Непростая работа - горшки обжигать 5 - Айрат Саяпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Куча таких, — вернул ему ухмылку. — Но на каждого хитреца найдётся рыбка покрупнее. Так что не беспокойся. А насчёт целевых групп ты прав. Именно такие и идут под нож.
— Хороший выход для них, — констатировал демон. — А что же фанатики ярые со всеми вытекающими?
— Имеются, — кивнул ему. — И тоже лезут в жертвенники. Индивиды же поумнее да порассудительнее поступают иначе — просятся на службу. Таковым отдельное крыло «Ревностных» создали. Вступить туда дело сложное, но недостатка в кандидатах не испытывают. Эти товарищи без лишних слов готовы на что угодно и, как нетрудно догадаться, не простаивают без дела.
— Ну, насчёт ниши их работ я догадываюсь, — жестом перехватил инициативу в разговоре копытный. — Оставим их. Интересует же иное — предатели. Вот ты говорил, что вампиры у вас расселились по разным местам. Я так понимаю, для собственной выгоды и на зло бывшим родственникам?
— Не без этого, — чуть замешкался я. — Однако сейчас ты ступаешь на очень тонкий лёд. Нежить в таковом разрезе разделяется на три вида: дикие, вольники и ренегаты. Патриоты за скобками остаются.
— И в чём разница между ними? — без притворства поинтересовался Кир.
— С дикими разговор короткий, ибо они чаще всего самостийные или безмозглые, то есть не знают всего расклада и оттого идут к кому хотят, — прояснил тему с первыми. — Ренегаты же своими деяниями показали неспособность к существованию в нашем социуме или просто нагадили по указке чьей-либо и сбежали к новым хозяевам. Тут тоже, думаю, вопросов не возникает. А вот третьи, вольники сиречь, коие в основном аристо, но и в предыдущей категории их немало (примерно столько же, если не больше), пользуются законным и исконным правом на отъезд. По нему любой достаточно зарекомендовавший себя квирит может законно поменять сюзерена. С кучей оговорок и условий. Правда, никто не мешает в последующем поменять лагерь, сделавшись ярым борцом с режимом и угнетённым беженцем. Вампиры в массе своей из числа пионеров были, кто сим правом и перешли в другие Планы. Кто по любопытству, кто по идейным соображениям, кто бежал — неважно.
Самое забавное, что вольники терпеть не могут ренегатов, ибо последние — это «презренные перебежчики» и «предатели». Ренегаты, в свою очередь, также недолюбливают вольников, но уже переметнувшихся вольников принимают с распростёртыми объятиями, мол, «одумались», и празднуют как очередную победу над здравым смыслом. Доходит до смешного, когда вольник, видя ренегата, сразу режет его на лоскуты без оглядки на закон тех мест. Очень от такого страдает Тьма. К диким что у тех, что у тех отношение ровное. Правда, ренегаты оных рассматривают как пополнение.
— Какие страсти, — поцокал рогатый. — И как на такое смотрит Костя?
— С присущим ему спокойствием, — развёл руками. — Он уважает любой выбор, но реагирует на него соответствеюще. Напакостил — попадаешь в расстрельный список. И теперь любой, абсолютно любой индивид имеет полное право убить тебя и получить прощение от Плана Смерти. Амнистия всех грехов, но в пределах разумного. Ренегата, что завалил ренегата, конечно, поблагодарят, но на каторгу индивидуальную сошлют. Пусть радуется, что не убили.
— А как же потеря военной мощи? — резонно заметил Кир. — Репутация?
— Ну бежит-то чаще всего мелочёвка, что никак не может прижиться в наших реалиях или быстро была раскрыта после внедрения, — криво усмехнулся в ответ. — Средней ступени нежить крайне редко лыжи смазывает, чаще всего это глубоко законспирированные агенты. А уж верхний эшелон и думать не думает про измену. Репутация же… Она у нас и так сомнительная. Новые злословы и «правдорубы» никоим образом на неё не повлияют.
— Почему? — опешил собеседник. — Наоборот же должно быть. Верхи хапают, низы радеют.
— Это у вас наоборот, а у нас так, — веско заметил различие рас и их менталитета. — Чем выше поднялся, тем меньше стимулов к предательству.
— Извини, не сразу сообразил, — понимающе оскалился демон. — Поближе к кормушке.
— Да ни черта ты не понял, — впервые по-настоящему оскорбился на новичка я, но вовремя опомнился. Он же неофит и не понимает ничего в нашей культуре. Она ему чужда, вот и мерит по себе и своим лекалам. — Пойми. Богатство и власть — это пыль, — принялся его уразумлять. — К власти-то стремятся отчего? Так как охочие уверены в собственной правоте и знают, как лучше. Ну и прочая аналогичная муть. Что не применима к нам, — ударил себя в грудь.
Никто из действительно здравомыслящих немёртвых не смеет даже думать в таком ключе, ибо лучше Кости никто и ничего не ведает о прекрасном будущем всей расы. Да что тут говорить, если каждый из них с лёгкой душой отказался от всех благ ради мимолётного шанса приблизить те благословенные дни, но Смерть сразу сказал, что надеяться не на что — придётся выгрызать место под солнцем и яро его оберегать от нападок со стороны.
— С властью-то вместе приходят гора ответственности и обязанностей, — продолжил вкладывать в его головёнку идеи немёртвых. — Многие понимают сие, дойдя до высоких уровней иерархии или насмотревшись во время походов на взаимоотношения между союзниками. Именно тогда и приходит осознание, что роднее Плана Смерти, его народа и властителя, что одновременно является Отцом всех нас, никого нет. Единицы доходят до сей простой истины с первых дней, даже если тебе и скажут в лоб. Ну уйдешь ты за кодон, и что с того? Думаешь, приживёшся там? Нет. Ты никто и звать никак. Чего и сколько ни сделай на благо новой «родины» — толку ноль. Ты всё тот же чужак, и дети твои, и правнуки ими будут, и так далее поколениями, сколько ни смешивайся с местными. Используют и выкинут при первой подвернувшейся возможности, как бы ни сулили золотых гор по началу.
— Испытал на себе? — сочувствующе предположил Кир. — Соболезную.
— Костя миловал, — осенил себя знаком Его веры. — Вольники поведали о том из числа вернувшихся да одумавшихся. Думаешь, некоторые пионеры просто так ушли? Нет. Поманили многих, а они и повелись. И лишь некоторым из их числа, тем достойнейшим сынам да дочерям, что из лучших побуждений пошли агентурой в стан врага, именно им удалось вовремя пересмотреть ситуацию. Да, многие из перебежчиков дорасли до вторых лиц в новых условиях. Осуществили, так сказать, собственные желания, но толку ноль. Боятся их, да, мощи у них много, несомненно, как и власти, однако не чувствуют себя «своими» в чужих обществах. Диковинкой выступают, трофеем. Посему пьют от грусти да тоскуют по родине, но страдают-то единицы, те, кто ещё помнит блага
