Заметки конструктора - Владимир Александрович Быков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Написать мало. Надо придумать, чтобы письмо еще дошло и было прочитано тем, кому оно адресовалось. Известны разные приемы. Посылка письма с нарочным, звонки помощникам высокого начальника с просьбами помочь и т. д. В данном случае решили использовать личное знакомство с. Рыжковым по Уралмашу. Не знаю, моя ли первая подпись на письме или то, что некоторое время назад в бытность его работы в ЦК КПСС я к нему по аналогичной проблеме уже обращался, но аппарат сработал и письмо к премьеру попало.
Встреча состоялась. На совещание кроме нас были приглашены еще человек двадцать главных конструкторов и главных инженеров. С другой стороны – председатели ряда комитетов и министры, которых касался вопрос. Команда с мест, не сговариваясь, оказалась на удивление слаженной и категорически настроенной на необходимость коренных перемен. Способствовало откровенному разговору вступительное слово Рыжкова, проникнутое явной озабоченностью состоянием дел в машиностроении, да и в стране в целом. Продолжалось совещание часов семь и закончилось решением в месячный срок подготовить постановление Совмина и поручить зампреду И.. Силаеву возглавить эту работу.
Через неделю собрались в Кремле снова. Основополагающие предложения и наивно воспринятые нами программные установки, прозвучавшие на первой встрече, стали обкатываться, сужаться. Дальше еще больше шлифоваться на последующих совещаниях в Госстандарте. При новой встрече с Рыжковым на стол главы правительства лег для утверждения вполне отвечающий бюрократическим нормам документ, выполнять который надо, но как угодно и сколь угодно долго.
Единственное, кажется, что удалось в нем оговорить – это сократить всякого рода согласования, особенно, в нашей отрасли индивидуального машиностроения. На сей счет там содержались прямые указания. Система однако настолько приучила всех к бумажной волоките и вскормила такую армию ей служащих, что изменить ее было делом архитрудным. Кто-то освобождался от легкой, но важной на его взгляд работы. Кто-то согласовательной бумажкой имел возможность прикрыть недопоставленные своевременно комплектующие узлы, а теперь лишался ее. Кто-то просто не хотел и боялся перемен (Как? Всю жизнь согласовывали, а теперь – нет. А что из этого выйдет?).
Министр С. Афанасьев после совещания у Рыжкова так и вразумлял нас: – Вот вы собираетесь отменить согласование. К примеру, не согласовывать применение подшипников. Это хорошо – они не наши. А как быть с редукторами, изготовляемыми нами? Закажут без согласования в два раза больше. Что будем делать?
Тем не менее приказ министерский по постановлению Совмина он подписал и подписал немедля. Наверху машина работала четко и приказ на приказ переписывался быстро и безошибочно.
На местах же ему была устроена форменная обструкция и прежде всего со стороны снабженцев и комплектаторов, которые лишались защитительной процедуры согласования. Даже у нас на заводе, представитель которого непосредственно участвовал в подготовке постановления и мог рассказать, как очевидец, что к чему и зачем, потребовалось два месяца уговаривать директора И. Строганова издать приказ по заводу, мотивируя просьбу всем, что можно придумать, вплоть до психологических ее аспектов. А позднее в течение длительного времени неоднократно звонить в разные институты и организации с требованиями принять заказ на комплектующие изделия без их предварительного согласования, используя при этом свои связи, знакомые имена министров, крупных начальников и их точку зрения по данному вопросу. Мы довели его до практической реализации, но многие другие, менее настырные и менее упрямые, так и продолжали исполнять старый порядок.
Тогда же было принято и другое наше принципиальное предложение об организации при Госстандарте Совета главных конструкторов.
Утилитарная его полезность в решении отдельных частных вопросов имелась. Что касается большего, для чего он, по очередной нашей наивности, предназначался, то здесь дело обстояло совсем иначе. Споры, дебаты, разные позиции и почти нулевой эффект, подкрепленный для истории двумя томами личной переписки с руководством этого комитета. Вопросы, в ней поднимавшиеся, почти все решены, решила их жизнь, перестройка, но не та, что была объявлена, а та реальная, что пришла ей на смену.
ПЕРЕСТРОЙКА
Что же такое перестройка сверху, названая, по извечной страсти партийных политиков к лозунговости, очередной революцией? На мой инженерный взгляд это уникальнейшая трагикомедия, сыгранная перед нами бездарными артистами без какого-либо хоть чуть наперед придуманного сценария. По существу же – сплошная цепь грубейших политических, социальных и экономических ошибок, движение без проекта, напоминающее неуправляемую лодку на быстрой сплавной реке, усеянной плывущими и торчащими бревнами. Лодка плывет, сталкиваясь с ними обдирает свои бока, застревает и снова несется, подчиняясь судьбе и коварной воле реки. Наконец, застревает совсем и ждет пока ее вместе с бревнами не вытолкнут опять в воду бульдозеры, идущие вслед за сплавом по берегам реки и начисто уничтожающие всё на них растущее. Такой варварский сплав мы наблюдали на одной горной реке. Между прочим, в районе Кедрограда, разрекламированного в свое время в качестве образцово-показательного лесного хозяйства. Плыли по ней тоже на лодке, но, к счастью, управляемой и, видимо, не совсем бестолковыми людьми. Плыли с острыми ощущениями, но обходили бревна. А если останавливались, то лишь для того, чтобы осмотреться, когда было страшно, передохнуть, наметить безопасный проход и, набравшись сил, пуститься снова в путь. Иногда почти тонули, но сохранили себя, лодку и весь багаж.
В объявленной перестройке было безупречным одно – критика предшествующего правления, недостатки которого мы прекрасно знали сами. Эта критика годами накапливалась в запасниках ЦК и Совмина. Скрывалась там от правящего лидера, а после его смерти или низвержения немедленно извлекалась на свет и ложилась на стол нового начальства. Изучалась и представлялась народу, как плод глубокого партийного анализа ситуации. Так было после Сталина, Хрущева и всех остальных.
В первом программном выступлении М. Горбачева она была преподнесена как некое открытие, способное перевернуть наш грешный мир и немедля решить все проблемы. Завтра глупых постановлений нет, решения только ответственные. Преступники – наказаны и сидят в тюрьме. Честные, вооруженные знаниями, опытом и умением, засучив рукава, – ринулись в бой за изобилие и справедливость.
Как же так? Есть законы больших систем, законы инерции. 70 лет народ, оторванный от мира под давлением всеобъемлющего генерального принципа – демократического централизма, воспитывался в духе неуклонного исполнения, 100-процентного голосования и утверждения любых нелепостей, только были бы спущены сверху. Самостоятельность, нестандартность в мышлении, поведении и действиях не поощрялась, а нещадно наказывалась. В школах, институтах, на собраниях царили догматизм и начетничество. На фоне созидания, особенно, первых пятилеток и послевоенного периода, шел параллельно грандиозный процесс разрушения государства и личности.
Система управления огромным государством, которая по
