Клубника в горьком шоколаде - Светлана Борминская

— Но вы же могли остаться и быть их бабушкой, Лиля?

Лиля закрыла лицо руками.

— Ира, в этой запущенной квартире мы говорим и говорим о миллиарде долларов… Денег этих я никогда не увижу, и жизнь позади. Виктор Готфридович не поверил бы, если бы я рассказала ему чистую правду, что его дочь выкинула мешок с доказательствами на помойку улицы Пичугина. Последние годы могли быть годами обычного житейского счастья, а стали годами ожидания беды. Мы с Евой нахлебались сполна, но не стали богаче ни на копейку! Лучше бы влюблённый Самсон никогда не приносил мне этой чарующей рухляди, лучше бы я не знала о ней, и моя дочь осталась жива. Кому нужно наследство такой ценой? Проклятое, проклятое наследство… Оно никому не достанется и никому не принесет счастья! — Лиля Юльевна убрала руки с лица и посмотрела на Ирину тусклыми глазами всё потерявшей старухи.

С улицы послышался шум мотора, но это было не такси.

— Когда мы уедем с Самсоном, — бабуся не сводила с Ирины глаз, — я через вас буду узнавать о внучках, можно?..

Ирина не успела ответить.

— Ира, это ваш телефон жужжит?.. Вы что, отключили звуковой сигнал? — бабуся прислушалась, наклонив голову.

Ирина кивнула и приложила трубку к уху.

— Да, я мам… Что-о-о?

— Ира, я «скорую» вызвала! Пашка задыхается! — прокричала Елена Николаевна и добавила уже тише: — Только ты не волнуйся… Слышишь?

— Я еду, мам! Еду!.. — и Ирина, не говоря больше ни слова, схватила куртку и выбежала на улицу.

Было почти два часа ночи, и она бросилась наперерез единственной машине, которая ехала навстречу. Та вильнула и умчалась, а водитель высунулся и обложил её матом. Ирина огляделась, в небе среди фонарей висела яркая одноглазая луна на невидимой проволоке… Наконец, вдали снова показались огоньки фар. Ирина замахала рукой, и машина остановилась, закрутившись на месте от резкого торможения.

— Мне не поверят, что я вез знаменитую телеведущую, — ухмыльнулся водитель, открывая дверцу. — Садитесь…

— На Литовский бульвар! Быстрей, пожалуйста! — почти крикнула Ирина.

— Да, ладно, ладно, — махнул рукой водитель. — Довезу, раз остановился.

За порогом квартиры лежал зеленый заяц с мятыми ушами…

— Мам, Пашка задыхался и кашлял, их с бабушкой «скорая» увезла, — всхлипнул Яшка, высунувшись из детской.

— Куда увезла, Яш?! — Ирина от бессилия села прямо на пол.

— Я не знаю, — заревел сын. — Он умрет, мам?.. Пашка умрет?..

— Нет, Пашка очень здоровый мальчик, — Ирина вдруг увидела записку на полу. — Сейчас мы все узнаем, — набирая номер телефона, повторяла она…

Декабрь наступил и прошел… И Новый год миновал, словно его и не ждали целую уймищу времени. А Ирина вдруг перестала любить чужого человека и чужого мужа.

Знакомый диктор с Первого канала как-то сказал ей, пока они стояли в очереди за кофе:

— Ирка, а чего это ты такая красивая?! Чего это вдруг, а, Ирка?.. На тебя прямо смотреть хочется, оторваться не могу от глаз твоих, — и обнял Ирину за талию. — Ой, какая ты горячая… Штучка ты моя, золотая! Это твой телефончик запищал?!

Ирина улыбнулась и достала телефон.

— В офис Евровидения, Ким Магомедович? — перепросила Ирина. — Да, я там уже была.

— Я хотел поехать Мамутовым, — хмыкнул Хазаров. — И не могу его найти. Ирина, где вы? Я уже спускаюсь.

В салоне машины было невозможно дышать — запах кожи перебивал сильный аромат сигареты, которую курил Хазаров. Ирина чихнула и начала опускать окно.

— Я включил кондиционер, — извинился Ким Магомедович, быстро взглянув на Ирину. — Придется нам, Ирочка, отдуваться двоим! Значит, вы были там?..

— Да, а что, Ким Магомедович перешел со мной на «вы»? — пожала плечами Ирина.

— Нет, конечно, — смутился Хазаров. — Ира, хорошо выглядишь!.. Скоро твоё шоу продадим в Европу!

— Да?

Хазаров кивнул, отвёл глаза и стал смотреть на дорогу…

— Не уходи, — попросил он, когда они возвращались.

