Роковой сон - Джорджетт Хейер

В графе вдруг взыграло высокомерие:

— Ни Ги Бургундский, ни Мартель, ни даже Франция не опасны для вас так, как я, Вильгельм. Понимаете?

— Конечно, ведь в нас течет одна кровь, потому мы и сильны, мы, ведущие свой род от герцога Роллона, — согласился Вильгельм. — Но вам меня никогда не победить.

Граф отошел к окну и взглянул на серые поля. Чайка, пролетая, мелькнула у окна, издав крик, скорбно отозвавшийся в тишине. Тучи закрыли солнце, деревья вдалеке гнулись под сильным ветром. Граф смотрел на все это, но ничего не видел.

— Клянусь светлым причастием, не знаю, как ты все еще жив до сих пор! — сказал он тихо то ли Вильгельму, то ли самому себе. — Ты должен был погибнуть уже давно, ведь врагов у тебя вполне достаточно.

Граф оглянулся и увидел, что герцог на сей раз улыбается иронически. Эта улыбка взбодрила побежденного, он погасил приступ готового вырваться наружу гнева и честно признался:

— Говорили о каком-то пророчестве, сопутствующем твоему рождению, и о странном видении твоей матери. Я никогда не придавал этому серьезного значения, но сейчас… ведь я не допускал и мысли о том, что окажусь вот так, перед тобой. — Он показал рукой, как именно, и позволил ей безвольно упасть. — Теперь я понял: ты, Вильгельм, родился под счастливой звездой.

— И прошел хорошую школу, — ответил герцог. — Многие покушались на мое состояние, и вы не последний, но никто не отнимет у меня того, чем я владею.

Оба замолчали. С бесстрастным интересом граф посмотрел на племянника, как бы оценивая его со стороны:

— А что ты скажешь о том, что принадлежит другим? Я полагаю, ты еще приумножишь его, захватив и еще кое-что, прежде чем просыплется песок твоей жизни? — Его взгляд надолго задержался на лице герцога. — Да, я был дураком, что рискнул. И что теперь?

— Теперь Аркуэ взят, — ответил Вильгельм.

Граф кивнул.

— Для меня уже приготовлена клетка? — спросил он.

— Нет, вы свободны, идите, куда пожелаете.

Раздался циничный смех графа.

— Если бы победил я, ты бы уже был закован в кандалы.

— И вы поступили бы мудро, — серьезно ответил Вильгельм.

— А не боишься, что я повторю мою попытку?

— Нет, не боюсь, — покачав головой, ответил герцог.

— Ты отнимаешь у меня владения и предлагаешь остаться в Нормандии. Благодарю за это.

— Я ничего не предлагаю — ни уходить, ни оставаться. На все ваша воля. Помните, герцог Нормандии — я, но вы все еще мой дядя, — более мягко добавил Вильгельм.

Граф в молчании выслушал его и затем стал ходить по комнате. Озноб охватывал его при мысли о полном крушении всех надежд, он сразу почувствовал себя постаревшим и очень уставшим. Бросив взгляд на мужественную фигуру герцога, граф почувствовал, что глубокое негодование отдается болью в его сердце. Вильгельм был прав: никогда уже не отнять ему Нормандии. Конец жизни близок, а честолюбивые мечты не воплотились в жизнь, их место заняла тяжелая апатия. А племянник еще не достиг расцвета, жизнь лежала перед ним, готовая к покорению, если покорителем будет он. Граф вздрогнул, в нем взыграла зависть, черная зависть к молодости, силе, власти другого человека. Он с усилием распрямил плечи и близко подошел к столу, около которого, спокойно наблюдая за ним, стоял герцог.

— Вильгельм, никогда между нами не будет мира, — сказал он племяннику. — Разреши мне уехать из Нормандии.

Герцог кивнул.

— Думаю, вы сделали правильный выбор, — ответил он. — Нас двоих для Нормандии слишком много.

Граф запахнул мантию.

— Ты милосерден, — сказал он. — Но я не благодарю. — И граф вышел тяжелой стариковской походкой.

Глава 5

Известия об этих событиях дошли и до Фландрии, но какое-то время после происшествия при дворе графа Болдуина ни словом не упоминался неистовый нормандский герцог. Матильда видела, как ее сестру уложили в супружескую постель, она помахала Юдит на прощанье, когда та с мужем отбывала в Англию.

— Милостью Господа, я бы никогда не соединила свою судьбу с таким, — прошептала она, вглядываясь в красные прожилки на лице Тостига.

— Успокойся, ты окончишь свои дни вдовой, дочка, — кисло утешила ее графиня Адела.

Матильда сжала руки.

— Мадам, я буду этим вполне довольна.

— Не разговаривай со мной таким тоном, дочка, — ответила Адела. — Я прекрасно понимаю, что у тебя на уме.

Матильда с опущенным взором ускользнула от матери. Все это время она хранила молчание: придворные поэты воспевали ее холодную загадочность, во множестве плохих стихов превозносились до небес колдовские глаза леди. Она прислушивалась к славословию с едва заметной улыбкой на устах, вызывая у мужчин бешеное желание обладать ею. Французский менестрель пел у ее ног страстные песни и бледнел от безнадежной любви, дама позволяла целовать себе руку, но он не мог сказать, какого цвета у нее глаза — они всегда были опущены. Матильда жалела беднягу, но, когда он пел, она размышляла о своем неистовом возлюбленном Вильгельме, задавая себе вопросы и отыскивая на них ответы, обдумывая, как себя вести дальше. Грустный поэт удалился, через какое-то время он ей понадобился, но когда сказали, что он уехал к Булонскому двору, ее ответом было только «А!» — без какого-либо удивления или сожаления.

Первые новости из Нормандии принес бродячий торговец. Дважды в год он проделывал путь от Рена, через Францию и Нормандию, через границу у Понтье в Булонь, а затем через север во Фландрию. Его длинный караван прибыл в Брюссель позже, чем обычно; он привозил роскошные ткани, искусно граненные драгоценные камни в золотой оправе, диковинки с Востока, безделушки из Испании, глазурь из Лиможа, но он не показывал своих сокровищ жаждущим горожанкам до тех пор, пока знатные дамы из дворца не отберут себе, что пожелают. Торговец разложил перед графиней и ее дочерью вышивки. Фрейлины восхищались, но Матильда лишь повертела в руках кусок жесткой ткани и уронила его.

— Да я сама вышиваю лучше! — сказала она.

Графиня отобрала кое-какую посуду и приказала отыскать казначея для оплаты. Она ушла, а торговец стал показывать Матильде серебряные зеркальца, покрытые с обратной стороны эмалью, шкатулки филигранной работы для гребней, две длинные вилки для мяса, флаконы драгоценных духов из Аравии. Она перебирала вещицы своими белыми пальчиками, а он болтал, стремясь пробудить у нее интерес или вызвать желание приобрести какую-то безделушку.

— А что покупают дамы в Нормандии? — вдруг спросила Матильда.

Торговец был болтлив, его рассказ начался издалека и неспешно продвигался, переходя от озорных скандальных историй к более значительным и важным.