Оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По плану Олдрича, Резервная Ассоциация могла бы предоставлять особые кредиты банкам-подельникам, печатать деньги и играть роль фискального агента правительства. Сразу этим реформам было не суждено осуществиться из-за сопротивления прогрессистов, которых оказалось большинство в республиканской партии. Демократ Уильям Брайн, будущий госсекретарь при Вилсоне, озвучил общие сомнения на сей счет, сказав, что это путь к тотальному контролю через контроль народных денег. Сам Вильсон искренне придерживался этой же точки зрения, заверив избирателей, что никогда не пойдет на создание такого финансового жандарма в собственной стране. Однако интеллигент Вилсон, профессор, специалист по политической истории[40], плохо разбирался в банковских делах и должен был полагаться на мнения экспертов, таких, например, как Картер Гласс. Он-то и предложил президенту создать региональные резервные банки, управляемые частным образом, которые бы брали на себя функции центрального банка, а именно, держали бы часть резервной валюты и выпускали деньги в обмен на золото и проч. Политики часто используют идеи своих оппонентов, и Вилсон, восхитившийся идеей Гласса, решил кое-что добавить от себя: необходим, сказал он, некий ЦК, который бы контролировал работу региональных банков. Это и было фактическим принятием плана Олдрича. Впоследствии Вилсон сожалел, что сделал, но так или иначе именно он узаконил очень ограниченный класс людей, стоящих над государством, которое называется Соединенные Штаты Америки.
Кто-то может объяснить это исторической неизбежностью (такое объяснение будет слабым), а существование федерального резервного банка практической необходимостью, но интересно другое: резервный банк, как никакой писатель или мыслитель, стал производить утопию и производит ее каждый день. Утопия, которая держится на вере в справедливость и добрую волю тех, кого народ избрал в качестве своих представителей. Принцип работы этой банк-утопии довольно прост, он основан, если одним словом, на долговых расписках. Когда правительство расходует свои деньги, а они ему еще нужны, оно обращается к федеральному резервному банку, а в обмен дает ему расписки, правительственные облигации. Так же поступают корпорации и кто угодно, заслуживающий доверия. А дальше банк действует как профессиональный иллюзионист: скажем, покупая десятидолларовую облигацию, он получает возможность выпустить стодолларовую купюру, создавая девяносто долларов ex nihilo, которые ничему не соответствуют (что позволяет ему еще получить погашения по всем выданным займам). Это как если бы, представьте, Институт русского языка каждую неделю выпускал брошюры с новыми словами, которые бы ничего не означали, но вас бы заставляли их выучивать и говорить ими. Через какое-то время вы бы, скорее всего, заболели от отсутствия смысла, от невозможности найти своим мыслям адекватное языковое выражение. И более того: вас бы убедили, что используя только эти слова, вы сможете стать наиболее успешным и значимым членом общества, вас будут лучше слушать и понимать. Примерно это и происходит с обществом, когда количество бумажных денег лишает их всякого смысла. Финансовые аналитики это называют термином «кризис», который ничего не значит в данном случае. На самом же деле, несмотря на все объяснения Маркса о том, что это заложено в природе самого капитализма, складывается нетривиальная ситуация: реальность (назовем это пока так) получает дополнительную, утопическую размерность, в которой мы живем так же реально, как и в нашем каждодневном мире. Эта утопическая реальность вплетается в наше сознание и становится неразличима с ним, она становится не узнаваемой как утопия. И когда вам попадают в руки десять несуществующих долларов, из тех девяноста, они для вас так же реальны, как и чашка кофе, которую вы выпиваете на завтрак. Но в отличие от кофе, который вас делает присутствующим здесь и сейчас, десять долларов у вас в кошельке проецируют вас в будущее, вернее – они вас помещают в мир утопии. Они обещают вам не место, которого нет, а, как заметил датский футуролог Мортен Гронборг, говоря о социальном проекте американского инженера Жака Фреско, – «хорошее место» (eutopia). Интересно, что «проект Венера» Фреско, отсылающий к классическим европейским утопиям от Мора до Сен-Симона, нацелен на создание на земле такого рода хорошего места, без денег, войн, лесных пожаров и нищеты. Сам Фреско убежден, что такое будущее – единственно возможное для нашей планеты, и поэтому, вопреки обвинениям в утопизме, предпочитает называть свои идеи совершенно реальными.
И.В.-Г. Получается, что именно время является основным, как лучше сказать, двигателем, горючим утопии. Чем его больше «в будущем», тем больше сама утопия приобретает черты реальности, если я верно поняла?
А.Н. Верно, но время – это не только горючее утопии, но одновременно и его тормоз. Как я уже говорил, утопическое сознание нацелено на преодоление времени, но не преодоление физическое, как при приближении к скорости света, когда время замедляется и затем вовсе исчезает, а ментальное. Человек не может жить без «проекта будущего», это связано с нашей способностью осознавать свою конечность, со знанием о том, что мы смертны. По-видимому, мы единственные существа на этой планете, которые обладают такой способностью. Проект будущего можно, в принципе, проецировать на любом масштабе: глобальном, как это делалась, например, в советскую эпоху для всей страны, или локальном, когда вы планируете свой отпуск или поход в театр. В этом планировании вне зависимости от масштаба нам всегда нужен некий горизонт события, к которому мы движемся. Помните, в «Сталкере» Тарковского герои, идя по трубе по направлению к заветной двери, бросают веревку с шайбой, подбирают ее, затем бросают заново и так движутся дальше… Это хорошая метафора «проекта будущего».
Время на земле ускоряется очень быстро, историческое тем более. Пространство, в котором мы живем, суживается физически и психологически. То, что принято называть глобализацией – не что иное, как движение от периферии к центру, пусть даже воображаемому. Возьмите период катархея, когда Луна находилась от нас так близко, что до нее можно было бы долететь на Боинге за полсуток. Он длился примерно шестьсот миллионов лет. Его сменяет архей, когда появляются так называемые анаэробы – организмы, способные обходиться без кислорода и получать энергию с помощью фосфорилирования. Время архея – полтора миллиарда лет. Затем наступает протерозой, когда разнообразие органической и неорганической материи сильно увеличивается. Время протерозоя примерно
