Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период (6") - Борис АКУНИН

Оставаться в разоренном, пришедшем в ничтожество Киеве главе церкви стало невозможно. Еще в XIII веке митрополиты, хоть и продолжали именоваться киевскими, часто наведывались во Владимир и проводили там больше времени, чем в «матери городов русских». Митрополит Максим (ум. 1305), по происхождению грек, переселился на север оконча- тельно, со всем своим двором.

Следующий митрополит (1305–1326) был из русских, именем Петр. Ему во Владимире не нравилось. Великокняжеская столица была нехорошим, опасным местом, эпицентром борьбы за власть. В то время и сами великие князья уже предпочитали не сидеть в беспокойном Владимире, а оставались жить в собственной отчине – так было безопасней. К тому же митрополиту, в чьем ведении по-прежнему находились все русские земли, очень уж далеко было отсюда совершать пастырские поездки в западные и южные края.

Поэтому Петр охотно воспользовался приглашением Ивана Калиты побольше времени проводить в Москве. Здесь было мирно, да и к Киеву поближе. В Москве митрополит, имевший славу чудотворца и впоследствии канонизированный, провел последние дни своей жизни и был погребен.

Став местом упокоения всеми чтимого святителя, город обрел новый, более высокий статус. Как-то само собой вышло, что следующий митрополит Феогност (1328–1353) сделал Москву своей постоянной резиденцией. Другим князьям это не понравилось, но над волей митрополита они были не властны и ничего изменить уже не могли.

С этих пор Москва и митрополия становятся тесными союзниками.

В татарскую эпоху власть и авторитет главы русской церкви стали значительно выше, чем во времена независимости. Контакты с Константинополем, где находился патриарх, были нерегулярны, а иногда, в периоды ордынско-византийских войн, вовсе прекращались. Митрополит фактически сделался самостоятельным церковным владыкой. Все чаще кафедру занимали не греки, а русские, которым были хорошо понятны и близки интересы родной земли.

Православное духовенство твердо стояло за Москву и по практическим, и по идеологическим причинам. На территории княжества у церкви появлялось все больше земельной и иной собственности, даримой государями или приобретаемой на средства, которые накапливались от спокойной, не нарушаемой междоусобицами жизни. Митрополия как крупный землевладелец была заинтересована в еще большем укреплении московского государства.

К резонам экономического свойства присовокуплялись (и вероятно имели даже бóльшую важность) соображения идейно-религиозного порядка.

Византийская церковная традиция, в отличие от римско-католической, была вся построена на концепте богоустановленности земной власти и сотрудничества с нею; патриархи являлись идеологами самодержавия – властитель на земле, так же как на небе, мог быть только один. И, раз выбрав в качестве претендента на эту роль московского князя, церковь считала своей миссией и своим долгом привести его к единовластию, для чего, по выражению С. Соловьева, направила против врагов этого государя свой «меч духовный».

Общественная функция церкви с четырнадцатого века кардинальным образом меняется. В эпоху раздробленности главным своим делом архипастыри считали увещевание вечно грызущихся Рюриковичей и поддержание мира между княжествами. Теперь же митрополиты перестали демонстрировать объективность – они активно вмешивались в события, не скрывая своей московской «партийности». Если использовать спортивную терминологию, церковь, которой надлежало бы оставаться беспристрастным судьей, начала подыгрывать одной из команд и тем самым обеспечила ей победу.

Первый случай прямого участия церкви в совершенно светском, политическом конфликте, произошел на следующий же год после того, как Калита добыл себе в Орде великокняжеский ярлык.

В 1329 году Александр Михайлович Тверской, потеряв владимирский стол, нашел убежище в Пскове. Иван Данилович двинулся на своего врага с ратью. Воевать Калита не любил и рассчитывал, что псковитяне, устрашившись, прогонят от себя беглеца. Однако горожане твердо стояли за Александра и готовились к битве.

Тогда изобретательный Калита применил до того невиданное средство: он уговорил митрополита Феогноста вмешаться. Тот, даже не попытавшись примирить двух земных владык, попросту пригрозил всему Пскову отлучением, если город не покорится воле московского государя. После этого Александру оставалось только уехать. Благодаря помощи митрополита Калита одержал важную победу безо всякого кровопролития.

