Финита ля комедиа - Ирина Мельникова

Теперь актер горел вполне справедливым негодованием и умолял Вавилова, как представителя полиции, сделать все возможное, чтобы найти эту очаровательную негодяйку. Он не сомневался, что именно с ее подачи он оказался на больничной койке, но, как ни тужился, объяснить причину, по какой его собирались отправить в могилевскую губернию, так и не сумел.

Ввиду тяжести его положения, Вавилов запретил родственникам и персоналу больницы сообщать актеру о печальной судьбе Каневской. Но пообещал ему сделать все возможное, чтобы найти преступницу, по чьей воле актерская карьера молодого бонвивана чуть было не закончилась навсегда.

— Я нисколько не сомневаюсь, что эта девица точно такая же подстава, как Теофилов, как тот же Журайский. И, будьте уверены, даже если мы ее найдем, ничего вразумительного от нее не добьемся, — угрюмо подвел итог рассказу Вавилова Тартищев. — Наверняка ее наняли написать это письмо и заявиться на свидание к Зараеву. Поэтому она столь легко согласилась прийти к нему в номер, что от нее этого не требовалось.

Но если судить по описанию, то пятый номер нанимала отнюдь не она, потому как своей внешностью под эдаких барышень, — он покрутил перед лицом растопыренными пальцами, как давеча это проделал дежурный коридорный, — не подходит. Выходит, что в этом деле были задействованы две разные девицы. Отсюда вывод: задача усложняется. Теперь нам следует искать уже двух девиц. А кто скажет наперед, что их не объявится больше?

— Мне кажется, — подал голос Алексей, — что неизвестный нам преступник все же больше доверял той девице, которая заказала пятый номер и оставила там бутылку с вином. В номер же к Зараеву он пошел сам, и коньяк с отравой тоже сам принес.

— Возможно, ты прав! — согласился Тартищев. — «Розанчиком» Зараева может оказаться совершенно случайная барышня, которая из-за денежных трудностей согласилась сыграть эту совершенно безобидную роль влюбленной дурочки. А вот та, что засветилась в гостинице, видно, дамочка более опытная. И вуальку не поднимала, и даже сквозь нее не позволила дежурному рассмотреть себя как следует. Наверняка знала паршивка, что не богоугодным делом занимается… — Он повернулся к Алексею. — Ну, что у тебя с ожерельем?

Изъяли?

— Изъяли! — вздохнул Алексей и выложил сверток с «камнями» на стол Тартищева. — Кажется, только лишнюю головную боль себе откопали.

— Рассказывай, — бросил сухо Федор Михайлович. По глазам агента он уже понял, что головная боль грозит перерасти в хроническую мигрень…

Он молча, не комментируя, просмотрел протоколы и свидетельство ювелиров о том, что бриллианты поддельные, и кому они принадлежат. Затем отодвинул бумаги в сторону и смерил Алексея хмурым взглядом.

— Видишь, судьба сама распорядилась, чтобы ты сегодня же встретился с Соболевой. Кажется, наши предположения, что этот человек связан каким-то образом с театром, не лишены основания. По этой причине я сейчас отправлюсь в театр и, если получится, сегодня же постараюсь встретиться с Булавиным. Думаю, назрела такая необходимость — нарушить священный покой Саввы Андреевича.

— Он на днях с вод вернулся, — буркнул со своего места Вавилов, — но выглядит неважно. Мой человек сообщил, что он до сих пор в себя прийти не может после смерти Полины Аркадьевны. Может, погодить чуток, не трогать его?

— Ты эти сопли брось! — неожиданно взъярился Тартищев. — Точно у нас времени в запасе пропасть, чтобы подобные тонкости соблюдать! — И уже спокойнее добавил:

— Думаешь, мне охота с ним встречаться и по новой все ворошить? А каково будет ему сообщить, что Полину Аркадьевну на самом деле убили?

— Вернее всего он воспримет это с облегчением, — сказал Алексей. — Что ни говорите, считать себя виновником чьей-то смерти гораздо тяжелее, чем просто пережить гибель любимого человека.

— Верно, — с удивлением посмотрел на него Тартищев, — я про это как-то не подумал. Теперь мне будет с ним легче беседовать. А то я все голову ломал, с какого конца подступиться. — Он взял со стола ожерелье и поднес его к глазам. — Занятная вещичка. Очевидно, убийца предполагал, что Теофилов второпях не разберет, что перед ним подделка, и непременно прихватит бриллианты. А значит, не заявит об убийстве в момент обнаружения трупов и будет самым тщательным образом скрываться от полиции вместе со своим «сокровищем». — И обратился к Вавилову:

— Какие у тебя соображения по этому поводу, Иван?

