Сефевиды. Иранская шахская династия - Фархад Карими

Убит я буду, слабый и безгрешный,

Афрасиаба грозною рукой, —

Мой трон и мой венец возьмет другой.

Злосчастье, клевета тому причина,

Что я погибну, пострадав невинно,

И на Иран, и на Туран тогда

Обрушит беды мрачная вражда.

Земля наполнится тоской и смутой,

Мир обнажит оружье мести лютой.

Тогда настанет грабежей пора,

И гибель, и хищение добра.

Затопчут кони многие державы,

Вода в ручьях исполнится отравы.

Иран, Туран от горя возопят,

Умру – и мир вскипит, огнем объят.

Абулькасим Фирдоуси. Шах-наме

Престол, корона, стяг падут во прах

И свергнут будет горделивый шах,

Оплот Ирана рухнет, ставши слабым…

Великий Фирдоуси написал свою бессмертную поэму за семь веков до падения Сефевидского государства, но шедевры актуальны во все времена, и приведенные слова можно с полным правом отнести к правлению шаха Султана Хусейна, девятого и фактически последнего самостоятельного правителя Сефевидской державы. Точнее – условно самостоятельного, поскольку на протяжении всего своего пребывания на престоле шах Султан Хусейн находился под сторонним влиянием, но тем не менее он пришел к власти в соответствии с традициями дома Сефевидов и в глазах подданных выглядел свободным правителем.

Надо сказать, что до своих последних дней дом Сефевидов пребывал в уверенности незыблемости своей власти. Проблемы случались не раз, и всякий раз, с помощью Аллаха, их удавалось преодолевать. Внутри державы никто не осмеливался посягать на полубожественную власть потомков благочестивого шейха Сефи, которые, несмотря на все свое поведение, продолжали оставаться идеальными правителями в глазах подданных. Но то, что никто не может посягнуть на власть изнутри, еще не означает невозможности посягательств снаружи… Однако подобная угроза на протяжении множества лет казалась невозможной – ну кто из соседей осмелиться оспаривать права сефевидов на шахский престол? Османские султаны? Так им, вроде как, не до этого – своих проблем хватает, к тому же они сунниты… Но, как это часто происходит, беда приходит неожиданно, оттуда, откуда ее не ждали. Впрочем, давайте поведем наш рассказ по порядку.

В историю шах Султан Хусейн вошел под прозвищем «Яхшидир»[179]. Этими словами он имел обыкновение отвечать на все предложения своих сановников. Надо сказать, что в самом начале своего пребывания на престоле (слово «правление» было бы здесь неуместным) молодой шах пытался показать себя с лучшей стороны, демонстрируя набожность и приверженность установлениям шариата. В частности, шах запретил азартные игры и употребление вина, сопроводив это демонстративным выливанием на землю шести тысяч бутылей вина из дворцовых запасов. Но, как известно, птенцы соловья не могут мяукать[180] – спустя некоторое время шах, отстраненный от дел правления Мариам бегим и евнухами из ее окружения, нашел утешение в вине, которое продолжал пить до конца своих дней. Усердие в вере, проявленное Султаном Хусейном в начале его правления, принято объяснять влиянием известного богослова Мухаммеда Бакира Маджлиси, шейха уль-ислам[181] Исфахана. Западные историки склонны называть Маджлиси «фанатиком» за его усердие в вере и неприязнь к суннитам, но на самом деле это был почтенный мухаддис[182], пользовавшийся великим уважением современников. Если бы Маджлиси оставался наставником Султана Хусейна на всем протяжении его правления, то, возможно, судьба династии Сефевидов могла бы сложиться иначе, более благоприятно, но судьбе было угодно так, чтобы шах попал под влияние своей прабабки и евнухов, которые заботились только о собственном благе. Кстати говоря, именно Мухаммеду Бакиру Маджлиси по выбору шаха выпала честь опоясать его мечом во время церемонии принятия власти (прежде эту обязанность исполнял один из суфиев тариката). Столь показательная демонстрация расположения к мухаддису, который не имел отношения к тарикату Сефеви, свидетельствовала о духовной «демократизации» шахской власти, отныне выходящей за привычные рамки тариката.

Под влиянием Мариам бегим и ее окружения Султан Хусейн очень скоро пришел к образу жизни своего отца и стал делить свое время между возлияниями и любовными утехами. Но те, кто правил государством вместо шаха, сделали ставку на максимальное укрепление шиитской веры, которое, по их мнению, должно было придать прочности расшатавшимся опорам государства. Но причины расшатывания опор носили экономический характер – жизнь с каждым годом становилась все хуже и хуже и дошло до того, что жители Ширвана, многие из которых втайне продолжали оставаться суннитами, склонялись к тому, чтобы перейти под власть русского царя. Чем могла помочь в такой ситуации прошиитская политика властей? Ничем. Недаром же говорится: «Сначала накорми, а затем уже поучай».

Тяжелые времена переносятся легче, если вокруг царит справедливость, но о справедливом правлении, которое пытался насаждать Али-хан Зангане, можно было только мечтать. Великий визирь Тахир Вахид Казвини сам брал взятки и побуждал к тому своих подчиненных, а в мае 1699 года на смену ему пришел еще больший мздоимец Мухаммед Мумин-хан Шамлу. В 1707 году великим визирем стал Шахкули-хан Зангане, сын Али-хана, который в свое время сменил на посту курчибаши Сару-хана Сахандлу, заплатившего головой за связь с Мариам бегим. Шахкули-хан пытался управлять подобно своему отцу, но у него мало что получалось – что может сделать один праведник среди тысячи грешников? Показательным в этом отношении был пример зятя Шахкули-хана Фатхали-хана Дагестани, который стал великим визирем после смерти тестя и проявил похвальную активность по искоренению недостатков. Однако же враги сумели очернить Фатхали-хана в глазах шаха и добились его отставки, за которой последовали ослепление и ссылка. На свою беду, Фатхали-хан был суннитом, поэтому шах с легкостью поверил поддельному письму, в котором говорилось о том, что Фатхали-хан замышляет его убийство. Вдумчивый человек задастся вопросом – а как вообще сунниту могли доверить высший пост в государственном аппарате? Дело в том, что шах Султан Хусейн не отличался последовательностью при раздаче должностей и раздавал их не столько по своей воле, сколько по стороннему наущению. Сегодня маятник часов власти качнулся в одну сторону – и Фатхали-хан был хорош, а завтра маятник качнулся в другую сторону – и Фатхали-хан лишился доверия шаха. Все в этом мире преходяще и изменчиво…

Вряд ли кто-то при сефевидском дворе осознавал опасность, угрожавшую сефевидскому государству с четырех сторон – от османов, от узбеков, от активизировавшихся белуджей и афганцев, которых в наше время принято называть «пуштунами», и от России, в которой правил энергичный и амбициозный царь Петр I. Шах предавался наслаждениям, придворные интриговали, а евнухи держали в руках кончики нитей этих интриг.