Чудовищные сны разума (сборник) - Эдуард Байков

Я дошел до полянки, отдельно от поселения, на краю которой примостилась то ли сторожка лесника, то ли пасека. Хозяин – пожилой мужичок рассказывает мне, живописуя во всех красках о зверских выходках йети. Я живо представляю себе эту картину: мчится волк, за ним припустилась овчарка, но вот появляется йети и бросается на волка. Тот вступает с ним в схватку, но силы неравные, в конце концов, йети убивает волка. Овчарка тут же переключается и, действуя заодно со своим бывшим противником, бросается на помощь волку, пытаясь перегрызть горло йети. Но тот убивает и ее. В это время мне говорят, не мужик, а какая-то старуха, что вот мол, йети захватил двух мужиков и использует их. Я переспрашиваю: «он использует их в качестве рабов?» «Нет, – отвечает пожилая женщина из деревни, – он их “матросит”, в смысле “пидорасит”». «Значит, он их трахает в задницу» – понимаю я и словно наяву вижу перед собой йети: огромный, лохматый со зверским выражением лица неандертальца своим огромным членом он буравит расширенный анус бедолаги. Я даже посочувствовал, пожелав пленнику попытаться максимально раздвинуть анальное отверстие, стоя «раком», чтобы йети не порвал его.

Самое главное, что йети обладает сверхъестественными способностями, и его практически невозможно изловить или уничтожить. Он – словно некий злобный демон, ужасный монстр, дьявол во плоти.

Затем мужичок (опять он!), хитро улыбаясь, говорит, что он знает меня, так как сам учился в городе, «в университетах». Мол, зря я думаю, что все здесь темные, деревенщина. Я говорю, что, вероятно, мы знакомы благодаря моему другу Геннадию, он здесь проводит трубы, и я приехал с ним. Мы поговорили еще ни о чем.

Узнав о гибели своего старшего приятеля, Игорь был потрясен. Он так давно не звонил ему и не посещал «клуб», что пропустил и похороны, и поминки, так и не простившись с покойником. Впрочем, все это были формальности, куда горше было свыкнуться с мыслью, что он никогда больше не увидит этого человека, не услышит его голоса, смеха, мудрых высказываний. Теперь не перед кем будет гордиться достигнутым в творчестве, ибо никому больше он не доверял редактирование своих творений.

Был человек, и в один момент не стало его, и ничего не осталось, кроме воспоминаний, да немногих результатов его деятельности в этом мире и кое-каких предметов, связанных с ним.

Игорь почему-то вспомнил один эпизод, когда он поздним январским вечером возвращался от Хакимова домой. Перед этим у них зашел разговор о России, ее судьбах. Пожилой коллекционер уважительно отзывался о своей Родине. И вот, выйдя из дома, молодой человек зашагал вдоль заснеженных улиц, любуясь окружающим его зимним пейзажем. Освещенный лунным светом и электрическими фонарями снег искрился, переливаясь тысячами маленьких огоньков, словно россыпи алмазов и серебра. Кругом сугробы, черные стволы деревьев, зеленые ели с шапками снега на разлапистых ветвях, темное небо с блестящими звездочками и полной луной, не хватало только саней с запряженными в них лошадьми: совсем как в России прошлого – начале нынешнего века. В памяти возникали картины передвижников, эпизоды, навеянные произведениями Гоголя, Пушкина и Некрасова. Дореволюционная, мещанская, патриархальная, загадочная и непредсказуемая, сказочная и такая милая сердцу Россия. Под влиянием нахлынувших на него чувств Игорь ощутил свою сопричастность к стране, куда был послан Господом родиться и жить.

«Родина, Отчизна, Мать! Ни на что не променяю ее. Не нужны молочные реки и сахарные берега, тропический рай. Мой Эдем здесь, в России-матушке!»

И сейчас, с грустью вспоминая об этом, он почувствовал, что со смертью старшего товарища словно безвозвратно ушел из его жизни целый мир, это ощущение волшебства, сказочности российского бытия, и осталась лишь суровая и неприглядная в своей сущности реальность, а все эти несбыточные грезы о справедливой и доброй России разом растаяли, исчезнув без следа.

Игорь, будучи натурой чуткой, чувствительной, ощущал какую-то потерянность и одиночество, а вместе с тем и растерянность. Но постепенно жизнь брала свое – мертвые уходят, а живые остаются. Весна с каждым днем все сильнее заявляла о себе и где-то после середины апреля окончательно вступила в свои права. Произошел перелом – за какую-то неделю от снега не осталось и следа.

