Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается его врагов, то китайцы прочитали «цитаты Мао», а вампиры «стали речи говорить — всё про долголетие», то есть в обоих случаях они пользуются заученными фразами. Кроме того, в стихотворении китайская «рота так и прет» (АР-8-106), а в песне «прет» уже «самый главный вурдалак», который лирического героя «втискивал и всовывал, а после утрамбовывал» (АР-13-36).
Коль скоро зашел разговор о стихотворении «Как-то раз, цитаты Мао прочитав…», сопоставим его с «Марафоном» (1971), выявив при этом не менее удивительные совпадения между китайцами и гвинейцем: «Мины падают, и рота так и прет» = «Друг-гвинеец так и прет»; и одинаковым поведением лирического героя, который не хочет воевать с китайцами и соревноваться с гвинейцем: «Мне плевать на китайскую рать, / Мне б до дому — пить сгущенное какао» (АР-8-108), «Сидеть бы, пить сейчас сгущенное какао» (АР-8-108) = «Мне есть нельзя, мне пить нельзя, / Мне спать нельзя ни крошки. / А может, я гулять хочу / У Гурьева Тимошки? / Так нет — бегу, бегу, топчу / По гаревой дорожке». Кстати, в стихотворении он тоже говорил о занятиях бегом: «Я стрелял с колена, лёжа, на бегу, / Но ни разу в жизни — по живым мишеням».
И в обоих случаях герой с одинаковой иронией говорит о своих врагам: «Не взыщите, бывший наш товарищ Мао» = «Нужен мне такой друг… / Как его? Забыл… Сэм Брук, / Сэм — наш, гвинейский Брут!». Как известно, Брут был предателем, и именно так поступили китайцы в предыдущем тексте: «Наши братья залегли и дали залп. / Остальное вам известно по газетам».
Возвращаясь к «Моим похоронам», сопоставим их с «Песней-сказкой про нечисть» (1966): «Страшно, аж жуть!» /1; 257/ = «Страшный сон очень смелого человека» /3; 322/; «Ажно дрожу!» /1; 525/ = «Я от холода дрожу» (АР-3-38); «Танцевали на гробах — богохульники» (АР-11-6) = «Гроб среди квартиры <…> И пошли они водить / Хороводы-пляски» (АР-13-37); «Все взревели, как медведи» (АР-11-8) = «Вот завыл нестройный хор» /3; 316/; «…и слуга его — Вампир» = «На мои похорона / Съехались вампиры»; «Пили зелье в черепах» = «Тот, кто в зелье губы клал…»; «Пили кровь из черепов-подстаканников» (АР-11-6) = «Нате, пейте кровь мою…»; «Гнать в три шеи, ишь ты, клещ, — отоварился!» (АР-11-8) = «Я ж их мог прогнать давно / Выходкою смелою»[2047] [2048] [2049] [2050].
Осенью 1967 года появляется «Антиклерикальная песня», в которой также предвосхищен ряд мотивов из «Моих похорон»: «Ох, я встречу того духа — / Ох, отмечу его в ухо!» = «В кости, в клык и в хряш ему! / Жаль, не по-настоящему…»/3; 319/; а также родственные конструкции: «Потому что, мне сдается, этот ангел — сатана]» = «Эй, постойте! Что за трюк?! / Ангел или черт выЪ> /3; 317/; и даже нецензурная лексика: «Ох, — говорю, — я встречу того духа, / Ох, я, бля, отвеч… отмечу его в ухо! <…> Вот родится он, бля, знаю — / Не пожалует Христос!»394 = «В гроб воткнули кое-как, / А самый сильный вурдалак / Всё втискивал, бля, всовывал…»395, «Вон, бля, со стаканом носится»396. Да и себя герой описывает похоже: «Я на выдумки мастак!» = «Я ж их мог прогнать давно / Выходкою смелою».
Между тем в ранней песне жена героя — Мария — оказывается на стороне «святого духа» и поэтому наделяется такими же негативными характеристиками, которые впоследствии будут применяться к вампирам: «Машка — красная паскуда» (АР-4-60) = «Мне два пальца на руке / Вывихнул паршивец» (АР-13-3 5). И даже обращается она со своим мужем так, как будто его уже нет в живым, что вновь напоминает действия вампиров по отношению к герою: «Ты — шутить с живым-то мужем» = «Я же слышу, что вокруг, — / Значит, я не мертвый]».
Наконец, если в «Песне про плотника Иосифа» Мария говорит про «святого духа»: «Он псалом мне прочитал», — то в «Моих похоронах» главный вурдалак «вдохновенно произнес речь про полнокровие».
В 1967 году Высоцкий пишет также стихотворение «Вы учтите, я раньше был стоиком…», в черновиках которого можно найти один мотив из «Моих похорон»: «Я жил просто, спокойно, зажиточно» (АР-5-95) = «Здоровье у меня добротное, / А также и житье вольготное» (АР-3-38). Позднее эта мысль повторится в «Двух судьбах»: «Жил безбедно и при деле. <.. > Так и плыл бы я, поверьте, / Почитай, до самой смерти / Припеваючи» (АР-1-12).
И тем же 1967 годом датируется «Путешествие в прошлое», некоторые авторские комментарии к которому очень напоминают «Мои похорона»: «Еще я хотел вам спеть такую шуточную песню, которая называется “Покуролесил”. Это, как говорится, совсем шуточная песня»391 = «Послушайте шуточную песню, которая называется “Страшный сон очень смелого человека” или, проще говоря, “Мои похорона”. Шуточная песня абсолютно»39*.
В обоих случаях подобные комментарии призваны скрыть трагический подтекст, поскольку лирический герой подвергается насилию со стороны богатых гостей и вампиров: «А какой-то танцор бил ногами в живот» = «А самый сильный вурдалак / Всё втискивал и всовывал, / И плотно утрамбовывал». Герой же обращается к своим мучителям: «Развяжите, — кричал, — да и дело с концом!» ~ «Я кричал: “Я сам налью! / Чувствую, что вкусная. / Нате, пейте кровь мою, / Кровососы гнусные!”» (АР-13-40).
А в феврале 1968 года начинается работа над повестью «Дельфины и психи», где alter ego автора, выступающий в образе пациента психбольницы, которого колет доктор, оказывается в таком же положении, что и лирический герой в «Моих похоронах», где его пронзают жалами вампиры: «Сейчас опять будут делать эти проклятые уколы» = «Сейчас наверняка набросится»; «Но зачем вам мой кровный сахар? А? Зачем его сжирать? Какие вы все-таки ненасытные!» = «Кровожадно вопия, / Высунули жалы, / И кровиночка моя / Полилась в бокалы»; «Колите, доктор, и будьте снисходительны, я любил вас. Больно. Больно же!» (С5Т-5-41) = «В гроб вогнали — больно!» /3; 316/, «И станут в руку сном <.. > Мои любимые знакомые» /3; 322/.
Некоторые мотивы из «Моих похорон» можно разглядеть даже в «Беге иноходца» (1970): «Но
