Поют черноморские волны - Борис Крупаткин

Мы бродим по Тагилу белой июньской ночью, такой же светлой и красивой, как и на берегах Невы, но частые взлеты огневого зарева близких домен заливают блеклое небо таким ярким пламенем, что ночь кажется здесь вообще неправдоподобной.

Улица новых домов ведет к пологой зеленой Лисьей горе. В прозрачном тумане встает вдруг перед нами огромный старинный домина со строгими классическими колоннами, как бы перенесенный сюда с одной из площадей Ленинграда… В давние годы здесь было управление демидовскими заводами — то самое «горное гнездо», что запечатлено в романе Мамина-Сибиряка. Ныне в старом здании Нижнетагильский городской Совет депутатов трудящихся… Но особенно прекрасны в дымке белой ночи кварталы новых свежекрашенных светлых домов с балконами в цветах, в густой зелени скверов, с мерцающим блеском заводского пруда меж ними… Степан Яковлевич рассказывает, что еще на его памяти дом демидовских времен с колоннами казался зыбким островом среди необъятного разлива убогих деревянных домишек старого Салдинского тракта, болотной Кочковатки, каменистой Тальянки… Здесь ютился рабочий люд Тагила — творцы первоклассного металла. А время от времени рождались тут, на удивление всей России, то солнечные картины крепостных художников Худояровых, то несравненное мастерство умельцев Черепановых — создателей первого в мире паровоза, и иные неисчислимые свидетельства неугасимой силы народной, его неиссякаемого творческого духа, неодолимого и под игом подневолья…

Близ Лисьей горы раскинулся и старый «демидовский» завод, обновленный и помолодевший, как и весь Тагил, а вдали, в никогда не гаснущем ореоле огней, дымятся гигантские силуэты домен, мартенов и конверторов флагмана уральской металлургии… Там, под его сенью, приютились и небольшие строения огнеупорного завода, где работает Черных. Там создается поистине прошедшее огонь и воду внутреннее одеяние печей, раскаленных почти до температуры солнца…

Черных — дежурный слесарь по контрольно-измерительным приборам, и, хотя сблизила нас с ним литература, но, встречаясь, мы чаще говорим о технике, чем о стихах. Так уж само собой получается в этой рабочей цитадели технического прогресса, где строительных кранов порой не меньше, чем деревьев, где на домнах, мартенах, конверторах властно вошли в жизнь многие чудеса автоматики, телеуправления… Сотни автоматов регулируют и создание огнеупоров, которые готовит завод. Самопишущие цветные стрелы полны смысла, разноцветные огоньки многочисленных пультов сигнализируют о том, как идет газификация кокса, обжиг, газогенерация. Неисчислимо сложное хозяйство Степана Яковлевича — его задача, чтобы все приборы, вся автоматика работали безотказно… И может быть, в четком ритме механизмов есть для него что-то близкое звонкому ритму стихов… Во всяком случае то, что Черных пишет стихи, известно давно, и в этом действительно нет ничего необычайного — в городе много книголюбов, большая литературная группа при газете «Тагильский рабочий», стихи, рассказы, очерки пишут и печатают сталевары и доменщики, учителя и крановщики, студенты. Среди них есть и авторы книг, и ими коллективно написаны одобренные М. А. Шолоховым «Новые были горы Высокой», создана большая книга о Тагиле… И все же недавно Степан Яковлевич Черных удивил меня.

Для каких-то своих дел листал я четырехтомный «Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей», составленный И. Ф. Масановым, изданный Всесоюзной книжной палатой. Известно, что книга эта — специальная, плод кропотливейших, сложнейших исканий и открытий лучших наших библиофилов и литературоведов. Листаешь страницы словаря и с уважением думаешь о том, как много нужно труда, знаний, бескорыстной любви к литературе, чтобы по нарочито запутанным инициалам или специально придуманной мифической фамилии под журнальной статьей, очерком, рассказом распознать истинного автора, пожелавшего остаться неизвестным, нередко раскрыть новые, неведомые штрихи и страницы творчества великих писателей, критиков, художников!..

Отложены тома словаря, почти бездумно пробегаю глазами не раз читанное введение и вдруг удивленно останавливаюсь на такой знакомой фамилии. Разумеется, я видел ее на этих страницах десятки раз раньше, но может быть, только что приобщившись к скрупулезным поискам библиографов, я впервые обратил внимание и на совпадение инициалов: С. Я. Черных… Но при чем здесь, в сугубо специальном труде, тагильский слесарь?.. Однако читаю и перечитываю строки введения к академическому изданию:

«Большое количество дополнений к «Словарю» сообщил С. Я. Черных, которому Всесоюзная книжная палата приносит благодарность».

