Tobeus (СИ) - Тауров Илья

Зима подходила к концу и теперь прошёл очередной бой за Сургут, в котором я сумел схватить солдата-сибиряка, мы их называли сибиряками, со временем и прониклись огромным уважением, потому что они могли просто перейти к нам и жить лучше, но они оставались верны своему генералу или своей земле. Этот солдат был типичным представителем сибирской армии: худой и грязный, с сильно отросшими волосами, которые уже закрывали уши, цвет волос из-за грязи было трудно определить, бедняга служил разведчиком, который из-за сильного ветра не услышал меня, а я уже целился в его спину, ему пришлось только слушаться. Я, после того как привязал его к машине и убедился, что он ничего не сможет мне сделать, заговорил:

— Как тебя зовут? — Спросил я.

Он молчал. Тогда я назвал своё имя, это кажется на мгновение его заинтересовало. Я это уловил и стал дальше задавать ему какие-то вопросы, прошло может минут пятнадцать, как он ответил:

— Вот же ты сука, ты предал своих, перебежал к этим уродам в Центральную, а теперь ещё и тут русских убиваешь, чего вам мразям дома не сиделось, кончилась вода у вас там, да? Поэтому надо русских уничтожить?

Солдат смотрел на меня наполненными ненавистью глазами, его трясло, и эта дрожь расходилась по вымокшей военной форме. Темно-серая, такая же как была у солдат Мусаева. А этот парень был таким же рядовым, как и я.

— Так вообще-то вы на нас напали, это, во-первых, а во-вторых я никогда не воевал за европейскую армию.

— А ты прям не понимаешь, чего на вас нападали? — Он улыбнулся, но в эта улыбка искрила отвращением.

— Города наши нужны, оружейные заводы.

Его пробрал смешок, беззвучный, такой будто меня тут нигде не было, смех, который показывал, что он меня не боится ни капли, потом, всё ещё улыбаясь он посмотрел на меня, его глаза назвали меня идиотом. Он покачал головой из стороны в сторону и вздохнул.

— У вас люди — рабы, это что вот такая вот армия для народа? Вы чем-то лучше ЕА? Они действуют по такой же схеме, как и вы, скоты, что нам оставалось? Тогда ребята не смогли вывести даже тысячу гражданских, вы по границам охраняете их так будто это какие-то животные, а не люди, лишь бы никто из сельских не перешёл к нам. Из-за этой вечной охраны своего стада вы и засекли нас довольно рано, да, наверное, от европейцев сбежать легче. Ты уже отбирал у наших людей еду, ты ж мародёр, да?

— Нет, — отрезал я, но в душе стало противно.

За последний год, когда появился сын, я довольно быстро повзрослел сам, но над своим прошлым у меня особо не находилось времени думать и уж тем более разгадывать почему люди терпят постоянные поборы, такому дебилу как я тогда, было некогда. Ну а теперь картинка вырисовывалась, но всё же не хотелось считать себя частью чего-то подлого, о том, что это рабство как раз и держится на мне и на мне подобных. Из этого родился глупый и детский вопрос, который тут же вылетел из моего рта:

— А вы что не так? У вас еда сама собой появляется?

Я был очень зол на себя, но думал, что на этого несчастного солдата.

— Нет не так, мы работаем наравне с людьми и достаем людей из новой Европы за Уралом, пытаемся уводить их из вашей Центральной и Байкальской Республики. А многие и идти не хотят, говорят, что у нас там ужас, рабство ещё хуже. Тут-то Гронский обирает, но охраняет и вообще он второй Мусаев, не хотел всего этого. А на самом деле только Лукин был против этого разделения, с Лукиным остались те, кто хочет сохранить Россию, а у ваших цель…Ай, — он попытался махнуть связанными руками, но нейлонный жгут натянулся и не дал ему сделать этого.

