Непростительный 1941. «Чистое поражение» Красной Армии - Руслан Иринархов

В округе был опробован метод выделения авиационных засад вблизи государственной границы. Но он себя не оправдал из-за достаточно длительного времени передачи сообщений о факте нарушения воздушной границы и решения на подъем истребителей. За это время враг успевал удалиться на довольно большое расстояние, и догнать его не представлялось возможности. Да и не надо забывать тот факт, что истребителям запрещалось открытие огня по нарушителям воздушного пространства СССР, и им оставалось только махать крыльями.

6 июня 1941 года командующий округом отменил выход артиллерийских и зенитных частей на полигоны; с разрешения народного комиссара обороны СССР провел перегруппировку управления 48-го стрелкового корпуса и 74-й стрелковой дивизии на белицкое направление, как наиболее вероятное для действий войск противника.

Учитывая сложность обстановки на советско-румынской границе, штаб округа отменил запланированную на конец июня 1941 года полевую поездку командиров корпусов и армейского аппарата со средствами связи в районы Тирасполя и Кишинева.

Основываясь на полученной разведывательной информации с границы, Военный совет ОдВО 20 июня 1941 года обратился в Генеральный штаб РККА с предложением развернуть на военное время в пределах округа две армии: одну (в составе 12–13 стрелковых дивизий) на фронте Липканы, Леово; вторую (в составе 10–12 стрелковых дивизий) — на фронте Леово, Рени, побережье Черного моря. Новое фронтовое управление предлагалось создать на базе Одесского военного округа.

Но эта мысль уже назрела в Наркомате обороны. Еще в начале июня 1941 года командующему Московским военным округом была поставлена задача по сформированию полевого управления фронта, которое предполагалось использовать на южном направлении[178].

Здесь, на мой взгляд, руководство РККА допустило серьезный промах, возложив формирование управления нового фронта на командование этого округа, которое не было знакомо с обстановкой на Южном театре военных действий. Намного целесообразней было бы сформировать его на базе руководства и штаба Одесского военного округа, прекрасно знавшего свои войска, особенности местности, силы противостоящего противника. Но этого, к сожалению, сделано не было. Командование Южным фронтом с 25 июня 1941 года возглавило руководство Московского военного округа.

Еще 14 июня 1941 года командование Одесского военного округа получило распоряжение Генерального штаба о выделении оперативной группы и направлении ее в Тирасполь. 20 июня армейское управление, во главе с генерал-майором Захаровым, прибыло в указанный пункт и установило связь со своими подчиненными частями.

Факт заблаговременного прибытия на полевой командный пункт оперативной группы значительно повлиял на приведение войск Одесского военного округа в боевую готовность. После получения по аппарату ВЧ сообщения о подготовке к приему важного документа из Москвы генерал-майор Захаров связался с командующим округом и убедил его поднять войска по боевой тревоге. И уже в 23 часа 21 июня 1941 года генерал Захаров решительно, без всякого промедления, отдал войскам следующий приказ:

1. Штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов.

2. Частям прикрытия занять свои районы.

3. Установить связь с пограничниками.

Командующему ВВС округа генерал-майору Ф. Г. Мичурину было приказано немедленно, не ожидая рассвета, рассредоточить авиацию по полевым аэродромам.

Своевременное выполнение этих отданных командованием округа распоряжений позволило еще до начала боевых действий привести в боевую готовность в приграничной полосе семь стрелковых, две кавалерийские, две танковые и одну моторизованную дивизии, гарнизоны двух укрепленных районов, заблаговременно перебазировать и рассредоточить авиацию по полевым аэродромам. Это помогло войскам округа избежать больших потерь после начала боевых действий.

А что происходило в последние мирные минуты 22 июня 1941 года в Москве? Начальник Генерального штаба Г. К. Жуков и его заместитель генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин находились в момент воздушного нападения авиации Германии в служебном кабинете Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Сюда с 3 часов 17 минут и начали поступать сообщения от командующих западными округами о бомбежке германской авиацией наших городов и мест расположения войск Красной армии. О начавшихся бомбежках наркому обороны доложил и начальник Главного управления ПВО РККА генерал-полковник Н. Н. Воронов, но никаких указаний, никаких задач войскам противовоздушной обороны сразу поставлено не было. Но маршал Тимошенко самостоятельно, без ведома Сталина, отдать войскам приказ об огневом противодействии противнику не смог.

