Русская литература для всех. От «Слова о полку Игореве» до Лермонтова - Игорь Николаевич Сухих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,
Что видишь, все твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.
(«Кузнечик дорогой, коль много ты блажен…», лето 1761)
Однако и это изображение беззаботного счастливого насекомого, «ангела во плоти», на которого поэт смотрит с завистью, имеет личный характер, вырастает из ломоносовской биографии. Стихотворение имеет длинный подзаголовок: «Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же». Возможно, хлопоты об академических привилегиях и в этот раз оказались неудачными. Но стихотворение о кузнечике тоже осталось в русской поэзии.
Ломоносова-поэта очень ценили современники и ближайшие потомки. Глядя на его портрет, его ближайший последователь Г. Р. Державин вспоминает величайших творцов Античности: одописца, теоретика и автора ораторской прозы, эпического поэта.
Се Пиндар, Цицерон, Вергилий – слава россов,
Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.
В восторгах он своих где лишь черкнул пером,
От пламенных картин поныне слышен гром.
(«К портрету Михаила Васильевича Ломоносова», 1779)
Однако уже в начале XIX века отзывы о творчестве Ломоносова становились все более скептическими, в то время как оценка его научной деятельности, напротив, повышалась. В эпоху создания нового поэтического языка, торжества других жанров, иного отношения к роли поэта ломоносовский пафос кажется чрезмерным, восторг – слишком громким и утомительным, неискренним, интонация – лишенной теплоты и искренности.
Ломоносов и другие литераторы его времени закладывали фундамент, начинали «нулевой цикл» русской поэзии. Об этих первых строителях часто забывают, когда здание уже построено.
Однако звук ломоносовской поэзии можно услышать и сегодня.
Российский стих – гражданственность сама.
Восторг ума, сознанье пользы высшей!
И ямбов ломоносовских грома
Закованы в броню четверостиший.
(Д. Самойлов. «Стихи и проза», 1957–1974)
Ему было тяжело. Он был первый.
«Отец русской поэзии, патриарх русских поэтов» (В. Г. Белинский. «Сочинения Державина», 1843).
«Ломоносов стоит впереди наших поэтов, как вступление впереди книги» (Н. В. Гоголь. «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность», 1846).
Денис Иванович Фонвизин
(1745–1792)
Годы: друг свободы
Денис Иванович Фонвизин родился 3 (14) апреля 1745 года и первоначально был Фон-Визеном (или Фон-Визиным). Его предок, ливонский рыцарь (Ливония – территория современной Прибалтики), вместе с сыном попал в плен в одном из сражений и стал служить русскому царю Ивану Грозному. Уже в XVII веке предки драматурга перешли в православие и обрусели. Но до середины XIX века фамилия писалась на немецкий лад, хотя уже Пушкин, при издании первой главы «Евгения Онегина», предупреждал брата: «Не забудь Фон-Визина писать Фонвизин. Что он за нехрист? он русский, из перерусских русский» (Л. С. Пушкину, первая половина ноября 1824 г.).
Отец Фонвизина, ровесник нового века (1700?), был дворянином среднего достатка, не очень образованным, но жадным до учения. Позднее Фонвизин вспоминал, что его занятия начались с четырех лет и он не помнит себя не умеющим читать. Однако домашнее образование ребенка было своеобразным, следовало принципу Стародума. Вместо иностранных языков его учили церковнославянскому, и Денис даже был чтецом-псаломщиком во время домашних богослужений.
Детство и юность Фонвизина выпали на счастливое время. Железная узда государственных и военных реформ Петра Великого чуть ослабла, и фактически созданное царем новое государство смогло наконец заняться культурой.
В 1755 году открывается Московский университет с гимназией при нем, и десятилетний Фонвизин становится одним из первых гимназистов, а позднее студентов. Через много лет, описывая экзамен по географии, он вспоминал об alma mater в духе уроков, изображенных в «Недоросле»: «Товарищ мой спрошен был: куда течет Волга? В Черное море, – отвечал он; спросили о том же другого моего товарища; в Белое, – отвечал тот; сей же самый вопрос сделан был мне; не знаю, – сказал я с таким видом простодушия, что экзаменаторы единогласно мне медаль присудили».
«Как бы то ни было, я должен с благодарностию воспоминать университет», – заключает Фонвизин («Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях», 1791).
В 1760 году его в числе лучших учеников везут в новую столицу для представления куратору университета И. И. Шувалову, и там он успевает увидеть «бессмертного Ломоносова», услышать от него речь о пользе латыни.
Главное же, определившее жизнь событие произошло в том «волшебном краю», куда Пушкин в «Евгении Онегине» поместит самого Фонвизина. «Но ничто в Петербурге так меня не восхищало, как театр, который я увидел в первый раз отроду. (Русский театр был открыт через год после университета. – И. С.) ‹…› Действия, произведенного во мне театром, почти описать невозможно: комедию, виденную мною, довольно глупую, считал я произведением величайшего разума, а актеров – великими людьми, коих знакомство, думал я, составило бы мое благополучие. Я с ума было сошел от радости, узнав, что сии комедиянты вхожи в дом дядюшки моего, у которого я жил».
Фонвизин еще ничего не написал, но его репутация уже сложилась. «Весьма рано появилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по Москве; а как они были для многих язвительны, то обиженные оглашали меня злым и опасным мальчишкою; все же те, коих острые слова мои лишь только забавляли, прославили меня любезным и в обществе приятным. ‹…› Меня стали скоро бояться, потом ненавидеть; и я, вместо того чтоб привлечь к себе людей, отгонял их от себя и словами, и пером» («Чистосердечное признание…»).
В 1762 году на престол в результате дворцового переворота восходит Екатерина II, царствование которой (1762–1796), как и петровское, назовут великим, – и юному студенту скоро находится важное дело. Фонвизин, уже выучивший три языка, поступает переводчиком в Коллегию иностранных дел, переезжает в Петербург и погружается в светскую и культурную жизнь Северной столицы. Любовные приключения и светские кутежи сочетаются с участием в литературных кружках и работой над переводами, которые Фонвизин начал публиковать еще в Москве.
Через несколько лет Фонвизин сближается с графом Никитой Ивановичем Паниным (1718–1783), либералом,
