Сабля, трубка, конь казацкий - Степан Кулик

– Что-то не так? – забеспокоился Полупуд.

– Я в семье столяра-краснодеревщика вырос. И дед кое-какое умение передал. Это сикомор[46].

– Не из Иерусалима дерево? Не может быть. Я ж в монастыре брал… Говорил – сильная реликвия. Оберег. Обманул монах, что ли?

Казак растерянно вертел кусочек деревяшки в пальцах, не зная, что с ней делать.

– В этом не обманул, – помотал головой старик. – Дерево на святой земле росло. Но крест из него не делали. И в том, что это оберег – тоже не соврал. Только ты лучше при себе ее держи. Так больше пользы будет.

Потом осторожно, словно чашка и в самом деле была из яичной скорлупы, взял трубку.

– Занятная вещица…

– Да… Работа настоящего мастера, – согласился казак и опять не угадал.

– Не в этом дело… Она не вся здесь. Я это чувствую.

Теперь пришла моя очередь забеспокоиться. Религия вопрос сложный. Не первое тысячелетие разобраться не могут: где заканчивается правда и начинается вымысел? Что было раньше: дух или материя? Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы? Есть ли жизнь на Мар… Нет, это не оттуда. Неважно. Моя история посвежее будет. Да и вообще – своя рубашка ближе.

– Что значит не вся?

– А то и значит… Видеть – вижу. Вес чувствую… Выкуренным табаком пованивает… А больше ничего. Пусто… – пожал плечами хозяин буерака. – Ауры нет. Я не рассказывал. Казак Тимофей Куница, при котором я в джурах состоял, характерником был и ведовским знаниям обучен. И пока мы тут припасы охраняли да своих дожидались, со скуки кое-чему и меня обучил. Жаль, вершкам только.

– Да не морочь ты голову! – не стерпел запорожец. – Объясни нормально! Видишь, нюхаешь, щупаешь – так какого рожна тебе еще надо?

Остап вздохнул. Но, прежде чем ответить, сперва вернул трубку. Соблюдая все предосторожности. Блин, даже стремно стало ее обратно за пазуху запихивать. Не трубка, а бомба какая-то. Добре хоть часы не тикают. Решил в руке подержать. Там видно будет. А пока послушаем знающего человека.

– Раньше, когда мир был еще совсем молод… – менторским тоном начал Каленый, при этом оглядываясь, словно искал возвышенность, на которую можно взгромоздиться как на кафедру.

Ну почему, когда предстоит экскурс в прошлое, все начинают корчить из себя помесь пророка с патриархом. Так и лезет в голову сценка из «Кавказской пленницы». Ага, та самая… «Короче, Склифосовский». Вспомнив огромный шприц, торчащий из «западного полушария» Бывалого, я едва не заржал. Вовремя сдержался. Зачем понапрасну обижать человека. Для нас же старается.

– Нюх люди еще сохранили, а вот умение ощущать сущность утратили окончательно… – вещал тем временем тот.

В общем, в пику Воланду Остап хотел сказать, что людей испортил не квартирный вопрос, а цивилизация, курение, распитие алкоголя и прочие нехорошие излишества. Поэтому мы больше не воспринимаем самых обычных вещей. А именно – не видим ауры, которая имеется у любого предмета, растения и существа. Кроме моей трубки.

Во загибает… Теперь ясно, с каких глубин прошлого тянутся в будущее верхние и нижние чакры, венки безбрачия и прочая мутотень, предназначенная для выколачивания денежек из суеверных теток. Хорошо, что у меня иммунитет к любому промыванию мозгов, а вот Василий, похоже, поплыл, как воск у печки… Осталось объявить трубку проклятой, казака – порченым и велеть принести из дому все самое ценное, а лучше – золото, для проведения очистительного ритуала.

– И у него тоже нет… – Остап словно застеснялся, что вынужден сообщить такую злую весть, отвел от меня взгляд и потупился.

– Вот только не надо! – возмутился я. – Все у меня на месте. Одежда – да, чужая. А остальное свое собственное. И в полном комплекте. Как уродился.

– Акта рождения не отрицаю, – покладисто согласился старик. – Не голем, но рожден не в этом мире.

Тут-то я и заткнулся. Как онемел. Крыть то нечем. Отмазка – «ничего не помню» больше не работает, наоборот – еще и усиливает обвинение. Хорошо Василий не поверил с ходу. Разбираться начал.

– Что значит не из этого? – казак нахмурился. – Ты толком сказывай. Не наводи тень на плетень.

– Был бы Тимофей жив, он бы лучше объяснил. Я в людях плохо разбираюсь. Больше со зверюшками да травками обретаюсь. Но не слепой же… В Яви – и живое, и неживое – все имеет свое предназначение, и всему есть свое место.

Байрачник поскреб подбородок.

– О! – нагнулся и отвернул набок небольшой камень. Из образовавшейся впадинки тут же шмыгнул в травы жучок, а пара дождевых червей поспешили втянуть в норку торчащие наружу хвосты… или головы. В общем – каждый свою часть тела.

