Повести и рассказы - Виталий Бианки

Одноглазый, словно не слыша, как его честят, ласково зазывал:

— Назад будете, нас не забудьте! Добрым людям всегда рады… Соболей продать или там спиртишка понадобится, — на всем ответ держим!

— Ладно, — сказал Ипат и стал спихивать лодку. За первой лодкой спустили и вторую. Теперь берег был ниже, тянуть было ловчей, и лодки плавно шли вдоль пологого берега.

— Скажи ты на милость, Лука Фомич, — спросил Степан Рыжего, — и откуда это пугало в тайге взялось?

Во всё время пути кержаки почти не разговаривали со Степаном. Они считали его ниже себя: он ведь был новичок в тайге, к тому же от хозяина в артели и, значит, им не ровня.

Но в этот раз Луке самому, видно, не терпелось поговорить.

— С царской каторги беглый. На воле, слышно, харчевню держал, проезжих купцов чистил.

— Откуда он про тайгу-то всё знает?

— Зимовщик он здесь, «дружок», по-нашему. Место такое выбрал, — татарин ли, русский — всяк мимо него в тайгу заходит. Провиянт держит, самосядку. Одно слово — паук таежный.

Лука сердито налег на бечеву и продолжал, точно сам с собою, говорить:

— Нет, врешь, нас не опутаешь! Мы себе место в тайге найдем. Зубы поломаешь, волк!

— А на Горелой разве уж и места не хватит с минусинскими-то? — спросил Степан. Он слышал про Горелую, — на этой большой горе несколько лет уже как промышляла артель старика Емельяна.

— Сунься к им! — опять, словно про себя, сказал Рыжий. — Сурьезные ребята.

— Поглядывай! — крикнул впереди Ипат.

Лодки подходили к новой шивере. Река грозно гудела на перекате.

Степан вспомнил, как его давеча чуть не утянуло в бурлящий поток, и крепче перехватил шест. Разговор сам собою оборвался.

Уже стемнело, когда артель, натягиваясь из последних сил, дотащилась до удобного для ночевки места. Но и тут до смерти уставшим охотникам было не до разговоров. Кержаки только наспех обсудили, куда им теперь направиться, раз Горелая уже занята.

Решили идти протокой и стать на Кабарочьих Востряках.

Кабарочьи Востряки были те самые острые скалы, где Аскыр одолел кабаргу. Больше года назад Степан впервые встретился там с Аскыром.

Лето Аскыр провел спокойно.

Ни разу больше ему не случилось встретиться с человеком. Выстрелов тоже не было слышно. Тайга, как дикий зверь, зализывала свои раны.

На место убитых зверей и птиц народились новые звери и птицы. Черные плешины кострищ затянуло травой. Над пустыми местами, где люди срубили лесины, соседние деревья протянули свои густые ветви. В тени под ними пробился из земли жесткий мох. Мхом обросли еще свежие пни, мох скрыл под собою следы человеческих ног.

Всё лето Аскыр наедался до отвала. Он научился разыскивать хитро спрятанные в траве и в листве птичьи гнезда. Птенцы и яйца были для него лакомством.

Он забирался в густые крепи и разыскивал там беспомощную подлинь — линяющих рябчиков и других птиц. Крылья с поредевшими перьями не спасали их теперь от быстрого хищника. Неопытные молодые зверьки и только еще подлётывающие птицы до самой осени то и дело попадались ему в зубы.

Осенью на Аскыре снова отрос теплый густой подшерсток. Его темная шубка стала еще пышнее и роскошнее, чем в прошлом году. Под ней ровным слоем лежал жирок. Голод и холод зимы не были теперь страшны ему: жирок и греет и кормит в черный день. Ночью Аскыр рыскал по тайге. Днем спал в валежнике в дуплах, под камнями и в других укромных местах, которых так много в тайге.

Уже вершины невысоких гор присыпало снегом и стая за стаей проносились над ними перелетные гуси, когда Аскыр снова почуял близость людей. Стук топора донесся до него как-то на вечерней заре.

В ту же ночь Аскыр ушел выше по склону горы, подальше от опасного места.

Артель добралась по реке под самые Кабарочьи Востряки. Охотники вытащили лодки на берег и принялись за устройство стана.

Степан только диву давался, с какой быстротой разбили кержаки палатку «по-амбарному», заготовили дров, сколотили на деревьях крытый лабаз для запасов и провианта.

Когда жилье было готово, кержаки оставили Степана сторожить и все трое ушли в тайгу добыть побольше мяса впрок.

Два дня только и было Степану дела, что кормить привязанных к деревьям собак да готовить себе нехитрый таежный обед.

На третий день под вечер охотники вернулись. Они приволокли на себе тяжелые мешки, набитые мясом двух крупных самцов изюбрей.

Степану сильно хотелось узнать, где успели добыть его товарищи этих таежных оленей. Степан знал, что это зверь сторожкий и пугливый.

Но на все расспросы Степана ответил только рыжий Лука: «зюбрей» подманили на голос, на трубу.

Без лишних слов и проволочек мясо было нарезано, высушено, посолено и сложено на лабаз. Теперь можно было приниматься за соболёвку.

На следующий день все четверо охотников чуть свет разошлись от стана в разные стороны.

Степан один медленно брел по тайге. Пестря давно куда-то исчез.

Ночью был дождь. И без того темные стволы пихт и елей стояли совсем черные. С земли несло сырым перегноем. С ветвей капало за ворот. Ноги путались в густой, полегшей на землю траве.

Степан шел с ружьем наготове. На каждом шагу можно спугнуть зверя или поднять птицу. Вглядываясь и вслушиваясь, Степан осторожно подвигался вперед.

Время проходило, а ему не повстречалось ни одно живое существо.

«И куда они все подевались, — думал Степан, — хоть бы на смех ворона каркнула!»

Серенький осенний денек нагонял тоску. Неподвижно кругом стояли темные сырые деревья.

Сзади раздался треск сучка. Степан быстро обернулся и взвел курок.

Слышно было, как по чаще кто-то пробирается.

«Большой зверь прет! — успел подумать Степан. — Уж не медведь ли?»

Густой еловый молодняк раздвинулся, из него выскочил Пестря.

Пес молча глянул умными глазами в глаза Степану, как спросил: «Ну что, идешь?»

И сейчас же, одобрительно вильнув хвостом, опять юркнул в чащу: «Иди, иди, — я своим делом занят!»

Степан опять остался один.

Налетела легкая стайка синиц. Черноголовые птички рассыпались по веткам, зашмыгали в хвое, поцыркали, полазали — исчезли.

Тайга поднималась в гору. Чаще стали попадаться кедры. На одном из них неожиданно блеснула пара чьих-то быстрых глаз, закачалась ветка.

Степан разом встал, вскинул ружье к плечу. Ждал, когда зверек покажется. Может, соболь?

Время шло, ружье начало дрожать в руках. Ветка давно перестала качаться.

Никто не показывался.

Степан обломил сучок, швырнул им в кедровую ветку.