Небесное испытание - Ольга Погодина

Ы-ни бесшумно поднялась и вытянула из-под изголовья приготовленный сверток. В нем была старая темная туника и черные шелковые туфельки, абсолютно бесшумные. Ы-ни натянула тунику прямо поверх прочей одежды, зашнуровала туфельки и снова надолго замерла, сдерживая дыхание. Наконец, глянув на безлунное небо и услышав, как где-то на городской стене отбили Час Дракона – полночь, Ы-ни быстрым движением приподняла занавес своей спальни и перекатилась под ним. Огляделась. Рядом с ее спальней росли широкие низкие кусты гортензий, и увидеть ее за ними со стороны было почти невозможно. Скользнув в тень, она быстро побежала к заветному дереву, не обращая внимания на туфельки, намокшие от влажной земли.

Рядом с деревом она остановилась, перевела дух и раздраженно топнула ногой: в комнате остался приготовленный ею садовый совок. Возвращаться не стоило ни в коем случае – это было бы дурным знаком, и Ы-ни вытащила из волос толстую острую шпильку. Хвала Девятке, земля после недавних дождей была влажной и рыхлой, легко поддавалась под руками, – взрыхлив землю, девушке все же пришлось выкопать углубление руками. Ну вот, наконец!

Ы-ни положила ладанку на землю, закрыла глаза, сосредоточилась и нараспев пропела-прошептала заклинание. Один, два, три, семь, восемь… Пробормотав положенную фразу в девятый раз, Ы-ни торопливо забросала землей ямку, пару раз придавила землю ногой и крадучись заскользила обратно.

Ей удалось вернуться так же бесшумно, и в умывальнике с утра даже осталась вода, чтобы отмыть испачканные руки. Стянув туфельки и тунику, Ы-ни вытерла о нее руки и глубоко и удовлетворенно вздохнула. Год не успеет закончиться, как они встретятся. Обязательно. Иначе не может быть.

Глава 8. Счастливчик

Из дневника Юэ «Записки о буднях войны»

Двенадцатый день месяца Пиона.

«Вчера у меня опять был приступ лихорадки. Я ничего не помню о том, что было, но Су сказал, что я бредил и звал женщину по имени Ы-ни. Как стыдно быть беспомощным и выдавать свои сокровенные мысли! Лекарь господина Бастэ, милосердно присланный ко мне после жалоб господина Сишаня на мою немощь, прописал мне какое-то очень горькое лекарство. Но сегодня я чувствую себя от него намного лучше!

Разведчики донесли о перемещениях бьетов. Мы все еще не нашли их затерянную в джунглях столицу, зато сожгли десяток деревень и один укрепленный город. Истощенные воины убивают женщин и детей, столь сильна их ненависть. Это был приказ господина Сишаня – не щадить никого. Таким образом он надеется вселить ужас в сердца бьетов и повторяет, что Первая Южная война была слишком гуманна. Но я вижу, что Вторая происходит еще хуже. Ведь сказано: «Не бывало еще, чтобы длительная война была выгодна государству».

В моей сотне большие потери, потому что господин Сишань постоянно высылает нас на передовую. Пурех погиб. Удо тоже погиб. Иногда я думаю о его матери – она проводила на войну обоих своих сыновей и оба погибли. Это воистину печально! В других хайбэ моих воинов зовут «Счастливая Сотня», а меня Счастливчиком. Жестокая насмешка! Вероятно, скоро нас останется человек сорок, и господин Сишань велит расформировать нашу сотню и разобрать людей другим военачальникам. Я действительно оказался плохим полководцем, если не смог, в отличие от других, сохранить своих людей. Удивительно, что они до сих пор мне подчиняются.

Господина Мядэ-го и двоих из трех его командующих, включая господина Бастэ, вызвали в столицу. Должно быть, готовится новый план операции. Вместо него армией командует господин Мяо Линь, и он приказал немедленно отступать. Мы отступаем.

