Пекарь-некромант. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Значит, ты отказываешься брать у меня плату.

— Плату за что, уважаемая? — спросил я. — Не понимаю.

Развёл руками.

Я будто вновь объяснял жене, куда подевал часть наших сбережений. Обычно та отказывалась понимать, что прежде чем товар продать, его следовало купить. Пополнение банковского счёта моя вторая половина считала естественным процессом. Но вот на его временное оскудение реагировала неизменной истерикой. В прошлой жизни каждая сезонная закупка обуви для магазина сопровождалась для меня не только суетой на работе, но и выносом мозга дома.

— Ну конечно, милок, — сказала Белецкая. — Зачем эти сучки носят тебе молоко, ты, конечно, тоже не знаешь?

Я подпустил в голос нотки удивления.

Сказал:

— Почему не знаю? Они добрые женщины. Подкармливают меня.

Белецкая ухмыльнулась. С показной нежностью погладила меня по плечу.

— Ну так и я не злая, — сказала она. — Такую добрую женщину, как я, ещё поискать нужно. Вон сколько сладкого тебе, милок, принесла — точно не сдохнешь от голода. А понадобится — принесу ещё. Я, знаешь ли, женщина небедная. Многое могу себе позволить. Кое-какую власть в этом городе имею. Могу и наказывать, и награждать — тех, кто этого заслужил. Или ты сомневаешься в моей доброте?

Глава 16

Массивная фигура Мамаши Норы преграждала мне пути к отступлению. Захотел бы сбежать — не смог бы проскользнуть, не задев Белецкую, ни к выходу из магазина, ни в зал к Полуше. Но я и не собирался убегать. Из собственной-то пекарни! Не убегал от женщин раньше, не собирался и теперь. Даже от таких… небедных и влиятельных.

Я вздохнул. За мной следило с десяток пар женских глаз: все ждали моего ответа. Перебрал в голове дюжину вариантов, выбрал простейший. Приподнял подбородок, добавил во взгляд решимости — изобразил молодого идеалиста. Но при этом сохранил на лице улыбку. Хотел бы сейчас увидеть, как выглядел со стороны. Судя по восторгу в глазах Лошки — неплохо.

— Это щедрое подношение, госпожа, — сказал я. — Целая бочка мёда! Она стоит больших денег — уж я-то знаю. Но… уж слишком щедрое. Оно, безусловно, говорит о вашей доброте, уважаемая. И о вашем великодушии. Но я не могу его принять. Потому что отдариваться мне нечем. А принимать дорогие подарки мне совесть не позволяет. Ведь это же не кувшин молока.

Женщины выдохнули. Ветерок пронёсся по магазину. Их взгляды одновременно переместились на госпожу Белецкую — её подача.

— Так ведь оно не дармовое, милок, — сказала Мамаша Нора, — сумеешь отработать, если не станешь лениться. Мне вчера все уши прожужжали о том, как мастерски ты… работаешь. Сказывали, и инструмент у тебя неплохой — вполне годный. Ты, милок, теперь наша городская знаменитость. Все бабы в Персиле о тебе не первый день судачат. Пересказывают друг другу о твоих похождениях. Молодой, говорят, но умелый. И молоко любишь.

— На что вы намекаете, уважаемая? Утверждаете, что я брал с женщин плату за… Не понимаю. За что?

Вопросительно приподнял брови.

Обиженно оттопырил нижнюю губу. Так делала моя жена. Меня это ужасно бесило — уверен, подействует и на Белецкую.

— Нет, уважаемая, — сказал я.

Покачал головой.

Вернул на лицо улыбку — вполне искреннюю: увидел, что манёвр с губой подействовал.

— Какие бы небылицы обо мне ни болтали — не верьте в них. То клевета и наговор, пустые женские фантазии. Что бы вам обо мне ни говорили — то неправда. Я обычный… гениальный кулинар. Состою только в поварской гильдии. Ни за что, кроме хлеба, плату не беру. Ну какая из меня знаменитость? Ничего особенного во мне нет. Так себе… работаю: без огонька. Да и вообще, передайте всем: доктор больше не принимает.

«Какой ещё доктор, парень?»

— Какой доктор? — спросила Белецкая.

Её подбородки покачнулись.

Я судорожно дёрнул плечами.

Но продолжал улыбаться!

— Обычный, — пояснил я. — Целитель женских тел и душ.

Махнул рукой.

Сообщил:

— Всё. Ушёл на покой. Приём пациенток окончен.

Проверил, не исчезла ли с моего лица улыбка. Улыбка нашлась на прежнем месте. Похвалил себя за профессионализм.

