Известие о похищении - Габриэль Маркес

Надежда на то, что Конституционная Ассамблея все же выступит за отмену экстрадиции и помилование, в феврале заметно возросла. Узнав об этом, Эскобар сосредоточил основные усилия именно здесь, а не в правительстве. В действительности Гавирия оказался гораздо крепче, чем предполагал Эскобар. Все, что относилось к указам о подчинении правосудию, он уже передал в Криминально-следственное управление, министр юстиции был готов срочно рассмотреть любой юридический вопрос. С другой стороны, Вильямисар, действуя на свой страх и риск, наладил тесную связь с Рафаэлем Пардо, обеспечив прямой канал связи, которым правительство могло пользоваться, не компрометируя себя переговорами с преступником. Эскобар понял, что его заветной мечте не суждено сбыться: Гавирия никогда не согласится направить к нему официального представителя для переговоров. Оставалось надеяться, что Ассамблея помилует его как раскаявшегося торговца наркотиками или члена вооруженного формирования. Расчет был вполне разумным. До открытия Ассамблеи политические партии согласовали список тем для закрытого обсуждения, и правительству удалось юридическими доводами исключить из него экстрадицию как необходимый инструмент давления в политике подчинения. Однако Верховный Суд принял популистское решение о том, что Ассамблея уполномочена обсуждать любые темы без ограничений, и вопрос об экстрадиции снова всплыл на поверхность. Об амнистии не упоминалось, но и это было возможно, ибо под такую расплывчатую формулировку можно было подвести все.

Президент Гавирия был не из тех, кто бросает одно дело ради другого. За полгода он приучил сотрудников к своеобразной системе связи в форме личных посланий, суть которых коротко формулировал на клочках бумаги. Передавая такие записки с оказией через ближайших помощников, Гавирия порой указывал только имя адресата, которому самому предстояло догадываться, что нужно сделать. Эта привычка президента приводила его помощников в смятение, потому что Гавирия не различал времени работы и отдыха. Он просто не ощущал разницы, поскольку на отдыхе вел себя так же организованно, как и на работе, продолжая отдавать распоряжения во время коктейлей или сразу после возвращения с подводной охоты. "Играя с ним в теннис, я словно присутствовал на заседании кабинета министров", - сетовал один из советников. Во время сиесты президент глубоко засыпал на пять-десять минут прямо за письменным столом и просыпался полным сил, в то время как его помощники валились с ног от усталости. Такие привычки на первый взгляд казались легкомысленными, но в действительности позволяли решать вопросы более настойчиво и энергично, чем официальные распоряжения.

Свою систему связи президент широко использовал, когда пытался остановить решение Верховного Суда по экстрадиции, аргументируя это тем, что вопрос касается законодательства, а не Конституции. Вначале министр Умберто де ла Калье сумел убедить в этом большинство. Но интересы общества, в конце концов, стоят выше интересов правительств, а общественности было ясно, что экстрадиция является одной из главных причин беспорядков в стране и, главное, дает повод для необузданного терроризма. В результате после долгих дискуссий, круживших вокруг да около, эта тема была включена в повестку дня Комиссии по правам человека.

Пока развивались указанные события, семья Очоа с тревогой ожидала, что Эскобар, терзаемый бесами, вот-вот сорвется на какие-нибудь катастрофические действия, подобные апокалипсису. Опасения оказались пророческими. В начале марта Очоа прислали Вильямисару срочное сообщение: "Немедленно приезжайте, готовится нечто ужасное". Они получили письмо, в котором Эскобар грозился взорвать пятьдесят тонн динамита в историческом районе Картахены-де-Индиас, если полицейских не привлекут к ответственности за бесчинства в пригородах Медельина: сто килограмм взрывчатки за каждого мужчину, убитого не в бою.

Подлежащие Экстрадиции считали Картахену неприкосновенной святыней до 25 октября 1989 года, когда от взрыва динамита содрогнулся фундамент отеля "Хилтон", посыпались стекла и погибли два врача - участники проходившей на соседнем этаже конференции. Стало ясно, что и до этого достояния человечества добралась война. Новая угроза не оставляла времени на размышления.