По местному календарю, который делится не на месяцы, как у нас, а всего на три сезона, лето уже наступило. Лето здесь знаменуется ужасающей влажной жарой. Каждый день в одно и то же время проходит короткий сильный ливень, а потом снова ударяет жара. Влага испаряется прямо на глазах, над джунглями висит постоянное марево, а внизу, под кронами огромных деревьев, где проходят наши пути, все похоже на баню для изгнания злых духов, когда ставят палатку и бросают в воду раскаленные камни. Быть может, злой дух несчастья выйдет из меня наконец?

Я стараюсь ободрять своих людей как могу. Но я вижу, что их силы не просто истощены – их совсем не осталось. Раньше были ярость, гнев, обида – хоть какие-то чувства. Сейчас не осталось ничего – они пребывают в тоскливой апатии, как, в общем, и остальное войско. Как сказано, «когда воины не охвачены яростью, они не могут убивать». Поэтому продолжают убивать нас.

Бьеты ставят на нашем пути ловушки: замаскированные ямы, наполненные кольями, как для охоты на тигров. Несколько человек провалились в такую яму. Их вытащили оттуда живыми, но через короткое время их раны вспухли и почернели, а потом они умерли в мучениях. Великий Синьмэ, сохрани меня от столь ужасной смерти! Смерть от вражеского меча уже не страшит меня».

Юэ дописал отрывок, аккуратно свернул свиток вместе с остальными и перевязал лентой. Кипа бумаги и тушечница – вот все, что у него осталось на память о цивилизации. Он не мылся уже много дней, его одежда превратилась в неузнаваемые лохмотья и пахла, как у последнего сжигателя падали, из дыры в сапоге высовывался палец. Не лучше выглядела и его поредевшая сотня. Беспомощные маневры командующего Мядэ-го приводили Юэ в ужас: он то приказывал разыскать столицу, то вернуться назад, то ускоренным маршем идти штурмовать горные крепости. Господин Бастэ в те редкие минуты, когда он его видел, выглядел уставшим, постаревшим, оплывшим, словно догорающая свеча. Он сильно похудел, и кожа на посеревшем лице висела складками. Об их поездке в столицу ходили упорные слухи, что она последняя, и их казнят за провал военной кампании. Такие случаи были скорее обыкновением, чем исключением, и Юэ безрадостно прикидывал, что с ним станет, если господина Бастэ казнят. Тогда, пожалуй, действительно стоит геройски погибнуть в каком-нибудь бою: неприязнь его командира после той памятной встречи и еще нескольких совещаний, где господин Бастэ в нарушение субординации спрашивал его мнения, и дважды поступил по его совету, разделяли остальные хайбэ. Вот так: даже то, что приносит благо, может вызывать ненависть… Надо будет записать эту мысль, когда вновь появится возможность…

Юэ без особой охоты развернул свой завернутый в широкие листья паек: немного слипшегося риса и сушеных слив. В этом проклятом климате он давно уже зарекся есть мясо: половина его солдат мучилась от него животом, а один даже умер. Мясо здесь загнивало моментально, отравляя все вокруг, и даже свежее могло нести заразу. От такой диеты он временами чувствовал слабость и головокружение – он был бы ни на что не годен в классических боях древности, где лучшие бойцы двух войск, выкрикивая свои титулы и заслуги, вызывают противников сойтись в схватке один на один. А здесь, если он способен волочить ноги и держать лук, и так сойдет: бьеты большой силой не отличались, большинство были ниже Юэ на голову. Он не раз с удивлением видел в их рядах женщин, вертких, как обезьяна, и яростных, как змея. Стреляли они ничуть не хуже, разве что не лезли в рукопашный бой. Но при взятии одной из деревень ему довелось убить женщину – он просто не понял, кто бросился на него с широким бьетским мечом, одним ударом разрубил противнику плечо так, что меч застрял в кости. Шляпа упала с наполовину отрубленной головы, и из-под нее вывалились длинные черные волосы. Юэ в ужасе отступил, выдернул меч. Тело женщины осело мешком, зубы оскалились в страшной мертвой ухмылке. Мертвая бьетка еще какое-то время снилась ему по ночам.