Принц в Бомбее - Суджата Масси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коронер прокашлялся:
– Я закончил опрос. Теперь вопросы от публики.
Первин подняла руку, и одновременно в воздух взлетело еще около двадцати рук. Один из газетчиков не стал дожидаться приглашения. Он выкрикнул свой вопрос с нагловатым американским акцентом:
– Так в полиции считают, что записка – блеф?
– Ответ содержится в том, как сержант Миллер описал вещественное доказательство. – Голос коронера звучал сухо. – Я попрошу, задавая вопросы, учитывать, не прозвучали ли ответы на них ранее.
Мистер Кинг явно хотел поскорее закрыть дознание. Однако присяжные так и не услышали окончательного мнения касательно записки.
– Могу я посмотреть на эту записку? – Миссис Каттингмастер дергала Первин за рукав.
Первин посмотрела поверх ее головы на Джамшеджи. Прошептала:
– На меня коронер даже не смотрит.
Она думала, что отец сам поднимет руку, но вместо этого он мотнул головой:
– Выйди в проход и подними руку там.
Но это слишком страшно. Никто в зале так не поступал. Первин снова подняла руку как можно выше, но коронер продолжал разбираться с газетчиками. Отец смотрел на нее, нахмурив брови.
Сейчас или никогда.
Первин высвободилась из рук миссис Каттингмастер:
– Идемте со мной в проход.
Митан явно была ошарашена:
– Зачем?
– Вы хотите видеть записку. Меня коронер, похоже, не замечает, нужно нам обеим ему показаться.
– А это позволено? – с сомнением спросила Митан.
– Да, это предложил мой отец. Сэр, пойдемте с нами, пожалуйста! – обратилась Первин к Фирдошу Каттингмастеру.
Мистер Каттингмастер ожесточенно затряс головой:
– Не собираюсь я выставлять себя на позорище! Она пусть идет, только не давайте ей плакать.
Первин прошептала миссис Каттингмастер в ухо:
– Идемте со мной. Говорить я буду сама.
Когда Первин с миссис Каттингмастер появились в проходе, в публике раздались перешептывания и тихие восклицания.
Коронер свирепо воззрился на них:
– Вы кто такие?
– Сэр, позволите подойти к вашей скамье? Мое имя Первин Мистри, поверенный, я представляю интересы семьи Каттингмастер. Это миссис Каттингмастер, и она очень плохо себя чувствует, – добавила Первин в надежде вызвать хоть какое-то сострадание. – Ни она, ни ее муж ничего не слышали о предсмертной записке, хотя к ним и приходила полиция.
– Вещественные доказательства не разрешается выносить из участка! – напыщенно объявил полицейский.
– Да, разумеется, – тут же согласилась Первин. – При этом Каттингмастеры всеми силами содействовали полиции, когда их опрашивали. Миссис Каттингмастер сейчас хочет одного – выяснить, написана ли эта записка ее дочерью. Ее мнение может оказаться полезным для присяжных.
Коронер скривился:
– Записка отпечатана на машинке, вы что, не слышали?
В зале тихо захихикали. Все будто бы только и ждали, когда дама-юрист сморозит какую-нибудь глупость. Зря Первин использовала слово «написана» вместо «напечатана».
– Да, я знаю, что записка отпечатана на машинке. Однако миссис Каттингмастер очень бы хотела ее видеть.
– Вы считаете авторитет матери выше авторитета полицейского?
– Полагаю, мать сержанта Миллера является для него определенным авторитетом, – с улыбкой откликнулась Первин.
По залу опять пробежала волна смешков. Первин этого не ждала, однако сочла добрым знаком. Даже коронер осклабился. А потом произнес:
– Если миссис Каттингмастер этого желает, она может осмотреть записку. Однако для этого ей придется подняться на кафедру для свидетелей.
Миссис Каттингмастер направилась на кафедру, Первин же оглянулась и увидела, что Джамшеджи хмурится. Что она сделала не так? Потом до нее дошло: если миссис Каттингмастер встанет на место для свидетелей, ее, в принципе, могут начать опрашивать, как до того сержанта Миллера.
А Первин ее к этому не подготовила.
Кафедра для свидетелей была приподнята над уровнем зала, сержант соскочил вниз, даже не посмотрев на них обеих, а потом миссис Каттингмастер нерешительно шагнула наверх. К ней подошел бейлиф. Посмотрел на Первин, осведомился:
– На каком языке мне с ней говорить?
– Я понимаю английский, но предпочла бы говорить на гуджарати, – тихо обратилась миссис Каттингмастер к Первин.
– Есть в наличии переводчик на гуджарати?
Коронер посмотрел на бейлифа, тот покачал головой:
– Полагается, чтобы был. Но, возможно, из-за беспорядков…
– Я могу переводить.
Первин и миссис Каттингмастер привели к присяге. Потом бейлиф передал миссис Каттингмастер записку. Глядя низенькой женщине через плечо, Первин отчетливо видела текст. Он был отпечатан на обычном листе белой бумаги стандартного писчего формата, двадцать на сорок сантиметров. Лист был сложен пополам, отпечатанные слова находились в самой верхней его части. Буквы все заглавные: «Я СЛИШКОМ МНОГИХ ПОКРЫЛА ПОЗОРОМ И БОЛЬШЕ ЖИТЬ НЕ МОГУ. ВРЕМЯ ОБРЕСТИ НИЗАВИСИМОСТЬ. ДЖАЙ ХИНД! ФФК»
Первин тут же заметила ошибку в слове «независимость», а вот миссис Каттингмастер – вряд ли. Записка все сильнее походила на подлог.
– У миссис Каттингмастер было достаточно времени, чтобы ознакомиться с запиской? – спросил коронер у Первин.
Она перевела, на что миссис Каттингмастер ответила по-английски:
– Да.
– Считаете ли вы, что эта записка могла быть отпечатана вашей дочерью?
Миссис Каттингмастер ответила на гуджарати:
– Она умела печатать на машинке – говорила, что кто-то из преподавателей разрешает ею пользоваться. Но мне не верится, что она могла напечатать эти слова. Слишком она была нам признательна за то, что мы оплатили ее учебу в колледже, чтобы покончить с собой.
Довольно многие в зале понимали гуджарати, и после этих слов поднялся легкий гул.
– Значит, пользоваться пишущей машинкой она умела?
– Да.
Опять шорох и бормотание в зале, коронер призвал к тишине.
Первин прокашлялась, как до того и мистер Кинг:
– Сэр, я говорю от лица семьи и хочу отметить, что слово «независимость» написано с грубой ошибкой. Кроме того, прошу внести в протокол, что имя покойной не Франсес. Френи, пишется: эф-эр-е-эн-и. Второе имя – Фирдош.
– Вопросы я задаю вашей клиентке, – парировал коронер. Повернулся к Митан, заговорил очень медленно: – Просто ответьте да или нет, чтобы мы могли продолжать. Считаете ли вы, что эта записка могла быть отпечатана вашей дочерью?
– Нет! Моя дочь никогда не делала ошибок в английском. Она была очень грамотной! – В голосе Митан звучала гордость. – И я вас очень прошу, сэр, внесите в документы ее настоящее имя. Вы мудрый человек. Уверена, что вам это под силу.
В ответ по залу прошел легкий шум, а щеки коронера зарумянились. Первин хотела рассмеяться, но быстренько опустила вниз уголки губ. Сейчас от ее профессионализма зависело будущее всех женщин-юристок, которые придут после.
К Митан подошел бейлиф. В руке у него был листок бумаги, и он произнес:
– У меня вопрос от присяжных. Такой: «Мы хотели бы узнать мнение матери касательно