— Так решил, — сказал я. — Пришло время перемен, уважаемая. Не стану больше растрачивать жизнь понапрасну. Сколько можно жрать и прелюбодействовать? Пора и о душе подумать. А душа требует большого и светлого… не мёда и не молока. Вот верите ли, проснулся сегодня утром и подумал: начну новую жизнь. И начну! Так что отрабатывать я ничего не буду.

Оттопырил губу.

У Белецкой дернулось правое веко.

— Это значит, уважаемая, — добавил я, — что не могу взять у вас эту замечательную бочку. Никак не могу. Уж точно не сегодня. Не нужна она мне. Не нужна. Понимаете? Вот так. Покупать её у вас — тоже не собираюсь. Не потому что денег жалко. Хотя… жалко. И молоко, кстати, тоже не куплю: можете не предлагать. Видеть его больше не могу. Не поверите: писаю уже молоком. Вот.

Губа — всё. Улыбка. И плевать, что выгляжу идиотом.

Женщины в очереди зашептались.

Мамаша Нора уронила на пол ветку. Мне почудилось, что у неё над плечами заклубился пар. Должно быть, так отсвечивал стоявший рядом с ней призрак мастера Потуса.

«Шутки закончились, парень», — сообщило привидение.

— Значит, не возьмёшь?

Я покачал головой.

— Не возьму.

Мамаша Нора шумно выдохнула, снова ткнула пальцем в мою грудь.

— Я заберу мёд, милок, — сказала она. — Не хочешь принимать мой подарок — не надо. Он не пропадёт. Мама Нора найдёт ему применение, не сомневайся. У меня хорошая фантазия — скоро убедишься. Но вот ты о нём ещё вспомнишь. И об этом нашем разговоре тоже. Будешь вспоминать о них и жалеть, что не согласился на моё великодушное предложение.

Белецкая бросила взгляд через плечо — на мужчину с тесаком.

Моё воображение живо обрисовало то, что сейчас произойдёт.

«Действуй, мэтр».

— Я заберу мёд, — повторила Мамаша Нора. — Но вместе с бочонком я прихвачу и тебя, милок. Погостишь в моём доме, пока не поумнеешь. Поболтаем с тобой вечерком. В тихой и спокойной обстановке — в моём подвале. Поживёшь там пару деньков, подумаешь, зачем тебе мёд — может и найдёшь ему применение. А заодно мои мальчики поучат тебя, как правильно со мной разговаривать. Чтобы и другим неповадно было.

Я услышал, как в очередной раз скрипнули дверные петли — успел заметить в дверном проёме широкую мужскую спину.

Белецкая обернулась.

— Отведи пекаря…

Прервалась на полуслове.

Потому что своего молчаливого спутника в магазине не обнаружила.

Бочонок с мёдом стоял, где и прежде. Только сейчас я рассмотрел на нём тот самый знак, которым помечали свою продукцию Полушины родичи. А вот мужчину рядом с бочонком я не увидел.

Не нашла своего спутника и Белецкая. Призрака мастера Потуса, что занял его место, Мамаша Нора тоже не разглядела. Она продолжала указывать на меня пальцем, шарила взглядом по магазину.

Пыталась сообразить, куда подевался бородатый?

— Не поняла! — сказала она.

Женщины из очереди загалдели, замахали руками — наперебой услужливо подсказывали Мамаше Норе, что её спутник ушёл. С их слов, он внезапно побледнел, затрясся. Потом сорвался с места и выбежал на улицу. Почему он так поступил — объяснить не смогли.

Белецкая попыталась взглядом пригвоздить меня к месту. Я поднял руки: намекнул, что уходить не собираюсь. Мамаша рванула к выходу, едва не снесла дверь.

«Что ты с ним сделал, мэтр?»

«Выбор способа воздействия был очевиден, юноша, — заявил профессор. — Бросил в него заклинание «ужас» седьмого уровня. «Воздушной стеной» скорректировал направление его движения. Стандартный набор плетений для ловли опасных, но ценных хищников. Жаль только, что при ловле нечисти и нежити он бесполезен. Но для них есть другие разработки — из области некромантии».

«А этот твой «ужас» из какой области?» — спросил я.

«Из ментального направления. Простенькое, но эффективное плетение. В моё время студенты менталисты изучали его на третьем курсе — мне приходилось читать лекции и по этому предмету: два семестра замещал пострадавшего во время лабораторных испытаний преподавателя. «Ужас», при воздействии на психику людей — безотказное заклинание. Причём, каждый второй раз производит на цель дополнительный эффект».