— Не уйду, — Ирина повернулась к нему и больше не проронила ни слова, рассматривая пористое лицо немолодого мужчины, в которого была влюблена ещё месяц назад. Машина свернула от офиса Евровидения и поехала куда-то… Если бы только знать — куда? Город сиял, на каждом углу стояли ёлки, наряженные и просто зеленые. Настоящих было гораздо меньше, чем искусственных…

— Я пришла! — крикнула Ирина, возвратившись домой. Из комнаты выглянул заспанный и лохматый Пашка.

— Мам, ты принесла мне орех? — волоча зайца за ухо, подошёл он к матери.

— Какой орех? — удивилась Ирина и внезапно вспомнила. — Паш, извини, я завтра… Иди, поцелую! Мне так стыдно, Пашка, я завтра обязательно куплю тебе этот вкусный кокосовый орех!

Пашка подставил щеку, и они постояли, обнявшись.

— Ты выздоровел?.. Ты сегодня кашлял?..

— А купишь мне орех? — уточнил Пашка.

— Куплю, сын, только не болей! — попросила Ирина.

— Не буду. Это заяц кашляет! — Пашка протянул ей зайца.

— Давай я тебя уложу?

— Я сам! — не согласился Пашка и, оглядываясь, поволок своего зайца в комнату.

— Я люблю тебя, — тихо сказала Ирина.

Пашка пожал плечами.

— Дело какое, — проворчал он. — Не забудь, мам!..

— Не забуду! — засмеялась Ирина, снимая пальто.

Дом засыпал, за окном на улице было звёздно и тихо. На антресолях в старой сатиновой наволочке лежала кучка никчемных на вид вещей — четыре старые перчатки, какая-то тряпка, смахивающая на рубище, короткая деревянная трость и две берцовые кости…

— Надавать бы ему по башке, — сидя на полу, ругался Яшка, глядя в одну точку. — По тыкве!

— Кому?! — заглянув в детскую, спросила Ирина.

— В школе, мам! — повернулся сын. — Одному козлу…

— Достойные мужчины, Яш, умеют договариваться, — Ирина присела рядом с сыном, а наволочка на антресолях вдруг зашевелилась и с грохотом рухнула на пол.

— Ой!.. Что это в прихожей, мам? — вскочил сын.

Ирина подняла наволочку, и из неё выскользнули на пол две сморщенные перчатки с гербом медведя и ящерицы.

— Мам, а это что?.. Она сломалась, — Яшка глядел на косточку, которая переломилась у него в руке от легкого нажатия.

— Не переживай, давай сюда, — Ирина кинула сломанный крест Калю в наволочку и встав на цыпочки закинула её на антресоли. Ещё папа приучил Ирину никогда и ничего не выбрасывать.

«Сколько тайн хранится на пыльных антресолях многих квартир? — подумала Ирина. — Ситцевая наволочка, за содержимое которой в Швейцарии дадут миллиард долларов, падает на меня с периодичностью раз в неделю! Как же мне это надоело…»

Ближе к обеду Лев Тимофеевич Рогаткин отпросился с работы, чтобы съездить на улицу Пичугина и вручить почётную грамоту от генерального прокурора Лидии Францевне Клушиной — прошедший год был весьма урожайным на раскрытие преступлений. На дороге был страшный гололед и Лев Тимофеевич, беззаботно насвистывая, поскользнулся, упал, встал и — побежал дальше…

На душе у следователя, не поверите — цвела сирень.

Миновало Рождество. Ту зиму Москва лежала в огромных сугробах.

Ирина надела новые сапоги, накрасила губы и вышла на улицу — сапоги больно жали, и она вернулась.

— Остыло, Ира? — тихо спросила она себя. — Остыло! — ответила она себе, и сняла тесные сапоги.

Помахав рукой двум смеющимся мордочкам с расплющенными носами в окне, побежала на работу в старых и удобных замшевых сапожках со сбитыми каблуками.

«Меня ждет впереди потрясающая любовь!» — вбегая в метро по крутым ступенькам, думала она. И как в воду глядела…

Ким подал руку Тамаре, и они вместе вышли из дома. На серые ступени крыльца медленно падал снег. Хазаров открыл зонтик и подвёл жену к машине, на Тамару Жилянскую не опустилась ни одна снежинка. Показ новой коллекции нижнего белья, на которую ехали супруги Хазаровы, обещал собрать весь свет Москвы.

Три сестры Хазаровы сидели на полу под ёлкой и рассматривали подарки. До старого Нового года оставалось три с половиной часа с минутами… У каждой из сестёр в руках было по волшебной палочке.

Полина Золотая, в девичестве Байкалова, каждое утро готовила мужу завтрак в розовой фате и ночной рубашке, но сегодня ей это надоело, и она надумала жарить яичницу с помидорами — в пальто и валенках. Уже через пару дней Сашуля попросил:

— Ежик, ради нашей любви, надень фату и халат, они тебе больше идут!

— Хорошо, я сделаю это, — кивнула Ёжик. — Только ради любви, Сашуля.

17 декабря 2004 г.

Примечания

1

личная жизнь (англ.)