Золотые колдуны - Мэри Джентл

— …ввиду сомнения, возникшего относительно статуса мнимой посланницы и некоторых показаний, касающихся названной Линн де Лайл Кристи и гнуснейшей из всех рас, Золотого Народа Колдунов…

Ховис читал с каменным лицом написанное на бумаге. В нем не было и следа от того вежливого и приветливого человека, который был столь предупредителен прежде к посланнице Земли.

— …мое желание, чтобы поместить ее в надежное место, в котором она должна содержаться до заседания суда по этому делу. Распоряжение отдано в восьмой день третьей недели торверна и подписано моей рукой в Корбеке: Тельвелис Колтин Талкул, Т'Ан Ремонде.

Ховис скрутил пергамент в трубку и с яростью ударил ею себя по руке.

Я стояла и смотрела на него, словно идиотка.

— Должно ли это означать, что вы меня арестовываете?

11. ПРАВОСУДИЕ ДОМА-КОЛОДЦА

Камеры были холодными.

По состоявшим из скальной породы стенам стекала конденсационная вода. Через щели в крыше проникал тусклый свет, и я не видела ничего кроме решеток и теней.

В скалистой стене были закреплены цепями деревянные нары. Я сидела на них, спрятав ноги под пальто и закутавшись в мех. Решетки разделяли помещение на несколько камер-ячеек, в каждой из которых имелись нары и кадка. Я не могла понять, был ли здесь еще кто-нибудь, но ни единый звук не нарушал тишины.

От каменного пола поднимался холод и заползал под одежду.

Я потеряла ощущение времени.

В тишине послышался шум. Я вскочила. Тяжелая наружная дверь открылась. Я проковыляла к решетке на онемевших от затрудненного кровообращения ногах, и меня ослепило факелами. Свет почти пропал, потому что снаружи, наверное, уже был вечер.

Стражник, не обращая на меня никакого внимания, открыл камеру, что была рядом с моей, а двое других втащили отчаянно сопротивлявшегося мужчину. Они с пренебрежительным видом бросили его в камеру и ушли. В воздухе висел маслянистый, черный дым от факелов. Мои глаза снова привыкли к темноте.

— Халтерн?

Он встал на ноги. Наши пальцы прикоснулись друг к другу через прутья решетки, которая являла собой пример добротной ремондской работы. Вид Халтерна не был обиженным, но выглядел он лишь менее почтенно, чем обычно.

— С вами все в порядке?

— Да. Я намеревался покинуть Корбек, но не успел уйти вовремя.

— Вы не хотите быть искренним, да? — Но это был, скорее, риторический вопрос. Часть моей тупости уже успела оставить меня. — Сколько же времени мы здесь проведем? Мы можем сообщить о себе на свободу?

— Может быть. Кристи, дела наши незавидны. Ближайшая к нам помощь находится в гарнизоне.

— А Рурик больна.

— Или на юге, в Таткаэре.

— Это слишком далеко отсюда. Потребуется много времени.

Он кивнул.

— У вас нет… оружия? Ничего, что могло бы помочь нам освободиться?

— Ничего, Все мои вещи находятся в моих комнатах. — Мгновенно в голове у меня мелькнула мысль. — А Марик?

— Я не видел кир, когда они вели меня сюда.

— Что мы можем сделать?

— Подождать, — сказал он.

Камера была невелика: три шага в ширину и четыре в длину. Длины нар едва хватало, чтобы вытянуть ноги. Некоторое время мы разговаривали, расположившись на нарах, потом стало совсем темно.

— Не полагайтесь на него, — прозвучал из темноты голос Халтерна. — Его наибольшая лояльность принадлежит телестре.

— Он найдет способ вызволить нас отсюда.

Я лежала не смыкая глаз и ждала прихода Фалкира.

Сквозь щели пробивался белесый солнечный свет. Я растерла себе руки и ноги, закоченевшие от холода. «Наверное, еще рано», — подумала я. Мне удалось поспать некоторое время, несмотря на жесткость нар, но согреться было невозможно, и у меня мерзли ноги.

Халтерн все еще лежал, приняв позу зародыша, и спал. Это дало мне возможность относительно интимным образом воспользоваться кадкой; я все еще не была осведомлена в полной мере насчет ортеанских обычаев.

Потом не оставалось ничего иного кроме ожидания.

Луч солнца полз вниз по стене и достиг пола в соседней камере. Стали видны пыль и грязная солома.

Теперь я была уверена, что одна из остальных камер тоже была занята, потому что ночью я слышала там шорохи. Когда солнце стало светить прямо на кучу соломы, та зашевелилась, развалилась, и из нее поднялась женщина.

Она схватилась за решетку двери своей камеры и так потрясла ее, что от лязга железа загудели стены.

На ее темной коже были видны старые, побелевшие шрамы. Руки ее были узки даже по ортеанским понятиям, а все двенадцать ногтей были полностью обгрызены. Ступни ее с широко расставленными пальцами выглядели словно грубые башмаки. Она была голой.

Когда она повернулась ко мне и на своем ограниченном пространстве сделала несколько шагов в мою сторону, я увидела ее густую свалявшуюся гриву, тянувшуюся вниз по всему позвоночнику.

Ее лицо было в царапинах, на губах запеклась кровь, а глаза, похожие на черное стекло, ничего не выражали.

— О, Богиня! — послышался сзади шепот. Это проснулся Халтерн.

Услышав его голос, она замерла, наблюдая за нами.

Я спросила:

— Кто вы?

Ответа не было. Она отступила с солнечного света к стене камеры, после чего ее невозможно было ясно видеть.

— Это бессмысленно, — сказал Халтерн, — она из варваров. С той стороны Стены Мира. Должно быть, ее послали сюда из крепости.

Мы прекратили наш разговор, когда открылась главная дверь.

Вошла высокая и очень худая женщина с мечом «харур» наголо. Она открыла дверь моей камеры. За ней последовали другие, они несли одеяла, шкуры, еду, вино и, наконец — а это обрадовало меня более всего, — чашу и некоторое количество угла для нее.

— У вас в телестре есть друзья, — сказала худая женщина. Я узнала ее, но не по лицу, а по речи; она была одною из дочерей Сетин. — Не говорите об этом ничего, если вас будут спрашивать.

— У вас есть какое-нибудь сообщение?

Она резко покачала головой и покинула камеру.

— Вы можете передать что-нибудь от меня? Скажите…

Наружная дверь со скрипом захлопнулась, и я услышала, как снаружи прогремел засов.

Я придвинула чашу с углями поближе к решетке, так что немного тепла доставалось и Халтерну, и смогла передать ему несколько одеял. Все еще было холодно, но уже не чувствовала пробиравшего до костей озноба.

— Поведение вашего арикей достойно похвалы. — Халтерн отбил горлышко у одной из бутылок и стал жадно пить. — Тут он берет на себя такой риск, на который я бы не отважился.

Мне удалось также забросить в другую камеру жареную ножку вирацу. Дикарка набросилась на нее и стала рвать мясо зубами. Никто не принес нам что-нибудь поесть, а мучительные спазмы в желудке, причиняемые голодом, затрудняли мышление.