оставляйте меня им. Это несправедливо.
– Не могу. – Минай Захарович стоял к нему спиной. – Видишь ли, мы любим свой город, любим его заграждения и верим, что нам воздается за грехи. Мы могли бы все бросить и уехать подальше, на другой конец земли, но тогда некому будет удерживать зло в этих стенах. Если мы не будем выплачивать эту дань, то никто не будет. Помнишь, я рассказывал, как Мистер Фриз сожрал молодого спортсмена? Это был мой сын. Андрей не заслуживал такой судьбы, но все равно уплатил свою дань. И тебе придется. Всем нам.
Он сунул руку в карман шубы и положил что-то на ледяную поверхность горки. Тимофей смотрел и не верил глазам.
– Я сам решаю, что делать с этим клубком, – прошептал он и, перевернувшись на живот, пополз к пачке «Винстона» и зажигалке.
Минай Захарович тем временем скрылся среди ледяных изваяний. Где-то за спиной монахи забормотали невнятные заклинания.
Жрецы начали скандировать:
– Да Придет Весна! Да Прольется Кровь! Пробудись От Сна Ради Новых Снов!
Еще и еще.
– Да Придет Весна!
Быстрее и громче.
– Да Прольется Кровь!
Тимофей подползал к синей пачке. Хотелось курить.
– Пробудись От Сна!
Бормотание монахов возвысилось до нечленораздельных выкриков, которые смешивались с хором жрецов и превращались в какофонию.
– Ради Новых Снов!
Тимофей схватил пачку, судорожно вытащил сигарету и обхватил ее перепачканными кровью губами. Скороговорка жрецов окончательно слилась в исступленный, вибрирующий вопль. Тимофей поднес зажигалку к кончику сигареты…
…и в эту секунду мир заполнился мощным низкочастотным ревом. Порыв морозного ветра выхватил сигарету и покатил вниз по горке. Тимофей поднялся на колени, схватился за голову и закричал от боли. Звук реверберировал во всех органах, отдавался зудом в костях и сплющивал мозги. Ночное небо осветилось серебристо-бирюзовым сиянием, источник которого находился за стеной оборонного комплекса. Жрецы и голые монахи бросились врассыпную.
Чудовищные ледяные скульптуры зашевелились и со скрипом сошли со своих белых постаментов, увлекая за собой снежный покров и обнажая прошлогоднюю траву. Зубы-сосульки рогатых дьяволов заходили вверх-вниз, длинные копья рук потянулись к Тимофею.
Коротышки с головами жертвенных животных подбежали к горке первыми – их злобный визг тонул в невыносимом гуле.
Покрытые твердой коркой сугробы увеличивались, всасывая лежавший под деревьями снег, и принимали кошмарные человекоподобные очертания с торчащими во все стороны длинными ледяными шипами.
Площадка, в центре которой минуту назад сидели монахи, выгнулась кверху, отлилась в полупрозрачный шар диаметром не меньше трех метров и покатилась по голой земле, подминая встречавшихся на пути монстров, которые с хрустом рассыпались на мелкие осколки.
С крыш и карнизов окружающих домов откалывалась снежная наледь. Она лавиной валилась в сугробы, которые вздымались и опадали, словно брюхо какого-то исполинского зверя. Из масс битого льда и снега один за другим выползали уродливые снеговики и сразу пускались в атаку на ледяную горку.
Тимофей едва это замечал, сцепив челюсти от несмолкающего рева. Один зуб сломался, из носа и рта закапала свежая кровь.
За стеной комплекса сгустилась тень, затмив собой серебристо-бирюзовое сияние. Тень увеличилась и, попав в свет фонарей, явила невиданного ледяного титана. Он был двадцати метров высотой; на его луноподобной голове разверзлась глубокая пасть, плотно усеянная рядами игольчатых сосулек; витые рога, казалось, царапали ночное небо. Воплощенный Мистер Фриз, понял Тимофей, они все – Мистер Фриз.
Титан оперся на стену толстыми, как заводские трубы, руками и перевалил через нее свое громоздкое туловище. Земля задрожала от падения, и монстр развалился на несколько крупных обломков, которые тут же хлынули вперед потоками льда.
