Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель

Я слышу, как в кухне часы пробили десять. Дверь на лоджию открывается, появляется Межда. Она срывает скотч, который мешал мне заорать, и смотрит прямо в глаза:

– Ты должна понять, Тама. Ты должна понять, что ты – никто… Ты принадлежишь мне, и только мне. Я тебя купила, ты – моя. Как мебель, шмотки, как все, что тут есть. Если еще раз пожалуешься Изри… Будет еще хуже, это я тебе обещаю…

Я киваю, и она меня развязывает.

– Можно, я пойду помоюсь? – прошу я слабым голосом.

– Сначала приготовь мне завтрак. Есть хочу.

* * *

Конечно, у меня остались следы. Которые я не смогла показать Изри, когда он пришел три дня спустя. Межда правильно рассчитала, что я никогда не решусь показать ему эту часть своего тела.

Когда он спросил, все ли у меня в порядке, я просто ответила, что да. Он не заметил, что мне больно ходить и еще больнее сидеть.

Межда думала, что победила, и была на седьмом небе от счастья.

Но и я умею играть. Я так давно имею дело со злом, что хорошо узнала его правила.

Обычно Изри заходит в субботу или в воскресенье, когда я в квартире.

Так что в прошлую субботу я собрала самую красивую одежду Межды и положила ее в стиральную машину. Вылила в барабан целую бутыль хлорки и оставила на добрый час, а потом поставила на стирку. Затем я развесила одежду на лоджии, как обычно. Ее прекрасные яркие марокканские платья, белье, платья на выход, туники. Все можно было выбрасывать на помойку.

В общем, я была собой довольна.

Я хотела ее спровоцировать, чтобы она вышла из себя, забыла угрозы сына и избила меня. Как можно сильнее.

Когда она увидела одежду, то осталась стоять с открытым ртом. Потом начала орать, как сумасшедшая. Схватила меня за волосы и уже занесла руку. Но в последний момент сдержалась.

И тут она мне улыбнулась. Ужасной улыбкой.

Ее сын пришел после обеда, и Межда начала перед ним рыдать. Показала ему одежду и сказала, что я свожу ее с ума.

Изри подошел ко мне, я подумала, что он меня ударит. Но он просто сказал, что я его разочаровываю. Что я такая же повернутая, как его мать. Потом он ушел и хлопнул дверью.

Следующую ночь я провела на балконе привязанной к перилам и с кляпом во рту. К счастью, было не очень холодно.

Сегодня суббота. Этой ночью, вернувшись после уборки на фирме, я решила, что буду хитрее самого хитрого хитреца.

С утра, пока Межда еще валялась в кровати, я взяла спички и в нескольких местах прижгла себе кожу. На внутренней поверхности бедер, на плечах. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать. Потом бью себя с размаху разделочной доской в живот. Как можно сильнее. Пока не подкашиваются ноги.

Затем одеваюсь и готовлю завтрак для этого чудовища.

Изри приходит в полдень. Они с матерью устраиваются в гостиной, и пока они беседуют, я натираю себе луком глаза.

Потом начинаю им прислуживать. Изри внимательно на меня смотрит, он заметил, что у меня глаза красные и слезятся. Когда он спрашивает, как у меня дела, я принимаю испуганный вид перед тем, как ответить, что все хорошо. Я желаю ему приятного аппетита и говорю, что приготовила его любимое блюдо.

Они заканчивают обедать, и я начинаю мыть посуду. Как я и надеялась, Изри приходит ко мне в кухню. Он держится несколько холодно и недоверчиво.

– Вкусно было? – спрашиваю я.

– Точно все в порядке?

– Да, не волнуйся.

– Почему ты тогда плачешь?

Я вытираю слезы.

– Ничего, – шепчу, – пустяки.

Он хмурится:

– Не играй со мной в эти игры, Тама… Если тебе есть что сказать, вперед.

Я бросаю полный ужаса взгляд в направлении гостиной и не произношу ни слова. Тогда Изри закрывает дверь и возвращается ко мне:

– Ну? Скажешь? Да или нет?

Я вытираю полотенцем руки и потом приподнимаю свою длинную блузку. Так что становятся видны ожоги на бедрах.

– Больно, – просто отвечаю я. – Но пройдет.

Изри меняется в лице:

– Это она?

Я со страдающим видом киваю.

– И тут, – добавляю я, показывая ожоги на плечах.

Потом задираю футболку, и он видит, что у меня совершенно фиолетовый живот.

– Не говори ей ничего! – умоляю я снова. – Иначе она опять будет меня мучить!

Изри быстро идет в гостиную, а я улыбаюсь.

Жутко улыбаюсь.

Моя стратегия прекрасно сработала. Изри орал на мать, а я упивалась победой. Межда сказала, что это я сама обожглась или это сделали те, у кого я убирала на прошлой неделе.

Но Изри ей не поверил и страшно на нее кричал. Каждое грубое слово было музыкой для моих ушей.

Один-один.

Победа на победу.

И хотя я знаю, что эта война меня убьет, сдаваться не собираюсь. Я пойду до конца. Я даже думала заколоться прямо в сердце ножом, чтобы Изри окончательно возненавидел свою мать. Чтобы она навсегда его потеряла.

Может быть, я так и сделаю.

Потому что я боюсь не смерти.

Я боюсь жизни.

52

Габриэль принес несколько поленьев. Похолодало еще сильнее, и обогреватель не справлялся. Он растопил камин и немного перед ним посидел. Ему всегда нравилось смотреть на пляшущие языки пламени.

Он устроился рядом с Софоклом, который спал как убитый.

Ниоткуда появилась Лана и подошла к нему.

– Этой ночью я убил Фонгалона, – прошептал он.

– Не надо было, – ответила она.

– Я знаю, что ты этого не одобряешь. Но таковы правила, которым я решил следовать…

Софокл навострил уши, как будто слова хозяина были предназначены ему. Он смотрел на Габриэля и пытался понять, что того мучает.

– А теперь нужно найти в себе силы избавиться от моей незваной гостьи, – вздохнул Габриэль.

Лана исчезла. Она редко задерживалась подолгу. Тогда Габриэль повернулся к псу и странно улыбнулся:

– А может, оставить ее тут? Ты как думаешь? Хочешь, чтобы она тут побыла?

Софокл завилял хвостом и повалился на спину.

Габриэль поднялся, поставил еду на поднос и пошел с ним в комнату незнакомки. Горел свет, девушка сидела на краю кровати.

– Добрый вечер, вот твой ужин.

Он пододвинул к гостье поднос, освободил ей запястье и сел в кресло. Девушка не пошевелилась.

– Почему ты не ешь?

Молчание, прерываемое лишь звуком ее дыхания.

– Хочешь умереть от голода? – продолжал он. – Кстати, мне это только на руку…

Она наконец подняла голову и бросила на