Закон - Роже Вайян

- Не понимаю, при чем тут это, - ответил агроном.

А дон Чезаре думал: "Просто крестьянин, решивший, что его крестьянских знаний достаточно для того, чтобы получить у нас права гражданства. Для того чтобы быть "принятым" у нас, у самых старых горожан во всем мире, надо уметь жить". Но тут же мелькнула другая мысль: "Наше умение жить уже давным-давно безнадежно погрязло в трясине и в песках дюн, потонуло одновременно с благородным городом Урия, и остались от него одни только суеверия". Ему расхотелось унижать юнца.

- Что ж, ты прав, - сказал он.

- Вы не хотите, чтобы Мариетта пошла ко мне в услужение? - напористо спросил агроном.

- Она вольна поступать, как сама захочет.

- Если кто и может быть против, так это только ее мать. А не вы, надеюсь?

- Что ты об этом знаешь?.. - проговорил дон Чезаре.

- Если не ошибаюсь, право первой ночи отменено!

"Вот-то действительно дурак ломбардский", - подумал дон Чезаре.

- Значит, ты хочешь на ней жениться? - спросил он вслух.

- Это касается только нас двоих, ее и меня, ну, на худой конец, еще и ее матери.

- Понятно, - протянул дон Чезаре. - Предпочитаешь иметь ее, не связывая себя узами брака. Но если тебя заставят вести ее к алтарю, придется тебе все-таки подчиниться.

- Это уж мое дело, - отрезал агроном.

Он поднялся.

- Думаю, наш разговор окончен.

- Садись, - приказал дон Чезаре.

- Мне лично больше с вами разговаривать не о чем, - уперся ломбардец.

Но все-таки сел.

А дон Чезаре думал, что, когда ему приходило желание лишить девственности какую-нибудь из своих служанок, он ее брал, никому и в голову не приходило возражать. Если же он уступит Мариетту ломбардцу, его люди наверняка сочтут, что он в полном своем праве потребовать, чтобы сначала она провела с ним ночь или столько ночей, сколько ему заблагорассудится. А затем его женщины обвинят чужеземца, что это он, мол, лишил девицу невинности (как произошло это со святой Урсулой Урийской). Но коль скоро сам он был uomo di cultura, человеком высокой культуры, он подумал также и обо всех исторических, социологических, биологических, психоаналитических аспектах, которыми можно было бы объяснить культ девственности и одновременно желание ее похитить, что превращается прямо в какую-то манию у них на Юге. Что сам он лично этого предрассудка не разделяет. Что вовсе он не требовал, чтобы все без исключения девственницы его дома проходили через его постель. Что брал он женщину или девушку, если она приходилась ему по вкусу, в расчете только на собственное свое удовольствие, не гоняясь обязательно за девственностью как таковой. Что было бы слишком долго да и бесполезно растолковывать агроному, проникнутому сознанием своего двойного превосходства - как дипломированного специалиста и как уроженца Северной Италии, - неписаную, но четко сформулированную юрисдикцию Юга, классического края юристов. Что этот демократически настроенный чиновник преисполнится искренним негодованием, узнав, что на Юге еще полностью в ходу своя благородная феодальная юрисдикция, признаваемая молча, но безоговорочно. Однако каковы бы ни были вкусы дона Чезаре, каково бы ни было его мнение относительно девственности, он решил в данном случае, в случае с Мариеттой, воспользоваться своими привилегиями.

Ломбардец, сидя напротив старика, не спеша обдумывающего свои думы, нетерпеливо ерзал на скамье.

- О чем вы хотели со мной поговорить? - наконец не выдержал он.

А дон Чеэаре думал о том, что именно нынче утром во время охоты, как раз перед тем, как у него онемела рука, он принял решение не уступать никому девственности Мариетты. Бродя среди камышей, выслеживая водяных курочек, он перебрал в памяти все события минувшей ночи. Мариетта, присевшая у его ног на низенькой деревянной скамеечке, поглядывающая из-за его колен, следившая за маневрами матери и сестер, потом ее пение в кустах возле дома; и тут он вдруг понял, что решение уже принято.

Мне не о чем с тобой говорить, - произнес он.

- Но вы же сами просили меня сесть.

- Мариетта не хочет идти к тебе работать.

- А мать ее сказала, что хочет.

- Спроси у самой Мариетты.

- А где она?

- Вот этого-то никто и не знает, - ответил дон Чезаре.

Крупно шагая, агроном удалился, проклиная вполголоса несчастную свою судьбу, забросившую его в этот край, на Юг Италии, где приходится жить среди диких крестьян и еще более диких землевладельцев.

- Эльвира! - крикнул дон Чезаре.

Эльвира подошла к креслу.

- Перемени припарки.

Эльвира бросилась к камину, где на треноге, под которой тлел древесный уголь, кипела вода.

