Вирус - Цай Цзюнь

На улице – все тот же лунный свет и холодный ветер. Мне припомнился роман «Голова любимого». В нем говорится о том, что в древние времена мужчине отрубили голову, а его красавица жена унесла голову в бамбуковую рощу. Там она совершила волшебную церемонию бальзамирования и с той поры жила с человеческой головой.

Эта голова не менялась со временем, навечно сохранив молодое лицо, а вот сама женщина старела. Через несколько десятков лет эта женщина стала старухой и со временем упокоилась в могиле вместе с головой своего по-прежнему молодого мужа.

Я сейчас был похож на эту женщину. Я иду к своей могиле, неся вечно молодую голову Красы Ненаглядной.

Ночная тьма постепенно отступала, эхо моих шагов гулко отдавалось в безлюдных городских улицах, а к груди я крепко прижимал чемодан. Ее голова была как раз напротив моего бешено колотящегося сердца. Может быть, она чувствовала это, а возможно, ей были известны и все мои мысли.

Наконец я пришел туда, где одиноко посреди улицы высился памятник Пушкину. Я вспомнил, как, явившись мне в обличье Розы, Она сказала, проходя мимо статуи: «Камень тоже может быть одушевленным. Если есть форма, значит, есть и жизнь. Памятник тоже способен размышлять, у него есть чувства и рассудок, и с этой точки зрения он живой. Но только вечный – бессмертный. Потому что жизнь существует вечно».

Вот почему, наверное, она выбрала именно это место.

Вокруг в лунном свете танцевали тени деревьев. Пушкин пристально глядел на меня и на мою драгоценную ношу, прижатую к сердцу. Подойдя к подножию памятника, я стал ждать ее появления, не выпуская чемодан из рук.

Вдруг – порыв ледяного ветра, тень среди деревьев.

Она пришла.

Она здесь.

Вся в белом, лицо Сянсян, ночной ветер пропитан ее естественным ароматом, на губах играет улыбка. Она подошла ко мне. Я невольно попятился.

– Ты боишься меня? – грустно спросила Она.

– Нет, я… – Мне было трудно вымолвить хоть слово.

– Не бойся, я просто обыкновенная женщина.

Она протянула ко мне руки. Ее белоснежные пальцы в лунном свете казались серебряными.

– Я не могу причинить тебе зла, – продолжила она. – В конце концов, ты второй в моей длинной жизни мужчина, который по-настоящему любил меня.

Ее слова хлестнули меня, как резкий удар, сердце сжалось и заныло. Второй мужчина. Первым был сам император Тунчжи, а теперь – я. Мне трудно даже представить такое, это невозможно, это какой-то бред! Я перебил ее:

– Извините, прошу вас, не говорите больше ничего.

Она ласково сказала:

– Ты вспомнил Хуан Юнь? Поверь, во мне ты никого не замещаешь. На самом деле это я, к сожалению, замещаю в твоем сердце Сянсян.

Я был изумлен, просто потрясен. Я не ослышался? Она сказала «к сожалению»? Я испытывал к ней глубокое уважение, но меня пугало то, как легко она проникала в мои мысли. Она просто читала их как с листа.

Тут я вспомнил еще об одном, глубоко вздохнул и все же решился:

– Прошу вас, скажите, как вас зовут?

– Сяочжи. Это значит «маленькая веточка», иероглиф для ветки дерева.

Алутэ Сяочжи – наконец-то я узнал ее имя!

– Возьмите. Это то, что вы искали. – Я отдал ей чемодан, который так нежно прижимал к груди.

Она не стала открывать чемодан, только осторожно погладила его и прошептала:

– Спасибо тебе.

– Нет-нет, не благодарите меня! Я только надеюсь, что больше не будет беспричинных смертей, потому что все ныне живущие не виноваты перед вами.

Она ничего не сказала, а только кивнула в ответ.

Вдруг я услышал голос Сянсян:

– Возможно, мы еще встретимся с тобой, – и лицо Сянсян нежно улыбнулось мне.

Потом она отвернулась и посмотрела куда-то в сторону. Я тоже посмотрел туда.

А когда она снова повернулась ко мне, я понял, что передо мной опять императрица Алутэ Сяочжи. Я спросил:

– Вы не откроете чемодан, чтобы посмотреть?

– Зачем? Я верю тебе. – Ничего больше не сказав, она повернулась и вышла из парка. Ее фигура растворилась в ночной тьме. Может быть, она наконец ушла из моей жизни?

Однако в воздухе остался неповторимый аромат Сянсян.

Положив руку на сердце, я убедился, что теперь оно билось абсолютно ровно. И прежнего ужаса в нем не было. Я посмотрел на Пушкина: поэт размышлял. Подумав с минуту, я вышел из парка, но пошел не домой, а начал бесцельно бродить по шанхайским улицам.