– Видите? Такой же оттиск имеет и все сущее в ткани мироздания.

– Нашел с чем сравнить, – на это объяснение даже Полупуд не купился. – Камень годами на месте лежит и под него, как известно – вода не течет. А человек… И потом, в Писании сказано, что каждому дана свобода выбора. За что ж отвечать на Страшном суде, если все предопределено заранее?!

– Да, – согласился старик. – Ты верно подметил. С живыми существами немного иначе, чем у камня… Они этот оттиск в какой-то мере на себе носят.

– Как улитки домик, что ли?

– Нет… – Ладони описали круг, словно рисовали сферу. – Сущность, она вроде скорлупы. Но не твердая, не как ракушка… Сотканная из душевной силы. И чем точнее человек совпадает с предназначением, тем она прочнее и оберегает надежнее. Тем легче ее поддерживать в целости. А свобода… – хмыкнул недоученный характерник. – Вот ты, когда шаровары натягивал, долго взвешивал: надевать их или нет? Скорее всего, вообще не задумывался. И это тебя не смутило. Потому что нагишом несподручно. Зато как ты эти шаровары дальше носить станешь – только от тебя зависит. Бережно или через час порвешь и выбросишь.

Мы с Василием одновременно посмотрели на прореху в штанине, оставленную собачьими клыками.

– Так же и с предназначением. Есть то, о чем задумываться не приходится. Потому что так правильно и иначе никак нельзя. А в остальном – все живут кто во что горазд. Кстати, от того, как близко и точно человек занимает место, отведенное Создателем, тем крепче здоровье и длиннее жизнь. Награда такая для тех, кто бережно шаровары носит…

– Погоди, погоди… Совсем своими штанами голову заморочил, – Василий оторвал взгляд от прорехи и посмотрел на меня. – Начинали с Петра! Что у него с шаровар… тьфу, зараза, чтоб ты сказывся!.. – казак с силой пнул тот самый, вывороченный камешек. – Что с ним не так?..

– У Петра оттиска своего в Яви нет, – развел руками Остап. – Или я его не вижу…

– И что это должно значит?

Бред и клиника. Но Василий воспринимает эту галиматью всерьез. Ой, мама…

– Оттиска нет только у тех, кто свое предначертание исполнил… У мертвых.

Гром таки грянул. И если я не хочу дождаться испепеляющей молнии, пора с этим цирком заканчивать.

– Чего-о?! – сперва наши голоса с Василием слились в один, но потом разделились на разные потоки.

– Я что, покойник по-твоему?! А в глаз не хочешь?!

– Цыть, малой! А ты… Старый пень, прекращай околесицу нести! Говори вразумительно! И не завирайся! Кто видывал упыря, что мог бы целую седмицу на груди священную реликвию носить?

Тот, будто защищаясь, поднял вверх руки.

– Я о упырях ничего и не сказывал… Сами придумали, а на меня накинулись! Ну вас… – протянул обиженно, словно дите малое. – Ни слова больше не скажу.

– Гляди на него, какой обидчивый!.. Ишь, надулся, как мышь на крупу. Меня в покойники записал и сам же обиделся. Я же не обижаюсь.

– Да, ты уж это… взялся за гуж…

У Василия был такой вид, словно он, будучи совершенно трезвым, затесался в компанию пьяниц, пребывающих на стадии «ты меня уважаешь?». И никак не может выбрать, что лучше: свалить по-тихому или быстро нагнать пропущенное.

– Господи, вразуми этих несчастных! – завопил Остап. – Ты им про грибы, а они про гробы! Разве я хоть одним словом обмолвился о мертвяках? Я только сказал, что Петр не из Яви!

– А откуда?! – Полупуд непроизвольно сделал «козу», знак, прогоняющий нечистую силу. – Из Нави?![47]

Что ж вы такие нервные-то все?.. Впрочем, пока за саблю и осиновый кол не хватаетесь, терпимо.

– Нет, – мотнул головой байрачник. – Нечисть я бы распознал…

Василий с каждым произнесенным словом явно офигевал все больше. Многострадальный ус он уже не крутил и не дергал – жевать начал. Теперь я понял, почему левый короче правого.

– Оттуда?.. – казак то ли с опаской, то ли с глубочайшим уважением поднял взгляд вверх.

– А вот этого я ни утверждать, ни отрицать не могу. Не сподобился ни разу. Не с чем сравнивать… – пожал плечами старик.

– Ну всё, достали… оба! – я топнул ногой и без всякого почтения к возрасту сунул Каленому под нос кулак. – Еще одно слово брякнешь – и понюхаешь, чем моя аура пахнет! Василий! Очнись! Положим, чуду степному я не удивляюсь. Если разговаривать с людьми не чаще чем раз в полстолетия – еще и не такое померещится. Но ты же меня голым видел! И что – был там хвост или крылья? Нимба и рогов, кстати… – нагнул голову, – тоже нет! И чтоб уж совсем оставить дурной разговор – знайте, на лютне или арфе я играть не умею. А вот вилами – лучше не доводите до греха…