Давно пора (СИ) - Хользов Юрий

— Ты видишь в ней только тело! Ты не знаешь, какая она! Тобой движет только мерзкое желание получить удовольствие! — Эльф выплевывал слова, словно испытывая отвращения к самому их звучанию.

— Ну, так и в чем проблема? Ты же говоришь о любви, — я удивленно поднял брови, — ну развлечемся мы с ней разок, или на протяжении пары месяцев, потом я перестану быть для нее диковинкой, и вы снова будете вместе ходить в дозоры, а ты все так же молча будешь пускать на нее слюни. Сколько вы знакомы? Тридцать лет? Пятьдесят?

— Всю жизнь, мы выросли вместе, — эльфенок грустно опустил плечи и уставился в пол. Он не хотел сражаться, он хотел поговорить о своих чувствах. Чувствах, которые его общество презирает. Вот откуда такая холодная пустота, только миссия.

— И сколько за это время у нее было других мужчин? От стражников и соседей до пленников и рабов? Почему сейчас ты взрываешься, спустя семьдесят лет безмолвия? Я знаю ее месяц и уже вижу, что она за персона. А ты видишь только объект обожания, все ждешь и надеешься, годами, нет десятилетиями! Десятилетиями наблюдаешь, как ее сношают все кому не лень, и тихо себе надрачиваешь в кулачек, представляя ее жопу на своем лице. Надеясь, что она, наконец, обратит на тебя внимание, увидит, какой ты хороший, добрый, преданный? Не обратит, Алактон. Она не такая женщина.

— Откуда ты знаешь, какая она?!

— Оттуда же, откуда знал, что она примет ожерелье. Я знаю таких женщин.

— Она такая одна!

— Да нет же, маленький ты, тупоголовый имбецил со спермотоксикозом! — я не злился, мне просто было досадно и жалко этого юнца, что вдвое старше меня, ирония, — есть несколько паттернов поведения для разумных. Их настолько мало, что пальцев рук хватит, если присвоить каждому категорию и разделить между ними всех!

— И какая она, какому принадлежит пальцу, расскажи, гений?!

— Совершенно обычная. Любит силу, власть, блестяшки. Мужиков вроде тебя воспринимает лишь инструментом, и не потому что ты ей не нравишься, братик. Возможно, нравишься и даже очень, но твое раболепие вызывает в ней отвращение, которое она скрывает, потому что мужское раболепие в вашем социуме — норма. Но по–настоящему ее сердечко бьется лишь когда ей дают понять, что ее не боятся. Что она просто хрупкая, маленькая, черная жопка, которую можно нагнуть и… Ну ты понял.

— Это не правда!!

— Да? А расскажи мне, как обычно выглядят ее любовники? — я сделал многозначительную рожу и продолжил, — Дай угадаю? Здоровые? Опасные? Необузданные? Алтонир. Например, а? Особо опасные рабы и стражники, которые ведут себя как будто никто им не указ. Угадал?

— Замолчи!

— Хорошо.

— Я докажу ей, что я тоже силен!

— Не, братец. Прости, но так не работает. Она тебя просто убьет, если ты начнешь восстания поднимать. Все взаимодействие с женщиной определяется первыми мгновениями знакомства с ней. Ты для нее слуга, и если будешь показывать клыки — станешь просто ручным волком, который укусил хозяина.

— И что мне делать? — он сел на жопу, и просто уронил голову, ковыряя землю кинжалом.

— Да ничего. Буквально. Ничего не делать — это лучший совет, который я тебе могу дать.

— Очень умно, магистр ВСЕЗНАЮ!

— Ох блин, тупая молодежь, ну вот и на кой я снова лезу в чужие отношения, спрашивается??? — я в сердцах пнул ни в чем не виноватый камень, он просто оказался ни в том месте, ни в то время, — ничего, значит, НИЧЕГО! Как происходит сейчас? Ты холоден и думаешь только о миссии, но когда Сашка тебя зовет или о чем–то просит, или говорит просто с тобой — ты становишься в стойку верной собачки, высовываешь язык и преданными глазами смотришь на нее, так?

— …

— ТАК? Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ!

— ДА! — он уже был на грани срыва, скоро разревется. А еще в моем мире людей, что прожили двадцать пять лет и не хотят ни детей, ни ипотеку, называют инфантилами.

