Там, где кружат аспиды - Олеся Верева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец открылся перед ними вид волшебный. Не сговариваясь, все трое остановились, даже Аука неугомонный Лёле на макушку плюхнулся и замолк. Неверно было садом то назвать. Скорее, явилась перед ними яблоня в вечном цвету. Бесконечная крона, что поле, цветами белыми укрытое. Ствол толщиной со ствол Царь-древа, где Лёля Роду молилась. Даже подумала она, что Царь-древо и яблоня эта из одного семени, Родом посаженного, вырасти могло. Кто же знает, как Царь-древо не под светом звёзд, а под Ярило-солнцем выглядело бы?
Так же, как и под Царь-древом, струился у подножия яблони-великана ручей с водой чистейшей, точно слеза. Рядом с царской яблоней росли десятки яблонь поменьше, с цветами от розового до белого. Когда же Лёля осмелела и первой в сад шагнула, увидела она меж деревьев кусты цветущие, а ещё ниже, под самыми ногами — россыпь земляники, да крупной такой, что даже вечно голодному Ауке пяти ягод хватило бы, чтобы наесться до отвала. За Лёлей в сад ступил и Похвист, а за ним Ульянка, крепко в руку его вцепившаяся. Лёля решила, что ей самой, в Прави рождённой, привычнее было в присутствии высших богов находиться, потому и робела она меньше. Знала, что бояться нечего здесь, где всё было духом божественным напитано.
Лёля уверенно подошла к подножию Царь-яблони, положила ладонь на ствол, склонилась, приветствуя дерево. Она чувствовала, как пронзают её те же ощущения, что и дома, в Прави. Если и было в Яви место, больше всего к Роду-создателю приближенное, они его нашли.
— А где Сирин? — еле слышно спросил Аука, затаившийся на Лёлиной голове.
Лёля уже забыла про птичку и осторожно сняла её. Посмотрела наверх, но ничего не увидела среди обилия цветов. Только ствол, уходящий в бесконечность. Гладкий, ровный. Первый сук от земли отстоит так высоко, что не допрыгнуть, по стволу не залезть. Муравьишкой крохотным чувствовала себя Лёля под древом сим. Но не сомневалась она, что Сирин где-то на самой верхушке гнездо свила. Там, где Правь ближе.
— Тоже думаешь, что на вершине она? — спросил Похвист тихим шёпотом, оказавшись рядом. Лёля кивнула в ответ. — Ну так это не беда, давай крикнем ей?
— С ума сошёл? — зашипела Ульянка, бледная, перепуганная. — Что за святотатство, в месте таком кричать? Скажи спасибо, что нас за вторжение до сих пор огнём не сожгли.
— Да Сирин не опасная, — отмахнулся Похвист. — Наверное. А что делать? Назад поворачивать? По дому деда моего соскучилась?
Ульянка обиженно нахмурилась и выдернула из руки Похвиста свою ладонь. Она тоже запрокинула голову, изучая белоснежную крону. Малахитовая лента в длинной косе затрепетала на ветру.
— Ничего не вижу, — наконец сдалась и русалка. — Неужто правда кричать ей станем? Птицу Великого Велеса как курицу какую-нибудь призывать?
— А как ещё быть, Ульяна? — Лёля прижала к груди Ауку. Сердце снова расшалилось. Отчего-то думалось, что птица волшебная сейчас Догоду ей на блюдечке преподнесёт, стоит лишь попросить. Она ведь богам отказать не сможет. Она своя, одного с ней и Похвиста духа.
— Не знаю я. Да только кто я, чтобы в дела ваши божественные лезть. — Ульяна закусила губы, опустив взгляд с древа на Лёлино лицо. — Поступайте как нужно. Надеюсь, не осерчает Птица Сирин, что вы нечисть к ней привели.
— Нечисть иной раз чище людей бывает, — проговорил Похвист, ни на кого не глядя. — Бери ребёнка и отойди на всякий случай. Не будем покой сада нарушать. Я за братом своим пришёл, мне к Сирин и подниматься.
— Это что же ты удумал? — подозрительно сузились глаза Ульяны.
— Всё хорошо будет. — Похвист уверенно кивнул. — Отойдите под яблоню ту. Пусть только Лёля останется.
Ульяна спорить не стала. Ауку из рук Лёлиных забрала, на плечо усадила, да под яблоньку пониже отошла. Лёля ближе к Похвисту придвинулась.
— Боишься ведь? — тихо проговорила она, чтобы спутники их не услышали.
— Боюсь, конечно, — так же тихо ответил Похвист. — Про Сирин много говорят как хорошего, так и плохого. Говорят, справедливость у неё своя, сердца она читает, прошлое и будущее видит. А я наворотил всякого — брата бросил, деда разочаровал, Ульяну слабостью духа своего подвёл. Да на месте Сирин я и плевать в сторону такого никчёмного не стал бы.
— Ты не никчёмный. Ты храбрый. — Лёля опять посмотрела в вышину, но не увидела ничего нового. — Нянюшка сказывала, ты единственный, кто между Сварогом и Догодой встал, когда меня ранили. Ты жизнью за брата тогда пожертвовал бы и не задумался.
— Правда? Не помню этого, совсем не помню, — удивлённо распахнулись серые глаза Похвиста.
— Нянюшка приукрашивать бы не стала. Это я трусиха бесполезная. Я в Яви одна не выжила бы. Мне до сих пор стыдно, когда подумаю, как сильно завишу от тебя и Ульяны. Я хожу за вами, как привязанная, да жизни здешней поражаюсь. Я даже себе на хлеб заработать не могу. Только благодаря вам я верю, что однажды Догоду повстречаю, но ничего для этого не делаю. Если Сирин только чистым сердцам внимает, то никого из нас с тобой слушать она не станет, Похвист. Так что же, и не пытаться теперь?
— Спасибо, сестрица. Коли в детстве я смелее был, чем сейчас, значит, отыщу в себе смелость былую. Не осрамлюсь перед Ульяной, пусть не таким меня запомнит. Эх, была не была!
Похвист шумно втянул воздух, разбежался, подпрыгнул легко и грациозно — и вот уже сокол холеный, красивый в небо взлетает. Всё время у Лёли душа замирала, когда видела она Похвиста обращение. Вот и сейчас парил он, набирал высоту, крылья мощные воздух рассекали. Летел он ввысь, туда, где крона заканчивается, где птица Сирин гнездо себе устроила. И ничего он не трус! Пред самой птицей Велеса предстать — это же какую храбрость иметь надобно!
Сокол не больше голубя стал, когда раздался крик птичий. Резкий, острый, точно когтем по стеклу провели. Из белоснежного облака цветов яблоневых одна за другой тени чёрные вылетали. Ястребы! Лёля прижала руки ко рту, сдерживая крик. До того чужими птицы дикие в саду этом мирном выглядели. И в этот момент на