По его указанию генерал армии Жуков позвонил на дачу Сталина и попросил дежурного генерала охраны позвать его к телефону. Около 3 часов 45 минут начальник Генерального штаба доложил подошедшему к телефону вождю советского народа: «Артиллерия и минометы немцев ведут сильный прицельный огонь по нашим войскам погранприкрытия и в глубину территории. Авиация противника бомбит Киев, Минск, Черновцы, Севастополь, Либаву, прифронтовые аэродромы, летние лагеря войск, разрешите начать ответные боевые действия? Враг нарушил нашу границу»[179].

И здесь наступило долгое молчание, которое прервал голос Жукова, спросившего его решение. Сталин, все еще сомневаясь в том, что Германия все же решилась на открытые боевые действия, приказал собрать в Кремле совещание и дать в войска указание не проводить никаких действий против немецких войск, запретил ведение артиллерийского огня по наступавшему уже противнику и обстрел его самолетов[180].

И это нелепейшее приказание немедленно передается в части, ведущие бои, и на некоторых участках обороны вдруг умолкают орудия, перестали стрелять по бомбящим самолетам зенитки… Дорого пришлось заплатить воинам Красной армии за эти слова вождя.

Совещание в Кремле началось в 5 часов 45 минут 22 июня 1941 года и продолжалось почти три часа. В кабинете И. В. Сталина собрались тт. Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис, Жуков. В это время вошедший генерал-лейтенант Ватутин доложил о том, что германские войска после артиллерийского обстрела перешли в наступление, форсировали пограничные реки Неман и Буг.

А прибывший после встречи с германским послом В. М. Молотов сообщил, что граф Шуленбург, действуя от имени германского правительства, в 5.30 объявил войну Советскому Союзу. (В Германии рейхсминистр фон Риббентроп принял посла СССР Деканозова в 4 часа утра 22 июня 1941 года и объявил ему о начале боевых действий[181]. Но, видно, передать своевременно это важное сообщение из советского посольства в Москву уже не было возможности.)

Таким образом, только после официального уведомления о начале войны и получении сообщений с границы о массовом вторжении наземных германских войск на территорию Советского Союза командующим западными военными округами из Москвы был отдан приказ на ответные боевые действия.

Что же вменялось в вину советскому правительству?

НОТА МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНИИ

СОВЕТСКОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ

ОТ 21 ИЮНЯ 1941 ГОДА

МЕМОРАНДУМ

I.

Когда правительство рейха, исходя из желания прийти к равновесию интересов Германии и СССР, обратилось летом 1939 года к Советскому правительству, оно отдавало себе отчет в том, что взаимопонимание с государством, которое, с одной стороны, представляет свою принадлежность к сообществу национальных государств со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями, а с другой — будучи руководимой партией, которая как секция КОМИНТЕРНА стремится к распространению революции в мировом масштабе, то есть к уничтожению этих национальных государств, вряд ли будет легкой задачей. Подавляя в себе серьезные сомнения, порожденные этим принципиальным различием в политической ориентации Германии и Советской России и острейшим противоречием между диаметрально противоположными мировоззрениями НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА и БОЛЬШЕВИЗМА, Германское правительство все же предприняло такую попытку. При этом оно руководствовалось тем соображением, что обусловленное взаимопонимание между Германией и Россией, исключение вероятности войны и достижимое, таким образом, удовлетворение новых жизненных потребностей обоих издавна считающихся дружественных народов, будет лучшей защитой от дальнейшего распространения коммунистических доктрин международного еврейства в Европе. Эта мысль была подкреплена тем, что определенные события в самой России и некоторые меры русского правительства на международной арене, по меньшей мере, позволяли считать возможным отход от этих доктрин и от прежних методов разложения народов. Реакция Москвы да это предложение немецкого правительства и готовность СССР заключить дружественный пакт с Германией вполне подтверждали вероятность такого поворота.