В дальнейшем подобные демарши становятся явлением вполне ординарным.

В мою задачу не входит изложение истории русского православия, однако участие церкви и церковных деятелей в политической жизни напрямую связано с заглавной темой, поэтому позволю себе сделать небольшое отступление и коснуться весьма интересного предмета: образа русского национального святого как активного государственника. При этом речь пойдет не о канонизированных церковью митрополитах и епископах, которые по своему высокому положению вряд ли могли бы уклониться от участия в государственных делах, а о подвижниках и аскетах, казалось бы, призванных заниматься лишь духовными исканиями.

Особенность пантеона русских святых, относяще- гося к этой эпохе, заключается в том, что самые чтимые из них – те, кто считал своим долгом выходить из молитвенного уединения и даже покидать тихие «пустыни», если государство нуждалось в их помощи.

Самым ярким и известным из плеяды «праведников-государственников» XIV столетия несомненно является Сергий Радонежский (1321? – 1391).

Сын разорившегося боярина, он с юности был монахом и вел отшельническую жизнь в глухом лесу. Постепенно вокруг стали селиться другие иноки, привлеченные слухами о его благочестии и творимых им чудесах.

Так возникла Троицкая обитель, которая прославилась на всю Русь своим строгим уставом и набожностью. Ученики и ученики учеников Сергия расходились по всей Руси, основывая новые скиты и монастыри. В нестаром еще возрасте Радонежский, занимавший скромную должность настоятеля, обладал духовным влиянием и авторитетом не меньшим, чем сам митрополит Алексий (1354–1378), один из величайших деятелей всей русской церковной истории.

Всю свою жизнь стремясь лишь к духовным исканиям и неохотно от них отвлекаясь, Сергий Радонежский несколько раз приходил на помощь московскому государству в решении проблем сугубо земных.

Мы все помним, как он благословил Дмитрия Донского на битву с Мамаем, дав князю двух богатырей из числа своих послушников – Пересвета и Ослябю, хоть это и вступало в противоречие с православным каноном, который запрещал священнослужителям участвовать в боевых действиях. Этот акт, разумеется, имел не военное, а символическое значение, демонстрируя, что грядущее сражение будет не обычным кровопролитием, а духовным подвигом.

Однако троицкий игумен не отказывался помогать земной власти и в делах не столь эпохальных, берясь за поручения, более уместные для дипломата.

Например, в 1356 году Москва вмешалась в земельный спор между сыновьями суздальско-нижегородского князя Константина, которые никак не могли поделить Нижний Новгород. Там сидел и не хотел съезжать Борис Константинович, Москва же поддерживала Дмитрия Константиновича. Посредником, уполномоченным решить эту проблему, был определен Сергий. В деле нецерковном и нерелигиозном он повел себя как прямой агент московского государя: велел затворить все нижегородские храмы и не служить в них до тех пор, пока Борис не согласится уступить волость брату. Нижегородскому князю пришлось смириться.

Почти тридцать лет спустя, в 1385 году, Сергий опять исполнил для Москвы важное дипломатическое поручение. В то время Дмитрий Донской находился в очень тяжелом положении. Его земли были разорены татарским нашествием, а тут еще давний враг Олег Рязанский нанес поражение московским полкам и никак не желал заключать мир. Престарелый настоятель отправился в Рязань вести переговоры и провел их с блестящим успехом. Олег не только помирился с Дмитрием, но еще и вступил с ним в союз, женив своего сына на дочери Донского.

Совершенно очевидно, что Сергий, человек духовной жизни, не испытывал никаких сомнений относительно благости всяких действий, направленных на усиление московского государства. Должно быть, именно поэтому Радонежский впоследствии столь высоко чтился русской православной церковью, следовавшей византийской традиции солидарности с монархией. Этот святой олицетворял собой «правильное» отношение к государю и власти.

Непрямым, но весьма действенным (и, пожалуй, специфически русским) способом внедрения идеи централизованного государства стало создание системы монастырей, которые в эту эпоху строились повсеместно.