Великий де Голль. «Франция – это я!» - Марина Арзаканян

Вскоре из Коломбэ он известил своих сторонников, что считает нужным представить стране собственный конституционный проект. Для этого было быстро найдено определенное место и время. Местом стал небольшой нормандский городок Байё, тот самый, который союзники два года назад первым освободили от захватчиков и куда прибыл де Голль. Датой стало 16 июня, так как шесть лет назад именно в этот день начиналась уже вошедшая в историю лондонская эпопея генерала.

Бывший председатель Временного правительства прибыл в Байё в прекрасный летний день. Город встретил его цветами, звоном колоколов, развевающимися на ветру национальными флагами. В окружении своих соратников, генералов Леклерка, Кёнига, Жуэна, адмирала Тьерри д’Аржанлье, Мориса Шумана, Жака Сустеля, Рене Капитана, Андре Мальро, де Голль присутствовал на торжественной мессе и затем отправился на главную площадь города. Жители встретили его овацией. Со всех сторон раздавались крики «Де Голля к власти!»{312} Перед собравшимися генерал произнес речь, в которой сформулировал свои конституционные идеи. Они заключалась в том, что исполнительную и законодательную власти надо разделить и что самые широкие полномочия нужно отдать главе государства. «Именно его миссия – подчеркивал де Голль, – назначать министров и прежде всего премьер-министра, возглавляющего политику и работу правительства. Глава государства должен утверждать законы и принимать декреты, потому что именно посредством их на граждан возлагается ответственность по отношению к государству, он обязан возглавлять заседания совета министров и таким образом постоянно осуществлять свое влияние, без которого нации не обойтись. В его компетенцию нужно включить функцию арбитра в различных политических ситуациях. Он может их выполнять посредством консультаций или, в сложных условиях, вынести свое суверенное решение на референдум. Наконец, ему должно принадлежать право, если его отечество находится в опасности, быть гарантом национальной независимости и пактов, заключаемых Францией». В конце своей речи де Голль напомнил, как древние греки спрашивали у мудрого Солона: «Какая конституция самая лучшая?» – а он им отвечал: «Скажите сначала, для какого народа она предназначена и для какой эпохи?»{313} Само собой разумеется, что для своего народа в данную эпоху генерал считал лучшим проект, предложенный им самим.

Речь де Голля была услышана по всей стране. Она широко комментировалась по радио, ее опубликовали многие крупные периодические издания. Но обратило ли на нее должное внимание Учредительное собрание? Генерал рассчитывал на поддержку своих конституционных идей со стороны партии МРП. Однако этого не произошло. Народно-республиканское движение совместно с другими партиями разработало новый проект конституции, который явился результатом компромисса между коммунистами, социалистами и самого МРП. Согласно этому проекту, парламент делился на две палаты – нижнюю, Национальное собрание, и верхнюю, Совет республики (или сенат). В руках первой палаты была по существу сосредоточена вся власть. Именно она принимала законы и контролировала деятельность правительства. Президенту республики, выбираемому на семь лет косвенным голосованием (коллегией выборщиков), отводились второстепенные функции. На 13 октября был назначен всеобщий референдум, на который выносился новый проект.

Безоговорочно защищать и отстаивать конституционные идеи, выдвинутые де Голлем в Байё, взялся только созданный осенью 1946 года Рене Капитаном Союз голлистов. Однако к нему присоединились лишь самые преданные сторонники генерала. Внушительным политическим объединением он стать не смог. К тому же сам де Голль открыто не поддержал Союз, предпочитая по-прежнему оставаться «надклассовым» арбитром и не желая отождествлять себя с каким бы то ни было политическим объединением.

Только от своего имени генерал выступил с резкой критикой новой конституции и призвал избирателей ответить «нет». Тем не менее 52,5 % участвовавших в голосовании французов высказались положительно. 27 октября конституция вступила в силу. 10 ноября прошли выборы теперь уже в Национальное собрание Франции. Большого успеха вновь добились коммунисты, социалисты и МРП. У власти продолжала оставаться трехпартийная коалиция. Так начала свое существование Четвертая республика. Она была, как и предыдущая Третья, парламентского типа правления и мало чем отличалась от нее.

Произошедшие политические перемены раздосадовали де Голля. Франция шла вперед без него, а он окончательно стал частным лицом. Генералу прислали анкеты, которые он должен был заполнить, чтобы получать пенсию. Бывший председатель Временного правительства числился в них как полковник. Его же не успели в 1940 году утвердить в звании генерала. Де Голль только покачал головой. Он отказался заполнять анкеты и сказал близким, что никогда ни при каких обстоятельствах не будет получать государственной пенсии{314}. А между тем финансовое положение семьи де Голлей было весьма скромным. Генерал унаследовал от матери ферму на севере Франции. Ивонне от родителей тоже досталась ферма. Но в годы послевоенной разрухи они не приносили никакого дохода. Пришлось брать кредиты и иногда даже продавать фамильные вещи{315}.

Жизнь в Буассери шла спокойно, размеренно. Де Голль вел переписку, читал, гулял, как всегда, очень много курил. Одним из его излюбленных занятий стало раскладывание пасьянса на небольшом ломберном столике. Оживление в доме наступало, когда в Коломбэ приезжали дочь или сын генерала. Тогда за обедом разговор обязательно заходил о политике. Бывшему председателю Временного правительства все давали советы. «Папа, – говорил ему Филипп, – вы должны создать собственную партию». А жена твердила: «Нет, нет, Шарль, не соглашайтесь. Как только вы наведете в лавочке порядок, вас предадут». – «Ивонна, – бурчал в ответ генерал, – вы рассуждаете как ребенок»{316}.

В 1946 году де Голль задумал писать «Военные мемуары». Он обсуждал их замысел с Франсуа Мориаком. Бывший глава Временного правительства вознамерился изложить свои достижения, создать собственную легенду. Осенью он начал писать. Генерал работал необычайно вдумчиво и тщательно. «Он, – как вспоминал Клод Ги, – писал часами напролет, что-то расшифровывая, переписывая, зачеркивая, вновь начиная. Обдумывая или записывая какое-нибудь выражение, он играл, передвигая пальцами, со своей вечной сигаретой, обводил кончики букв, расставляя перекладинки на «т», штриховал зачеркивания. И вот, наконец, в его голове складывалась совершенная фраза, лаконичная, звонкая как звук трубы»{317}.