Трагедия, случившаяся с Хакимовым, так потрясла молодого сочинителя, что еще долгое время он не мог притронуться к ручке и бумаге, словно что-то внутри не позволяло вдохновенно излагать свои мысли и фантазии так же свободно, как и раньше. Но однажды он вспомнил слова покойного библиофила, с которыми тот с присущей ему горячностью обратился к собравшимся у него гостям: «А я говорю вам, что книгу не заменит ни телевизор, ни видео, ни пресса, ни компьютер, ни кинотеатр. Книга вечна, она всегда была, есть и будет, пусть хоть весь мир встанет с ног на голову! Книга – это слово, а Слово, как мы знаем, это – Бог. Создатель выражает Себя в звуках, цветах, ароматах, миллиардах вещей, но “вначале было Слово и Слово было Богом”[24]. Лишь книга единственно верно и со всей полнотой и яркостью выражает Слово, Божественный Глагол, и никто и ничто не в состоянии заменить ее, Книгу».

И еще он как-то спросил Игоря:

– Как ты думаешь, кто самые порядочные люди в мире? Я имею в виду профессиональные категории.

– Ну, наверное, врачи, священники и судьи, – в недоумении пожав плечами, ответил тот.

– Нет, самые порядочные – это писатели. Именно благодаря им мир людей еще не поглотил окончательно мир зла.

И, немного подумав, добавил:

– Мы все приходим в этот мир, сказать свое Слово… Сказать слово миру. Но именно писателям удается это сделать лучше всех.

Вспомнив об этом, Игорь с отчетливостью осознал для себя, что, если умеешь делать что-то хорошо, и к этому у тебя лежит душа, то нужно сосредоточиться большей частью именно на этом занятии и стараться выполнить свою работу как можно лучше – в этом смысл человеческого призвания здесь, на Земле.

Вскоре он вновь принялся за работу, уверенный в своих литературных способностях. И всё же, как нелегко было совмещать бизнес и творчество, отдавать всего себя сочинительству, находя для этого силы и вдохновение, и в то же время думать о том, как заработать себе на кусок хлеба. Воистину в этом мире нельзя быть слабым, иначе затопчут.

Порою, Игорь с горечью признавался самому себе, что писатель (как и всякая творческая личность), который вынужден думать о деньгах и о том, как их побольше заработать, – это уже не писатель и не творец, это – литературный онанист. Бывали моменты, когда он со злостью и отчаянием клял про себя весь этот мир и общество, в котором жил и трудился, не в состоянии посвятить все свои силы и возможности призванию: «Творческие личности – это самые уязвимые и беззащитные люди. А вы, ублюдки, травите их каждый по-своему! Без творцов не было бы ничего. Каждый человек является творческой личностью в той или иной степени, но творцы от духовной культуры – самая основа всего человеческого бытия. И уничтожать их, издеваться над ними, обижать и обкрадывать их, бедолаг, – значит убивать свою собственную душу».

Но уже через некоторое время он с удивлением замечал: «Я становлюсь похожим на какого-то мрачного Зоила[25], изливающего свою желчь на всех и вся!»

После этого он, махнув рукой на все заумные и отвлеченные рассуждения, продолжал упорно трудиться, как делал это в течение последних десяти лет.

Вскоре круговорот дел захватил его, и мысль о покупке квартиры заслонила всё остальное. О своих планах Игорь решил пока ничего не говорить Алене, пусть это будет для нее приятным сюрпризом. Да и вообще, лучше больше делать и поменьше болтать языком – эту истину он уже крепко усвоил.

Однокомнатная «квартира-хрущевка» стоила десять тысяч долларов в хороших районах и восемь тысяч – в непрестижных. У Игоря было накоплено всего лишь шесть «тонн». Для покупки не хватало двух пятых – он хотел жить в престижном районе. Неожиданно ему на помощь пришли родители, подарив две «штуки» «зеленых». У Игоря оставалась небольшая коллекция монет – самых лучших, которые он до сих пор не трогал, решив оставить себе. Но желание иметь отдельное жилье было сильнее, и он с некоторым сожалением вынужден был расстаться со своей коллекцией – четырьмя золотыми десятирублевиками Николая II, петровским рублем 1724 года и несколькими серебряными рублями Павла I и Екатерины Великой – всего за них он выручил чуть меньше тысячи «баксов». Но где же найти еще тысячу? Он был выжат до основания и ничего путного придумать не мог.

Прознав про его затруднения, Виктор Левин решил выручить своего коллегу, дав взаймы пятьсот баксов.

– Вернешь, когда сможешь, – сказал он благодарному приятелю, – больше дать, к сожалению, не могу, у самого сейчас масса всяких планов на будущее, и везде нужны наличные.