Джулия и Мария подобрались к креслу. Вошел Тонио и встал в уголке, зорко следя за тем, чтобы женщины по всем правилам ухаживали за хозяином. За ним ворвались ребятишки Марии и Тонио и молча выстроились кружком вокруг кресла. Дону Чезаре показалось было, что мышцы бедра тоже онемели, но он промолчал. На ногу и плечо положили новые припарки.

- Эльвира, - начал дон Чезаре, - с нынешнего вечера ты будешь спать в комнате Джулии.

Во все времена именно такими словами давалась в доме с колоннами отставка очередной наложнице. Эльвира побледнела. Она уже давно понимала, что это должно произойти со дня на день. Что рано или поздно ее низведут до ранга простой служанки, как ее мать, старуху Джулию.

- У меня в комнате и без того тесно, - запротестовала Джулия.

- Эльвира может спать в постели Мариетты.

- Мариетта же вернется!

- Никуда Мариетта и не уезжала, - сказал дон Чезаре. - Просто не хочет показываться вам на глаза, потому что вы ее запугали. Когда увидите ее, скажите, чтобы она пришла ко мне поговорить.

Он поднялся с глубокого неаполитанского кресла, опираясь о подлокотники в виде китайских уродцев. Теперь уже онемела и нога.

- Палку! - скомандовал он.

Тонио бросился за палкой. Дон Чезаре ждал, тяжело опершись о подлокотники в виде китайских уродцев, и так смотрел на женщин, что у них не хватало духу с ним заговорить.

- Пойду работать, - объявил он, - и чтобы никто не смел меня беспокоить.

Опираясь на палку, он направился к дальней двери, и еще долго Тонио и женщины слышали шум его шагов и стук палки сначала в коридоре, потом по ступенькам лестницы, потом в залах, отведенных под коллекции древностей.

Маттео Бриганте направился в Порто-Манакоре, пробираясь по узеньким дорожкам, пролегавшим между высокими стенками, ограждавшими апельсиновые и лимонные плантации.

Его заклеймили. Он размышлял об этом совершенно новом для него факте его заклеймили, его! - еще час назад столь невероятном факте, что он никогда не допускал такой нелепой возможности, мысли не допускал, что подобное может случиться именно с ним, и, когда это приключилось с ним, всего какой-нибудь час назад, от руки Мариетты, воспользовавшейся его собственным окулировочным ножом с маркой "Два быка", он даже не мог осознать сразу все последствия этого происшествия, оставившего после себя неизгладимый шрам на его щеке, не простой шрам, а крест.

Конечно, мало кто посмеет лезть к нему с вопросами, даже намеком не решатся дать понять, что они, мол, сразу заметили клеймо. Но кое-кто все-таки осмелится. Как, например, поведут себя в этих обстоятельствах его вчерашние партнеры, о которыми он играл в "закон"? Ни Тонио, ни Американец, конечно, не осмелятся, но Австралиец, тот наверняка спросит, ясно, не для того, чтобы ему досадить, спросит почтительно, но наверняка спросит. Пиццаччо тоже спросит, но в обычной его манере, предлагая свою помощь: "Если у тебя какие неприятности, помни, что я здесь", "Если кого нужно убрать и если тебе это почему-либо не с руки, давай уберу я". Но в душе-то будет, конечно, рад. А Австралийцу Бриганте ответит: "Тот, кто это сделал, уже мертв". Нет, ответ неудачный и, Главное, никого не обманет. Да нет, ответ удачный, он сразу отшибет у всех прочих охоту лезть со своими вопросами. Ну а на Пиццаччо достаточно будет взглянуть, и он проглотит язык.

А что, если спросит дон Руджеро, да еще засмеется при этом:

- Как это ты, петух, допустил, чтобы тебе физиономию раскровянили?

Что ему ответить? Так бы его и укокошил, но человек, владеющий таким состоянием, какого достиг сейчас Бриганте, не убивает так, за здорово живешь. А если он ответит дону Руджеро, что человек, который сделал это, уже мертв - каким и следовало бы ему быть, - дон Руджеро расхохочется уже совсем оскорбительно:

- Ну, это мы еще увидим.

"Человек, который сделал это, человек, заклеймивший Маттео Бриганте..." Но в том-то и дело, что заклеймила его девчонка и будет еще этим хвастать. Эта мысль впервые пришла ему в голову, и он круто остановился. Его заклеймила девственница, которая будет перед всем городом гордиться своим подвигом. Надо немедленно вернуться на плантацию и попросить Мариетту держать язык за зубами, потребовать под угрозой смерти, чтобы она не хвасталась тем, что заклеймила его, умолять ее, тронуть ее сердце, предложить ей денег, все, что она только захочет. Но воображение подсказало ему ответ Мариетты - короткий смешок, весело-любопытный блеск глаз. Она такая же, как он, - несгибаемая.