Чейзер. Крутой вираж - Вероника Мелан

Распахнулся он и на этот раз; тело обдало жаркой волной, состоящей из смеси паники, радости и стыда (она почти голая!), а сердце вдруг дробно застучало боем копыт перепуганного коня. И пока распахнутые до предела от неожиданности синие глаза (она не готова к такому визиту! Совершенно!) метались по широкой фигуре: легкой ветровке, буграм мускулов, упавшей на лоб темной пряди и висящей через плечо раздувшейся от ноши тканевой сумке, – зеленовато-коричневые глаза не отрываясь смотрели… куда? Куда! На ее грудь, конечно же! Откровенно разглядывали ее, оценивали, взвешивали и, кажется, очень даже радовались увиденному. Ну еще бы!

Да как же так можно?! Наглец! Хам! Без звонка!

«Он звонил».

Плевать! Без разрешения!

От пристального мужского взгляда ее соски под синей тканью возмущенно встали дыбом – дерзко и напряженно, будто пытаясь проткнуть ситец, – а рот Мака Аллертона тем временем издал невнятный странноватый, но явно довольный чавкающий звук.

– Ты… ты что тут делаешь?! – вместо положенного вежливого приветствия возмутилась Лайза не столько присутствию посетителя, сколько наглому взгляду, который за последние десять секунд ни разу не поднялся даже до уровня шеи, не говоря уже о ее лице.

– Это так теперь воспитанные дамы приветствуют гостей?

Гостей? Гостей?! И он еще смеет насмехаться над ней?

– Гости – это те, которых приглашают! А тебя, кажется, никто не звал.

– Грубо, – Аллертон сместил вес на одну ногу и криво улыбнулся. – А я, между прочим, звонил.

– Я была занята.

– Я заметил. Так я войду?

Странно: ей бы млеть от счастья, ей бы снова стечь на пол лужицей и возблагодарить судьбу за неожиданный подарок – визит любимого мужчины, – однако Лайза почему-то разозлилась. Этот мужчина еще не был ею любим. Любим был тот, прежний. А этот, вредный, как лесной кабан, вчера имел наглость оскорбить ее после проигрыша. Гад! Забытая, казалось, обида докипела до макушки.

– Ты войдешь тогда, когда я тебя приглашу, и не раньше.

– Неужели?

От ехидного тона ей захотелось хлопнуть дверью, и посильнее – так, чтобы ровная поверхность с размаху впечаталась в самоуверенное выражение лица и вызвала в недобро прищуренных глазах искры, много искр!

Хлопать дверью она не стала – невежливо, – но напористо закрывать ее принялась и тут же получила предусмотрительно вставленный в щель ботинок.

– Так я и думал, – пробормотали по ту сторону, после чего многострадальный барьер, разделяющий берега врагов, попятился под натиском в другом направлении – в направлении Лайзы.

– Ты!.. Не вздумай входить! Я тебя не звала! Иди отсюда, понял?

– Понял ли я? – к этому моменту гость полностью оттеснил упирающуюся голыми пятками в ковер и шипящую проклятья Лайзу вглубь квартиры и шагнул в прихожую. – Понял ли я? Я понял, что ты не только невоспитанная, неадекватная и подверженная стрессам особа, но еще и крайне много грубишь. И зря, я к этому не привык.

Ох, он, видите ли, не привык!

Хозяйка дома вдруг отпрыгнула разъяренной кошкой, расставила руки в стороны, полуприсела в коленях и выдала, глядя исподлобья:

– Всё силой? Всё всегда силой, да? Думаешь, не найдется на тебя управы?

– Ой, боюсь-боюсь, – Чейзер равнодушно развернулся, захлопнул за собой дверь и закрыл ее на оба замка.

– Думаешь, некому будет тебя урезонить, да? – скалилась Лайза.

– А кому? – спросил он ровно. – Будешь звонить в службу спасения? В пожарную часть, чтобы сбили с тебя пламя? Или, может, друзьям? Так ты пожалей их, друзей-то, уйдут ведь калеками…

– Гад!

– Зря.

Темноволосый мужчина снял с плеча сумку и принялся ее расстегивать.

– Хам!

– Будешь потом извиняться сама.

Наклонился и принялся что-то вытаскивать.

– Уходи отсюда! Тебя не приглашали!

– И не надо, – процедили спокойно.

– Тогда я позвоню твоему Начальнику!

– Ух ты, и номерок есть?

Он ей не верил. И пока Лайза изображала из себя дракона-малыша, пытающегося понять, есть ли у него настоящие когти, зубы и пламя, Мак достал из сумки – она глазам не поверила! – он достал из сумки скрученную кольцами веревку. Веревку!

Вместо недавней музыки в квартире раздались дикие вопли и топот.

– Не трогай меня, не трогай!!!

– Я знал, что придется это применить… Иди сюда, не дергайся, себе больнее сделаешь.

Она рвалась, она кусалась, она пиналась, плевалась и постоянно визжала.

– Скотина! Не трогай меня, выпусти! Не смей!

Ее короткие ногти рисовали на его руках розовые полосы, слабые пинки едва ли оставляли синяки, но Лайза не сдавалась: изворачивалась ужом, угрем, глистом, кем угодно, лишь бы вырваться из плена. Однако, несмотря на многочисленные попытки вырваться и крики (она, кажется, уже сорвала голос), жесткая веревка всего за полминуты обвила ее запястья, локти, колени и голени, после чего охрипшую и разъяренную даму аккуратно уложили рулоном на пол.

– И почему ты такая проблемная?

– Я?! – черноволосая бестия дрыгалась, орала и бесилась так сильно, что, казалось, проломит пол. – Это я проблемная?! Это ты!!! Пришел! Ко мне! В квартиру! И связал!

– Точно. А теперь еще и привяжу к стулу – сидя разговаривать проще.

Он принес с кухни стул со спинкой, быстро поднял и усадил на него живой «сверток», привязал. После чего, не обращая внимания на несущуюся в свой адрес отборнейшую колючую брань, вернулся к сумке, вытащил скотч, отрезал складным ножичком кусок липкой серебристой ткани и вернулся к стулу.

– Не смей! Сво…

То было последнее внятное недослово, которое Лайза сумела выкрикнуть, прежде чем ей залепили рот; комнату тут же наполнило мычание, иногда похожее на человеческое, а иногда – на визг разъяренного поросенка, которого пнули по заду.

Аллертон не вел и ухом. Неторопливо сходил на кухню, принес второй стул, поставил его спинкой вперед напротив пленницы, оседлал, сложил на спинку локти и принялся наблюдать. Неугомонная хозяйка квартиры отчаянно пыталась пинать деревянные ножки, раскачивалась взад-вперед и издавала весь возможный диапазон звуков, которые может издать человек с заклеенным скотчем ртом.

– Ну и характер, – сокрушенно пробормотал Мак.

В течение следующей минуты он не произнес ни слова, лишь смотрел на нее, пока Лайза наконец не затихла – поняла, что любые попытки вырваться бессмысленны, а мычание едва ли является полноценным диалогом, сдалась. Брови ее нахмурились, взгляд сделался еще более колючим, нежели был до того, рот сжался так, что скривился даже скотч, а ноги застыли без движения.

«Хам! – говорили ее синие глаза. – Хам! Ну и черт с тобой, издевайся над слабыми!»

Чейзер вздохнул. Он этого не хотел – ни дополнительной обиды, ни горечи во взгляде Лайзы, ни превентивных мер, но без них бы не вышло, увы.