— Вот и перестань. Прекрати ее выделять. Говори, как со мной, слушай только по делу и не лебези. Дождись, когда она сама спросит, в чем дело, и ответь, что ни в чем. А когда она спросит второй, или лучше третий раз — скажи, что беспокоишься о ней, что она стала какая–то мнительная. Спроси в чем дело. И она откроется. Не в тему, не про вас, но что–то важное для СЕБЯ она расскажет. А дальше уже я не советчик, решай сам как поступать со знанием, которое обретешь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это не сработает, Ссапиль никогда не говорит о чувствах.

— С ожерельем сработало же, — я подмигнул и поднялся на ноги, — пошли, нам еще туеву гору километров сегодня надо прошагать.

— Почему ты мне помогаешь?

— Потому что я имбецил.

— Осторожно! — это было неожиданно, но я уже привык доверять чутью ассасина, поэтому перекатом ушел вбок, а мгновение спустя в то место, где я только что крался, ударила молния. Чёртова молния в подземелье!

— Это че за хуйня?!

— Гоблинский шаман. С ним три десятка уродцев, — Алактон возник в проходе и тут же метнулся ко мне.

— Да какого хуя происходит??? Алтонир говорил, что все тихо, патрули раз в полгода натыкаются на проблемы, а у нас постоянно какая–то чушня!

— Сказал герой, который появился из неоткуда, — эльф хмыкнул и смерил меня взглядом, — не видишь связи?

— Конечно вижу, но, пожалуй, и дальше буду притворяться дурачком, не хочу думать о всяких кабздецах.

— Что делаем? Командуй.

— Сам что думаешь? — да, после того разговора Алактон вроде признал меня главным, но я постоянно с ним советовался. Глупо пренебрегать опытом прекрасного дозорного.

— Я бы свалил. У нас нет мага, а даже будь с нами Ссапиль — лед не особо помогает против шаманских молний.

— Чувстую, сейчас будет «Но» …

— НО! Нам надо качаться, а с шамана должно хорошо нападать, даже на двоих, — да, черт! Алактон прав, нельзя упускать такой шанс.

— Убивал таких раньше?

— Нет, вообще про шаманов гоблинских только брифы слышал.

— И чего говорили?

— Валить, — коротко и ясно, люблю таких лю… Эльфов.

— Ладно, попробую его парализовать, но работаем быстро, не жалея скилов. Не знаю, сколько он проваляется булочкой, — дроу кивнул и приготовился.

Паучок уже полз по стене над нами, а затем разделился и побежал под свод пещеры, где забаррикадировались будущие трупы. Я сел и закрыл глаза, чтобы собственное зрение не отвлекало.

Большая пещера, алтарь, мертвые крысы, пара десятков карапузов зеленых.

Сука!

В нише за алтарем было небольшое углубление, и там жались друг к другу гоблинские женщины и дети. Не менее десятка. Плюс личная охрана шамана, который выглядел максимально странно. Никаких барабанов или перьев, только чьи–то обноски разных размеров, а на одном оттопыренном ухе ублюдка висели женские трусы! Трусы вместо сережек! Ну как это я должен воспринимать?

Ну вот где он взял трусы?! Да еще и зеленые!

— Алактон, я сдаюсь. Я ничего не понимаю, — я расслабился, сел на жопу и начал ковырять землю клинком.

Да ну это какой–то сюр, я так больше не могу.

Я плюнул на пальцы и начал лепить человечков из глины.

Фигурки должны быть аккуратными, пропорции должны строго соблюдаться, иначе это не искусство, а попытка в искусство без таланта с отговорками, типа «я так вижу». Очень важно передать настроение каждой фигурки, ее внутренний мир, положение в обществе. Вот сюда бы очень подошли зеленые сережки. Сразу видно, статная леди, гордый представитель селебрити. С такими нужно только на «вы» и никак иначе. А вот второй — обыкновенный холоп, ободранец, от него должно сквозить бедностью и тупостью. А еще злостью. Все бедняки тупые, оттого и не могу контролировать свои эмоции. Кора головного мозга развита на уровне кроманьонца, вот и корень всех бед. Но как они оказались вместе, эта прекрасная леди и бродяга? Почему они тут? Вероятно, прекрасная особа голубых кровей попала в беду, и маленький герой–оборванец увидел в ней хороший способ улучшить свою жизнь, подняться через постель, так сказать. А вот изнеженная особа сразу и безоговорочно влюбилась в этого дремучего голяка и теперь, когда он ее спас, она ведет его в сторону своего замка, чтобы представить родителям своего жениха, родители рады не будут, но…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})