— Видимо, убийце как раз были нужны эти несколько дней, когда Теофилов станет прятаться от наших агентов, чтобы запутать розыск еще больше, а возможно, подготовиться к новому преступлению, — ответил Иван. Помолчал мгновение и добавил:

— Сейчас он затаился, как мышь в норке. Ждет, как развернутся события дальше. И как предугадать его действия, если мы до сих пор не знаем, по какой причине он начал вдруг охоту на актрис? Какое ему от этого удовольствие, спрашивается? — прищурился хитровато Иван. — Я очень сильно сомневаюсь, что в театре уже подобрали новую актрису на роль Луизы Миллер. Вряд ли кто теперь согласится играть в этом спектакле И я подозреваю, что, скорее всего, премьерный спектакль поменяют на другой.

— Я с тобой полностью согласен, — Тартищев ожесточенно потер лоб ладонью. — У нас крайне мало времени, чтобы найти этого чудилу. До открытия театра, говорят, осталось чуть больше недели. Первый спектакль дадут сразу же после Радуницы[11]. А через месяц вся труппа и вовсе разъедется на гастроли.

— К тому же, если убийца из актеров, он вполне сможет за лето подыскать себе местечко в другом театре или вообще в Россию смыться. Ищи его свищи тогда по всей Расее-матушке! Так что времени у нас точно с гулькин хрен, если не меньше!

— Правда твоя, Иван! — усмехнулся Тартищев и приказал:

— Давайте, братцы, по коням, и чтоб к вечеру были у меня хоть с какими-то, но положительными результатами. Ты, Алексей, сгоняй до Соболевой, а ты, Иван, послоняйся за кулисами, постарайся разговорить театральную братию… Авось что-нибудь ценное разузнаете!

Глава 17

Убогий номерок в одно окно. На выцветших и закопченных обоях видны следы раздавленных клопов. Металлическая кровать с продавленной сеткой, колченогий стол, стул и низкое кресло в клеенчатых заплатах. Из-за дощатой стены доносится могучий храп соседа — приказчика мясной лавки. Внизу, на первом этаже, трактир.

Слышны дребезжащие звуки балалайки, разгульные песни, грязная ругань, взрывы хриплого пьяного смеха.

Вероника зажгла сальную свечу в позеленевшем шандале и бережно спрятала коробку серных спичек в ящик обшарпанного комода. Керосин для нее дорог, и она предпочитала эти вонючие, но дешевые свечи. В номере темнеет рано, потому что соседний доходный дом заслоняет собой дневной свет. Даже в солнечные дни здесь сумрачно и сыро, а углы промерзают и в незначительные морозы. Девушка сняла перед кривым треснувшим зеркалом шляпку с высокой тульей. Разделась…

Аккуратно повесила на гвоздь свое единственное приличное платье, в котором ходила на работу в театр, и надела полотняный с мережкой капот.

В углу номера притулился небольшой сундучок, обитый разноцветной жестью. В нем — три смены белья, два ночных чепца и два коленкоровых платья. Это самая модная материя, тонкая и блестящая, как шелк. Для Вероники они — великое богатство. Коленкор в кусках ей подарила Полина Аркадьевна, как и веер, и широкий шелковый кушак с бахромой на концах. Газовый шарф, затканный цветами, она вышила себе сама. Все эти вещи необходимо иметь актрисе. Но умерла Полина Аркадьевна, и вместе с ней умерли мечты Вероники Соболевой получить дебют в театре. Но эти вещи она продолжала хранить, несмотря на жестокую нужду в деньгах.

Брата Булавин устроил в свою компанию, и она видит его лишь по воскресеньям. Павлик подрос, раздался в плечах. Работой и жалованьем доволен. Рассказывает, что готовится сдать экзамен за четырехлетний курс гимназии. Савва Андреевич приставил к нему учителей и строго с него спрашивает за уроки. Но Вероника не боится, что он провалится на экзаменах. Павлик — умный и толковый мальчик, и девушка уверена, что в жизни он добьется большего, чем удалось ей.

После смерти Полины Аркадьевны ей пришлось из сказки вновь вернуться в нищету и безденежье. Чтобы снять этот номер, она снесла в ломбард зимний салоп, последний подарок Муромцевой. Красивый, атласный, темно-вишневого цвета, он был подбит куньим мехом и так шел к ее глазам и матово-смуглой коже лица. Теперь она носила драповую на вате тальму, уже немодную не только в этом сезоне, но и в прошлом. Холодный ветер пронизывал ее насквозь, уши Вероники то и дело ловили ехидные замечания и шепотки за спиной, но, стиснув зубы, она старалась быть выше людских пересудов. Она неприхотлива, и для нее важнее не простудиться, а не то, как она выглядит в глазах совершенно безразличных ей людей!