Я услышал, как идут солдаты, это были наши конечно же, один из бойцов забрал пленного и увёл куда-то, хотя я знал, когда им предлагали перейти на нашу сторону, почти все отказывались, после этого случиться могло только одно — выстрел в голову, для физически крепких — свинарник. Не думаю, что мой собеседник согласился служить Центральной Российской Республике, да и здоровяка он не напоминал. Я же давно согласился служить ей и пошёл исполнять свои обязанности, в тот день мы взяли Сургут, оставался только Нижневартовск, в котором находился и Владимир Лукин, их генерал, не скажу, что я раньше с особенным рвением воевал против сибиряков, но теперь этот запал совсем затух, то что внутри меня ещё вчера только немного щекотало и говорило, что это настоящее рабство, это унижает людей, заставляет их голодать, пока мы не делаем ничего, но отмахивался внутри себя, говоря словами офицеров, что на севере предатели, что по-другому нельзя. Оказалось, можно, но к этому моменту я своими руками разрушил половину хорошей республики, а скоро не заезжая домой отправлюсь добивать вторую часть, тогда мы получим несколько миллионов новых рабов. Точней людей, нуждающихся в нашей защите, как говорят офицеры.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава XXVIII

Боевых солдат обеспечивали телефонами, старыми, тормозящими, мне достался даже с треснутым дисплеем, но смысл был в экстренной связи со своим командованием, если ты вдруг находил группу шпионов, вражеских солдат, или подозреваешь своего солдата в предательстве, а добраться до офицера нет сейчас никакой возможности… хотя зачем я объясняю для чего придуманы телефоны. Так вот и у меня было это чудо техники, которому вполне может быть, что уже стукнуло лет двадцать-двадцать пять. И как известно звонить могут и тебе, и мне позвонила Наташа. Ей я добыл вещь намного новее чем у себя, кто-то выложил в Китае за него такую сумму, что можно было и не самую древнюю машину купить, но к их сожалению им повстречался я. Теперь уже и к моему сожалению тоже, стыд и вину, я стал ощущать позже своих преступлений на несколько лет, но преследуют они меня до сих пор. Иногда я рассказываю об этом людям, а они с меня только смеются, мол это было в семнадцать лет, какая уже разница, но мне от этого не легчает, да и не ничего не обязано легчать.

Это было совсем ранее утро, практически ещё ночь, а точнее часа четыре утра, скоро на небе планировался рассвет, телефон зазвонил, разбудив пару человек, что сегодня спали со мной в одной квартире. Я даже не смотрел на экран, потому что он сильно слепил глаза, пальцем смахнул зелёную иконку с белой трубкой в сторону и прилагая сумасшедшие усилия выдавил:

— Да.

— Вы же сегодня же продолжаете дальше? — это был голос Натальи.

Я молчал.

— Ало, я не слышу тебя, — сказала после паузы она, — ответь что-нибудь.

— Что такое? — Наконец-то подал голос, слабо понимая, что она там говорит и зачем, — я слышу, говори.

— Когда ты приедешь домой, меня и Михаэля уже здесь не будет, не ищи нас, я не могу так ждать постоянно вернёшься ты или нет, каждый раз так переживать я не хочу.

Я снова впал в ступор, потому что она конечно психовала последнее время, назвала меня всеми оскорбительными словами и обвиняла во всех бедах, но это мне уже казалось привычным фоном, как и вечно упадочное настроение, желание угодить ей, но абсолютное незнание как, и тут снова, ровно так же, как и когда-то, нашёлся человек богаче, влиятельней меня, раз ему даже не надо напрямую участвовать в войне. Отбросив эти мысли, я понял, что мне вообще не хочется с ней разговаривать и что-то выяснять и куда отправится лично она мне не важно. Я волновался за кое-кого другого. После своего ступора, первое, что я произнёс было:

— Ты не можешь просто забрать моего сына.

— Ему без тебя будет намного лучше, не надо было вообще к тебе тогда возвращаться, я думала, что всё будет не так, — её тон перестал быть вежливым.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Скажи мне куда ты едешь, это для сына, не для тебя, ты живи где хочешь, — у меня в груди начинало что-то закипать, обжигая рёбра изнутри, я становился злее, переставал контролировать себя, — ты сука, успокойся, я боевой солдат, я где угодно тебя найду.

— Он один из главных лиц в Байкальский Республике, ты по сравнению с ним — ничто.

— Да мне насрать из каких он лиц, я тебя найду, — не успел я договорить как она бросила трубку, я пытался перезванивать, но безрезультатно, потом она и вовсе выключила телефон.