Президент Гавирия узнал обо всем от Вильямисара за несколько дней до взрыва. "Речь идет уже не о жизни Марухи, а о спасении Картахены", убеждал его Вильямисар. В ответ президент поблагодарил за информацию, заверил, что правительство примет меры для предотвращения катастрофы, но ни в коем случае не поддастся шантажу. Вильямисару пришлось снова отправляться в Медельин, где с помощью Очоа все же удалось отговорить Эскобара от его намерений. Сделать это было не просто. До намеченного взрыва оставались считанные дни, когда Эскобар сообщил в срочном послании, что гарантирует жизнь пленным журналистам и откладывает взрывы бомб в крупных городах. Однако настроен он был категорично: если полицейские акции в Медельине будут продолжаться после апреля, от древней Картахены-де-Индиас не останется камня на камне.

ГЛАВА 9______________________________________

Оставшись одна, Маруха понимала, что находится в руках тех, кто, возможно, убил Марину и Беатрис и теперь отказывается вернуть ей радиоприемник и телевизор, чтобы она томилась в неизвестности. Поэтому от настойчивых просьб она перешла к категоричным требованиям, кричала на охранников так, чтобы услышали даже соседи, отказывалась от прогулок и угрожала объявить голодовку. Ни майордомо, ни охрана этого не ожидали и не знали, как поступить. Бормоча бесполезные утешения, они ходили звонить по телефону и возвращались в еще большей растерянности. Ни призрачные обещания, ни угрозы не могли заставить Маруху отказаться от голодовки.

Никогда прежде она не чувствовала себя такой свободной. Поняв, что охране приказано обращаться с пленницей хорошо, ибо преступникам любой ценой нужно было сохранить ей жизнь, Маруха вовсю использовала этот козырь. Расчет оказался точным: через три дня после освобождения Беатрис, ранним утром, дверь неожиданно открылась и в комнату вошел майордомо с телевизором и приемником. "Сейчас вы кое о чем узнаете", - предупредил он Маруху и тем же будничным голосом объявил:

- Донья Марина Монтойя умерла.

Вопреки его ожиданиям, Маруха восприняла известие так, словно всегда о нем знала. Наоборот, она бы удивилась, если бы Марину оставили в живых. Только когда эта весть дошла до сердца Марухи, она поняла, что очень любила Марину и многое отдала бы за то, чтобы новость оказалась неправдой.

- Убийцы! Все вы - убийцы! - крикнула она в лицо майордомо.

В этот момент в дверях показался Доктор и, пытаясь успокоить Маруху, сообщил, что Беатрис благополучно добралась домой, однако Маруха уже никому не хотела верить до тех пор, пока сама не увидит по телевизору или не услышит по радио голос Беатрис. Она почувствовала, что Доктор пытается сам себя оправдать.

- Теперь понимаю, почему вас так долго не было: должно быть, от стыда за то, что вы сделали с Мариной!

От неожиданности Доктор замешкался с ответом.

- За что, - наступала Маруха, - ее приговорили?

Он начал объяснять, что речь идет о мести за двойное предательство. "С вами все по-другому. Тут дело в политике", - повторил он уже сказанное когда-то. Его слова доходили до Марухи, как сквозь стенку: играло свою роль оцепенение, которое вызывают мысли о смерти у тех, кто к ней близок.

- Расскажите, как это случилось. Марина знала?

- Клянусь, даже не догадывалась, - заверил Доктор.

- Не догадывалась? Этого не может быть! - настаивала Маруха.

- Ей объяснили, что перевозят в другой дом, - убеждал Доктор. Приказали выйти из машины и идти вперед, потом выстрелили сзади в голову. Она не успела ничего понять.

Образ Марины в маске задом наперед, на ощупь шагающей в сторону воображаемого дома, еще долго преследовал Маруху бессонными ночами. Больше, чем сама смерть, ее пугал последний миг - сознание смерти. Утешало одно: коробочка с таблетками снотворного, которые она копила, как драгоценный жемчуг, чтобы проглотить целую пригоршню, прежде чем безропотно отправиться на бойню.

Наконец в полуденных новостях Маруха увидела окруженную людьми Беатрис в квартире, заставленной цветами, которую сразу узнала, несмотря на перестановки: это была ее собственная квартира. Правда, радость сразу сменилась досадой от этих перестановок. В библиотеке все устроили хорошо, так, как она и хотела, но стены и ковры были ужасного цвета, а танскую статуэтку лошади поставили в самом неудачном месте. Забыв о своем положении, Маруха начала громко ругать мужа и детей, будто они могли услышать ее с экрана: "Растяпы! Все перепутали, сделали не так, как я говорила!" Жажда свободы на мгновение свелась к острому желанию высказать им всем в лицо свое недовольство.