В заповедной глуши - Александр Мартынов

В первую минуту Валька обиделся. В конце концов, кровать он мастерил именно для Витьки и даже вывел резные столбики для боковин, хотя и пришлось повозиться. И Михал Святославич остался доволен. А тут нате! Но уже через эту минуту Вальку охватило сильнейшее любопытство.

— С новой кроватью тебя, Виктор, — громко и вежливо сказал он. Витька, как будто только что заметив Вальку, удивлённо повернул голову, сел, попрыгал и снова улыбнулся, теперь — немного смущённо:

— Ой… Да, я… Спасибо, я сейчас! — он вскочил и выбежал в соседнюю комнату. Послышался неразборчивый разговор, Витька вошёл обратно и молча подал Вальке руку. Тряхнул и сказал:

— Я просто не думал… Спасибо огромное. Только я её под окно переставлю, ладно?

— Ну и давай перетащим, — с готовностью поднялся Валька. — А ты чего такой довольный? — счёл он уместным задать интересовавший его вопрос.

— Места, — Витька смотрел в кровать. — Места очень красивые.

3

Над входом в здание школы висел флаг — ало-зелёный с полоской бело-алого орнамента.

Полотнище было в достаточной мере выцветшим и совершенно не двигалось. Да и сама школа — длинное полутора-этажное здание на пригорке прямо возле въездной дороги — выглядела просто-напросто вымершей. Валька сразу догадался, что это именно школа, не пришлось никого искать на вымершей жаркой улице и спрашивать.

Валька прошёлся вокруг, покричал. Постоял возле укрытого плёнкой памятника — наверное, погибшим ученикам и учителям, в Валькиной гимназии тоже был такой. Конечно, занятия кончились, но всё-таки 3 июня — это время экзаменов и прочего… Вот разве что он уже припоздал, пока шагал через лес? Устав шататься вокруг, мальчишка легко взбежал на крыльцо и потянул на себя дверь. Спросил в большой светлый холл, заляпанный и пахнущий извёсткой:

— Кто-нибудь есть тут?

Странно, но школа была открыта настежь. Слегка недоумевая, Валька прошёл по скрипучему коридору, где на дощатом полу со следами зачистки под покраску лежали солнечные квадраты и крутилась в золотистых лучах пыль. Заглянул в пару классов — таких же пустых и явно приготовленных к ремонту.

Никого.

Он снова прошёлся, заглядывая в пустынные классы. Школа поражала его несоответствием с тем, что он знал под этим словом. Где компьютерный класс? Где новенькие столы? Где интерактивные доски, где всё то, что имелось в его гимназии и чего он фактически не замечал? Как они тут учатся-то?

В коридорах во многих местах стояли парты, лежали аккуратно составленные стопки плакатов, рулоны карт, доски и вообще всякое-разное. Кое-какие классы и кабинеты были закрыты. Валька начал жалеть, что потратил столько часов от выходного дня на пеший марш — где тут найдёшь краски? Да ещё и Витька начал темнить со страшной силой, сперва согласился идти вместе, а потом выяснилось, что сбежал до света… И так, между прочим, уже вторую неделю!

Размышляя обо всём этом, Валька не сразу сообразил, что читает — и уже не первый раз — плакат, снятый и поставленный у стены, но лицевой стороной. Это были стихи, а возле них — ещё одна часть плаката — мальчишка в полувоенном, поднимая одной рукой красный флаг, другую приставил ко рту, что-то крича. Внизу плаката шла надпись, тоже похожая на крик:

ОТЗОВИТЕСЬ, СЛАВЯНЕ!!!РУССКИЕ ЛЕСАНе разНад вражескими ратямиВ дыму клубилисьНебеса,И на пути завоевателейВставалиРусские леса.И до сих порНепокорённыеДеревья выстроилисьВ ряд:Одни — как стрелыОперённые.Другие —Копьями стоят.

Стихи были хорошие. Но что самое главное — лицо. Лицо мальчишки, изображённого на плакате. Вальке вдруг показалось, что он… да, что он где-то видел этого парня. Хотя, конечно, так и не могло быть.

Он постоял, прочитал стихи ещё раз, мельком подумав: странно, тут же Белоруссия, а они — про русские леса. Опять посмотрел на мальчишку. Ясно, что он — современный, из какой-нибудь военной игры, наверное. Ну а что рядом такие стихи — это для связи времён…

С этой мыслью Валька, уже не думая найти Витьку, спустился к какой-то полуподвальной двери.

За ней оказался гулкий и пустынный, как и вся школа, спортзал. Впрочем, кажется, по необходимости он служил и актовым залом — об этом говорили ряды складных стульев вдоль одной стены и… большой концертный рояль, стоявший в углу напротив двери.

Удивлённо приподняв бровь, Валька подошёл ближе. И удивился ещё сильнее — на поцарапанном чёрном лаке крышки остатками позолоты переливалась надпись знаменитой старой фирмы:

— ERAR —

— Смешно, — пробормотал Валька. — «Эрар». Как у нас.

Он провёл пальцами по крышке. На ней густым слоем лежала пыль. Решительным движением откинул её и, садясь на простой школьный стул, открыл клавиши. Тронул несколько.

Конечно, рояль был расстроен. На какой-то миг Валька, как это ни смешно, ощутил родство с этим инструментом: они оба были рождены не для такой жизни, они оба были не там, где должны были быть… Оба были брошены.

Валька тряхнул волосами. Решительно положил пальцы на клавиши. Попробовал их ещё раз — уже примериваясь, стараясь добиться нужного звука. И — заиграл…

…Как всегда в такие моменты, он забыл об окружающем. Музыка унесла его прочь из зала… и он очнулся только когда упали в тишину последние стеклянные ноты — а очнувшись, ощутил чьё-то присутствие. И встал, оглядываясь.

Возле двери стояла немолодая, просто одетая женщина — лет сорока, в платье-сарафане и потёртых туфлях, с платком на плечах. Светлые с проседью волосы женщины были забраны в узел, похоже было, что она только что работала. Но сейчас она смотрела прямо на Вальку, смущённо стоящего у рояля, широко раскрытыми поблёскивающими глазами.

— Д… добрый… утро, — с нехарактерной для себя растерянностью косноязычно сказал Валька.

— Ты знаешь, что играл, мальчик? — вместо ответа тихо спросила женщина.

— Конечно, — пожал плечами Валька. — Сюита Эдварда Грига[20] «Пер Гюнт». «В пещере горного короля»… Ой. Извините. Я Валька… в смысле — Валентин Ельжевский.

— Племянник Михала Святославича? — мягко улыбнулась женщина. — Я о тебе слышала… Подожди, — она лёгкой походкой подошла к роялю, не садясь, наиграла мелодию. — А это что?

— Лист[21], 11-й этюд для фортепьяно, — улыбнулся Валька. Женщина ему понравилась.