Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А теперь она, стоявшая вместе со всеми, вдруг вскрикнула, упала на гроб и, обхватив его, завыла. А когда силы покинули её, соседки оторвали от сына и отвели в сторону. Но стоило поднять гроб, она вырвалась, перегородила дорогу и, раскинув руки, закричала визгливо:
– Не пущу. Не дам.
Водитель, стоя на подножке, ссылаясь на кучу дел, стал шуметь. Ему вынесли бутылку водки, два огурца. Не переставая бубнить, сел за руль.
Сашкину мать хотели посадить в кабину, но она наотрез отказалась. Все поехали в кузове.
Митька оказался с водителем один. Его всю дорогу волновал вопрос, куда делась пряжка. Не могла же она бесследно исчезнуть. Может, она выпала, когда Сашку везли в больницу. А может, кто-нибудь взял её себе? Он сожалел, что вещь, которая должна принадлежать ему, исчезла.
Машина дёрнулась, остановилась и оторвала Митьку от мыслей о пряжке.
На кладбище полно свежих могил и людей с очумелыми взглядами, стоящих рядом. Появлялись всё новые и новые процессии.
Могильщики одеревенелыми руками выбрасывали землю из очередной ямы и не радовались валившемуся на них со всех сторон приработку. Нескончаемые стоны и крики угнетали даже их привычные к таким делам сердца.
Сразу столько смертей в один день. Такого ещё не было. И похороны были торопливыми. Быстрей, быстрей, а то опять налетят. Все то и дело посматривают на небо. Тогда хоть в вырытые могилы прячься.
Сашкину мать вели под руки, ноги у неё заплетались. В чёрном платке, с глазами, смотревшими в одну точку, она казалась неживой. Иногда только её рука бралась за край платка, и она вытирала безостановочно текущие слёзы.
С кладбища шли пешком, машина уехала. Водитель торопился и не потому, что ему куда-то очень срочно надо, а просто у него не хватало сил смотреть на слёзы и крики.
Сашкину мать привели домой, посадили на кровать, немного постояли и ушли. Она, не смыкая глаз, не вставая, просидела всю ночь, а утром пошла искать сына. Останавливала каждого встречного и спрашивала:
– Сашеньку не видели? Сыночка. Сашеньку.
Соседки нашли её на другом конце города. В наполовину опустевшем городе все толпились у переправы, её черная сгорбленная фигура заметна издалека. Она не узнала их, а стала расспрашивать про Сашеньку.
Телефонная будка на углу двух улиц была цела. И телефон, как ни странно, работал. Они вызвали «скорую». Та, на удивление, приехала быстро. Её обманули, сказав, что Сашенька ждёт её в больнице. Она без возражений села в машину.
Соседки, поглядывая вверх, поспешили к своим домам, однако не прошли они и двух кварталов, как в небе загудели самолёты, но до дома дошли спокойно. Бомбы падали в центре.
А у заводов был слышен грохот и непрекращающаяся трескотня выстрелов.
В воздухе летали клочки горелой бумаги. Пыль, поднятая взрывами и рухнувшими домами, стелилась по земле, а столбы дыма поднимались вверх и, изогнувшись, текли за Волгу.
По-хорошему надо уходить на другой берег, но без одобрения мужа даже вещи не собрала.
Митьке хотелось пойти погулять, но мать не отпустила даже во двор. И если в открытое окно слышался гул, она хватала его за руку и тащила в вырытую рядом с домом яму. Самолёты пролетели, где-то вдали прогремели взрывы, замерший город ожил и занялся своими делами.
Митька сидел у окна и тоскливо смотрел на дорогу. Пробегавший мимо мальчишка с соседней улицы, заметив Митьку, остановился. Достав из кармана железку и держа её над головой, сказал важно:
– Осколок бомбы.
Митька расстроился, он должен сидеть дома, хотя мог бы подобрать осколок где-нибудь на улице, а может, и не один. Он было заикнулся о том, что хорошо бы ему пойти погулять, но мать и слышать об этом не хотела. Митька чуть не расплакался.
Но недалеко ухнула бомба. Дом задрожал, как испуганный. В окне на кухне треснуло стекло. Мать схватила его за руку и выскочила во двор и, не выпуская его руки, нырнула в яму.
Бомбы рвались далеко. Самолёты, покружив, улетели. Чёрные дымы от загоревшихся домов потянулись к небу. Затишье длилось недолго. В небе опять загудели самолёты.
Мать крутила головой, не спуская глаз с неба, стараясь угадать, куда полетят эти смертоносные птицы.
– Господи, – воскликнула она, глядя вверх.
Самолёты полетели в сторону Волги и стали кружить над неторопливо идущими вверх и вниз кораблями. Пароходы, переправлявшие людей, тревожно загудели и прибавили ход.
Бомбовозы с ревущими сиренами пикировали на переполненные людьми суда, сбрасывали бомбы и взмывали вверх. Сирены самолётов и гудки пароходов заглушили свист падающих бомб, истошные крики испуганных людей, громкий плач детей. Река несколько раз вздыбилась водяными столбами и осела.
Осколки звонко ударились в железные борта. Взрывная волна обдала всех, на мгновение наступила тишина. Но тут же заполнилась криками, плачем и гуденьем пароходов.
С кораблей по самолётам застрочили пулемёты, застучали зенитные автоматы, а с берега загремели зенитные орудия. Чёрные маленькие облачка стали возникать высоко в небе.
Хлопки зенитных орудий были слышны даже здесь, у Митькиного дома. И ему очень захотелось, чтобы наши сбили немецкий самолёт и он бы упал и разбился на тысячу кусочков возле их дома. А Митька бы взял в плен главного фашистского лётчика. Но самолёты, если их сбивали, падали неизвестно где, наверное, очень далеко.
Мать, не спуская глаз с неба, вылезла из окопа. Митька выбрался следом и прижался к ней. Матери надоело стоять, и она, взяв Митькину руку, села на лавочку. И неожиданно заплакала. Митька опешил. Мать плакала ни с того ни с сего. Он погладил её. Она прижала его к себе и заплакала ещё сильней.
– Ма, – позвал Митька.
– Ничего, ничего, – сказала она, перестав плакать, и одним пальчиком вытерла нескатившиеся слёзы.
И сказала о том, что не давало ей покоя в эти дни:
– Как-то там отец?! Что ж он домой глаз-то не кажет? Или за своей работой совсем нас забыл.
Митька, чтобы успокоить её, сказал:
– Он работает, ма. Ты же знаешь, освободится – придёт.
– Придёт, – согласилась она, кивнув головой, и быстро пошла в дом. Там собрала обед, завернула в платок и, держа в одной руке узелок, а другой Митькину руку, пошла на завод.
Отец всегда ругал её за это, потому что на завод посторонних не пускали и на проходной приходилось просить кого-нибудь позвать отца. Он выходил недовольный, говорил, что она отрывает его
