Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861) - Мишель Ламарш Маррезе

Завещания супругам

С начала XVIII в. и до отмены крепостного права в поведении дворян-завещателей отмечалось мало изменений. Впрочем, в XIX в. важность брачных уз нашла осязаемое выражение в заботе мужчин и женщин о материальном благосостоянии своих супругов. В группе мужчин, имевших детей, жены составляли 16% получателей недвижимости в наследство, в то время как мужья представляли всего 2% наследников по завещаниям жен. Неудивительно, что этот процент был выше у бездетных завещателей. Мужья составляли 16% наследников недвижимости бездетных женщин; у бездетных мужчин жены составили 30% наследников. Однако было бы опрометчиво заключить на основании этих данных, что русские дворянки не любили своих спутников жизни: 80% завещательниц с детьми в этой выборке пережили своих мужей. Бездетные завещательницы реже оставались вдовами — их 53% в группе, — а потому им чаще доводилось обеспечивать своих мужей.

В первой половине XIX в. появилось поразительное множество просьб со стороны дворян обоих полов о разрешении оставить супругам пожизненное право на свои имения{393}. Многие при этом писали, что их просьбы вызваны привязанностью, которую они испытывают к мужьям или женам. Генерал-майор Жеребцов, регистрируя свое завещание в 1799 г., объяснил, что «по любви и дружбы к жене моей» он не хочет, чтобы она пострадала от утраты доходов с его имения после его кончины. Поэтому он просил разрешить ей пожизненно пользоваться его собственностью, после чего имение должно было вернуться в его род. Подобное же завещание составила Мария Жеребцова, оставившая мужу пожизненное право на ее имение в 2 тыс. душ{394}. В 1860 г. князь Семен Воронцов, с намерением позаботиться о будущем жены («желая обеспечить судьбу супруги моей»), выделил ей по завещанию гораздо большую часть своего имущества, чем полагалось по закону{395}. Обычно вдова, принявшая пожизненное право на имение мужа, отказывалась от претензий на свою законную долю этого имущества, но так бывало не всегда: в 1852 г. Николай I разрешил тайному советнику Василию Шереметеву оставить жене пожизненное право на доходы с имения в 2892 души и одновременно подтвердил, что она имеет полное право на одну седьмую часть его земли{396}.

Вполне естественно, что щедрость многих завещателей к их супругам проистекала из отсутствия прямых наследников, но далеко не во всех случаях. Так, князь Павел Щербатов отписал все свое родовое имение единственной дочери, но притом дал жене сверх положенной ей доли два дома{397}. Мужчины, имевшие детей, также оставляли женам пожизненное право на доходы с имений — возможно, чтобы гарантировать послушание со стороны сыновей и дочерей. Сенатор Неплюев оставил свое внушительное состояние под контролем жены, так как желал, «чтобы по смерти моей навсегда сохранился союз между женою моею и детьми нашими»{398}. Другие супружеские пары, покупая землю, безоговорочно завещали ее друг другу. В 1799 г. Макар Михайлов завещал жене купленное имение и все свое движимое имущество, объяснив это решение бездетностью и взаимной любовью{399}. Генерал-лейтенант Репнинский вверил жене Елизавете все свое состояние навечно — на содержание ей самой и их троим детям{400}.

Род и имущество

Какую бы роль ни играли дальние родственники в жизни русских дворянок и дворян, у них едва ли был шанс попользоваться от щедрот своих родных, имевших детей. Но то, что круг наследников в русских завещаниях был ограничен, никоим образом не означает, что преданность людей своему роду не имела никакой важности. Как предупреждает Д. Сэбиан, рискованно было бы предполагать, что «если бы родство играло какую-то роль вне круга ближайших родственников, то люди распределяли бы свою собственность согласно некой иерархии притязаний». Далее он пишет: «В любом обществе права и обязанности распределяются таким образом, что у родственников существуют не совпадающие цели в отношении друг друга, обусловленные некоторой схемой. Имущество переходит из рук в руки по совершенно иным правилам, чем те, по которым заключаются брачные союзы, складываются группировки или проводятся религиозные обряды»{401}. И не должно вызывать удивления, что при ограниченных средствах большинства русских дворян первоочередной их заботой являлось финансовое благополучие потомства.