«С. Я.» …Степан Яковлевич?.. Хочется тут же позвонить в Тагил. Но кому? У Черных телефона на квартире нет, а спросить у других, имеет ли отношение рабочий огнеупорного завода к «Словарю псевдонимов» — вопрос прозвучит более чем странно… Но что-то настойчиво зовет меня в Тагил.

И вот дня через три мы встретились со Степаном Яковлевичем. Теперь-то уж разговор был только о литературе! Мы сидели в небольшой квартире по улице Попова (названной в честь знаменитого уральца — изобретателя радио). В доме тихо — жена на работе, дочери и сын — в пионерском лагере у лесного озера. Нас окружают книги, кипы журналов и ящики с тысячами карточек — на них нанесены результаты многолетних изысканий Степана Яковлевича, которым отданы почти все часы его свободного времени.

— Литература, книги — мое давнее увлечение, — тихим голосом рассказывает Черных, — но, может быть, это покажется странным, больше всего уже много лет увлекаюсь я библиографией. Ведь прочесть одну хорошую книгу — большая радость, но узнать, что есть еще сотни, тысячи неизвестных тебе, не прочитанных тобою книг — все равно что выплыть из залива в открытое море… Кажется, что может быть радостнее, чем слагать стихи, слушать голос своего сердца, открывать новые рифмы, — продолжает Степан Яковлевич после длительного молчания. — Но для меня вот ничто не сравнится с тем волнением, с которым открываю новую книгу библиографии…

А если достану что-нибудь редкое — чувствую себя совсем счастливым…

Степан Яковлевич привычным движением руки передвинул к себе из кипы книг на столе два больших тома — новый библиографический указатель «История СССР» и старый фолиант «История Древнего Рима и Древней Греции». Библиография…

— Что это мне дает? — задумчиво говорит Черных, листая любимые книги. — Я сам не знаю, вернее, не смогу определить точно… Да и нужно ли это определять?.. Вот раскрываю книги и как бы уплываю в простор книжный… Вчитываюсь, сравниваю, ищу, обнаруживаю псевдонимы… Встречаю знакомых — прохожу мимо спокойно, незнакомцев вылавливаю — тащу на берег… на стол… Тут и ждут тебя радости и огорчения, волнения и тревоги. Порой часами, ночами вглядываюсь в одну строку: «С. А.»? Кто этот незнакомец? Почему решил скрыть свое лицо под маской псевдонима?.. Кто он?.. И начинаются поиски, рождаются домыслы — одни опровергают другие… Давно уже узнал я, что поиски, подобные моим, интересуют не одного меня, начал изучать справочник, специальные издания, завел переписку с библиографами многих библиотек, выписал словарь псевдонимов Масанова. И он стал как бы компасом — теперь на свои карточки заношу лишь тех, кто не значится у Масанова. Только тех… И как же был потрясен я однажды, когда обнаружил, что на моих карточках есть имена, которых нет в «Словаре псевдонимов»… Долго не верил себе… Без конца, снова и снова проверял и выверял. И убедился, что не единицы, а многие десятки псевдонимов раскрыты мною… Т о л ь к о  м н о ю!..

Степан Яковлевич встает, нервно ходит по комнате, беспричинно передвигает на столе книги, склоняется над картотекой и, то и дело прерывая себя, не в силах сдержать волнение, рассказывает о том, как решился послать все свои записи о раскрытых псевдонимах, которых нет в словаре Масанова, в Москву… Нет, тагильский слесарь Черных не пополнил собой ряды многократно описанных в старых романах неудачников-дилетантов (это, кстати, тоже замечательная обычность нашего времени!)… Рукопись переслали прямо Масанову — главному редактору Всесоюзной книжной палаты, Сергею Ивановичу — сыну основателя «Словаря псевдонимов», продолжателю дела отца.

До получения ответа пришлось, правда, как говорит Степан Яковлевич, пережить несколько «черных недель» — все думалось, что вернется из Москвы пакет с короткой запиской какого-нибудь секретаря о том, что, мол, возвращаем за ненадобностью ввиду напрасного и беспочвенного стремления открыть давно открытые «америки».

Но этого не случилось. В один из дней на обычный тревожный вопрос — нет ли письма из Москвы, ему подали долгожданный конверт. И сразу же радостно екнуло сердце: письмо было тоненьким, значит, пакет не вернули… Отвечал Черныху сам Масанов…