Приближаясь к Тимофею, ледяной шабаш становился плотнее – чудовища сталкивались друг с другом, сбивались в кучу и рассыпались на осколки. Груды бело-голубых рук, ног и рогатых голов росли вокруг жалкой горки, последнего убежища, из которого Тимофею больше некуда было бежать. Свиные и коровьи головы сминались в кровавую кашу под натиском ледяного цунами.
– Прочь! – крикнул Тимофей, с усилием разомкнув зубы, и рухнул на четвереньки.
Десятки искрящихся в свете фонарей щупальцев, извиваясь, поползли из разросшихся гор ледяных осколков. Какой-то холодный твердый палец почти нежно ткнул в спину – опустив глаза, Тимофей увидел торчащую из живота окровавленную пику, но боли не ощутил. Через мгновение в тело вонзились еще пять щупальцев. Тимофей чувствовал, как разрываются внутренние органы, но боль так и не пришла, словно его накачали наркозом. Мигрень тоже отпустила – сознание наконец прояснилось.
Щупальца прокалывали Тимофея, превращая его в извергающую потроха игольницу. Тонкая, словно вязальная спица, сосулька вошла в правый глаз, погасив половину мира. Он почувствовал, что отрывается от горки и поднимается в воздух.
Мутнеющий левый глаз подметил, что в парке больше не осталось снега и льда. Дорожки сверкали лужицами, над стенами оборонного комплекса – то есть храма Мистера Фриза – сияла утренняя заря. Не кислотный серебристо-бирюзовый цвет, а естественный желто-голубой.
И, кажется, стало тепло. Уж точно не ниже ноля.
Началась Масленица – пришла весна.
Гришка и Подземный цирк
Андрей Лакро
– Держи опарыша, держи! Удерёт ведь!
Гришка метался, пытаясь вырваться из окружения гадкой троицы. Он уже успел пожалеть о том, что решил срезать дорогу от школы через свалку. Так, конечно же, короче. Вот только в таком заброшенном, обезлюдевшем месте запросто может подстерегать опасность. Например, кучка ненавидящих тебя одноклассников.
Нога запнулась о неприметный выступ, и Гришка полетел на землю. Больно ободрал ладони о каменное крошево, но слёзы сдержал. Мальчишек его страдания лишь сильнее раззадорили. Под издевательский смех в Гришку полетел мелкий мусор: крышки от газировки, мятые жестянки и пластиковые бутылки.
– Отвалите, придурки! – срывающимся голосом закричал он. – Что я вам сделал?
– Уродец! – гоготали мальчишки в ответ. – Опарыш!
Гришка-опарыш. Дурацкое прозвище – самое безобидное, что от них можно было ожидать. Уж лучше молча глотать обиду, чем возвращаться домой в синяках и порванной одежде. Но сегодня придётся вытерпеть и это.
Он прикрылся от ударов ладонями – не такими, как у них, с шестью пальцами, но один всё-таки пропустил. Брошенный Рахимом камешек злобно клюнул в лоб. Гришка охнул, вскинул руку, трогая ушиб. На бледных пальцах остались алые капли крови.
– Рахим, ты что сделал? – запаниковал Макс. – Этот урод теперь нажалуется, и нам влетит!
– Не нажалуется, – хмыкнул Рахим щербатым ртом.
Гришке показалось, что солнце на небе померкло, когда одноклассник подошёл ближе. Для тринадцати лет Рахим был поразительно рослым и плотным. Он навис угрожающей массой, протянул пятерню с толстыми пальцами. Вцепился ими в ворот Гришкиной рубашки и потянул так, что дыхание перехватило.
– Ты ведь умеешь хранить тайны, опарыш? – сощурился он.
С таким лучше не спорить, особенно если у самого по физкультуре тройка, и та с натяжкой. Гришка прекрасно знал, что будет, если наябедничать. А потому сглотнул и согласно закивал.
– Ну, вот и договорились.
Рахим разжал пальцы. Гришкины мучители спешно скрылись за горой хлама.
Он дождался, когда одноклассники исчезнут из виду, осторожно поднялся. Болел лоб, саднило ладони и локоть, но не сильно, можно потерпеть. Он осмотрел себя – так и есть, кроссовки выпачканы, на рубашке оторваны пуговицы. Гришка всхлипнул, не столько от боли, сколько от обиды. Растёр по белёсым ресницам выступившие слёзы. Теперь можно, теперь они не увидят.
Папа утешал, что альбинизм – не уродство. Но ему-то легко говорить, он ведь нормальный. А Гришке каждый день