Не знаю, долго ли я ходил. Наконец я увидел на востоке на фоне темно-синего неба светлую полоску. Ускорив шаг, я пошел туда – к солнцу. Когда я вышел на набережную, на востоке уже вовсю бушевала заря, темно-синее ночное небо постепенно светлело, яркое утреннее зарево стремительно поднималось над рекой Хуанпу. Эта странная ночь все-таки закончилась. Небо быстро голубело, множество белых чаек прилетело из устья Янцзы на Хуанпу, громадный теплоход, разрезая речную гладь, спешил покинуть эти воды и уйти в океан. На востоке среди частокола небоскребов появился красноватый солнечный диск, а на другой стороне небосклона продолжала свое дежурство луна.

Громко пробили часы на башне морской таможни. Их отдаленный бой еще долго звенел в моих ушах.

Я люблю этот город.

ПЕРВОЕ МАРТА

Я жив.

Весь день я скитался по Сети. «Блуждающих душ древних могил» больше нет. Сайт исчез. Вирус, поразивший все порталы, самоликвидировался, все ссылки восстановились в своем прежнем виде.

В дверь позвонили. На пороге стоял посыльный. Он вручил мне картонную коробку и привычно затараторил:

– Здравствуйте! Экспресс-почта. Вам посылка, прошу расписаться.

– Мне? – Я удивленно осмотрел коробку – упакована надежно, большая, тяжелая.

– Позвольте узнать, а кто отправитель? – осведомился я у посыльного.

– Извините, не знаю. – Он пожал плечами и улыбнулся.

Я расписался на бланке, и посыльный ушел.

Я закрыл за ним дверь, взгромоздил коробку на стол и долго смотрел на нее. Наконец решился и вскрыл упаковку.

В коробке лежала человеческая голова.

Знакомое лицо.

Сянсян!

Голова Сянсян.

Императрица возвратила мне голову Сянсян. Все правильно. Она обрела собственную, поэтому голова Сянсян ей больше не нужна.

Да, она должна была вернуть мне голову Сянсян, она поступила правильно.

Я вынул голову из коробки. Точно так же несколько дней назад я вынул из старого чемодана голову императрицы. Глаза Сянсян были закрыты. Опять я ощущал столь знакомый аромат. Я прижал голову к груди, крепко-крепко обнял ее и снова потерял всякую власть над собой: слезы ручьями потекли из моих глаз.

Сянсян. Сянсян. Моя Сянсян.

Я вообразил, что любил тебя в ту ночь, а на самом деле ты давно навеки рассталась со мной.

Сянсян, я вечно буду помнить тебя.

ЦИНМИН

Еще не рассвело. Небо было усыпано звездами. Как в ту ночь, когда мы с Сянсян сидели возле озерца и звезды падали на нее с неба.

На кладбище никого не было. Я перелез через ограду и медленно пошел среди густого леса могильных стел. Наконец я дошел до могилы Сянсян. Она, как всегда, улыбалась мне с портрета. Я открыл чемодан, в котором покоилась голова Сянсян.

Она тоже не изменилась со временем – возможно, благодаря могучим чарам императрицы. Прошло уже больше месяца – никаких перемен. Все это время голова была у меня дома. Я никак не мог расстаться с ней.

Сянсян. Любовь моя.

В конце концов я решился захоронить ее. Пусть она возвратится в землю. Пусть ее те-ло обретет свою голову. Нельзя, чтобы повторились события, идущие наперекор естественным законам природы. Жизнь есть жизнь. Смерть есть смерть. Смерть – это исчезновение души и тела. Исчезновение без тени, без следа, без призраков и нетленных тел.

Жизнь не должна длиться вечно.

Вечна только смерть.

Я уже сделал выбор.

События последних дней избавили меня от страха перед смертью, я даже приобрел какой-никакой навык в рытье могил. Ломом я поднял мраморную могильную плиту под стелой Сянсян. Ее «подземным дворцом» было узкое – в несколько десятков сантиметров – пространство, посередине которого покоилась урна с прахом.

Я осторожно вынул голову Сянсян из чемодана и бережно положил рядом с урной. Пусть ее голова обретет свое тело.

Я быстро сбегал к ближайшей клумбе, накопал там земли и принес ее на могилу Сянсян. Я насыпал землю в миниатюрный «подземный дворец». Черная сыпучая земля протекала сквозь мои пальцы, закрывая лицо Сянсян, ее волосы, уши, рот, потом глаза и нос. В последний раз я видел лицо Сянсян, такое безмятежное и спокойное, источавшее удивительный аромат. Когда последний комок земли проскользнул меж моими пальцами, голова Сянсян полностью скрылась из глаз. Больше я никогда не увижу ее.

Я привел в порядок могилу Сянсян, дабы никто не заметил, что кто-то сдвигал могильный камень.

На прощание я поцеловал фотографию Сянсян.

В окрестном лесу запели птицы, предвещая скорый рассвет. Последний прощальный взгляд на могилу.