Нежелание завещателей раздавать многочисленные пожалования, пусть и сентиментального свойства, ясно показывает, что, хотя широкие родственные связи и играли центральную роль в социальной и политической жизни русского дворянства, его преданность роду выражалась не на материальном уровне[156]. В мемуарах и переписке содержится много примеров того, как русские дворяне и дворянки пользовались своим влиянием, чтобы помочь родственникам получить место на государственной службе[157], а затяжные приезды родных в гости были непременной стороной помещичьей жизни, хотя светские контакты отнюдь не сводились только к посещению родственников и ответным визитам. Как вспоминала одна дворянка о своем детстве в начале XIX в., «в это время… родство было священным словом. Частехонько случалось, что приедет бывало из отдаленной губернии, с чадами и домочадцами, почтенная мать семейства… и поселялась на несколько месяцев в доме с тем, чтобы лечить больную дочь, или пристроить сына в корпус»{402}. Однако дворяне обоих полов выполняли обязанности по отношению к родичам при жизни, а не путем посмертного раздела своих владений.

Хотя при передаче состояния и фамилии доминировала патрилинейность, со временем понятие «родства» среди русского дворянства стало постепенно охватывать и женщин, независимо от их брачного статуса. Дворяне, писавшие семейные воспоминания, уделяли одинаковое внимание предкам отца и матери; кроме того, они вели родословные, где прослеживалось их происхождение и по материнской линии{403}. Некоторые завещатели, оставляя имущество в наследство женщинам, ссылались на родовые связи. Так, в 1766 г. граф Бестужев-Рюмин указал в завещании, что имение должно остаться в его роду, но при этом разделил владения между своей замужней сестрой и ее сыном, вместо того чтобы завещать их кому-нибудь из родственников-мужчин, носящих родовую фамилию{404}.

Однако до XIX в. статус замужних женщин в отношении родового имения служил предметом правовых споров. В конце XVIII в. капитан Бахметев составил завещание, в котором попытался передать наследство не сыновьям своего брата, а их замужней сестре, княгине Голицыной. Сенат разрешил Бахметеву не завещать поместье племянникам в наказание за их «буйный» образ жизни, но отказал и Голицыной в праве унаследовать родовое имущество Бахметева, которое и отдал в опеку{405}. Александр Шереметев тоже нарушил наследственное право, когда обошел своих братьев и племянника в пользу младшей сестры. Сенат в конце концов аннулировал завещание Шереметева, но сначала Московский гражданский суд утвердил его на основании указа 1714 г., позволявшего бездетному мужчине или женщине завещать недвижимость любому из членов своего рода{406}. Согласно смыслу этого указа сестра Шереметева была таким же членом рода, как и ее братья. В 1815 г. Сенат, однако, в недвусмысленных выражениях постановил, что замужним женщинам принадлежит одна из ключевых привилегий родства: право требовать возврата родового имущества, проданного в другой род. Рассматривая разногласия по этому вопросу, возникшие в местных судах, сенаторы отметили, что отношение замужних женщин к фамильной собственности было определено законом еще в 1770 г. По их мнению, единственная разница между полами в смысле родства состояла в том, что при наследовании по нисходящей линии братья и их потомки имели преимущество перед сестрами{407}. В целом среди русского дворянства существовало представление о том, что и нуклеарная семья, и род имеют двойную тендерную принадлежность.

Русские дворяне и дворянки, составляя завещания, часто ссылались на права родства, причем использовали завещания главным образом, чтобы выполнить обязанности перед своим родом. Но причуды законодательства, в соединении с традицией разделения наследства, оставляли завещателям мало простора в распоряжении вотчинными землями. В результате немногие дворяне налагали на своих потомков долгосрочные обязательства. Граф Николай Шереметев был исключением, когда запретил своим наследникам продавать любую часть его владений. Далее он позаботился о том, чтобы в случае смерти его единственного сына и наследника без потомства имение не отошло бы к сестре и племянникам графа, которых он обвинял в расточительстве. Вместо них Шереметев счел достойными наследниками своего состояния одного дальнего родственника с сыном{408}. Граф Лев Перовский поставил ряд условий, завещая родственникам наличные деньги, — потребовал, чтобы их доли наличности хранились на накопительных счетах, пока они не достигнут определенного возраста{409}. Но подавляющее большинство завещателей позволяло своим наследникам производить дальнейшие разделы родовых имений, не налагая условий на пользование собственностью их потомками. Так, княгиня Александра Волконская объявила в своей последней воле, что завещание отца позволяет ей совершенно беспрепятственно разделить унаследованное от него имение по собственному усмотрению{410}. Дворяне сознавали свою роль хранителей наследства отцов и дедов, но не могли воспользоваться правовыми каналами, чтобы не позволить потомкам промотать родовые земли.