Сенека. Собрание сочинений - Луций Анней Сенека
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не нелепо ли удивляться тому, что в данный день случилось то, что может случиться в любой день? Неумолимая судьба поставила нам предел, и только мы не знаем, насколько мы близки к нему. А потому будем жить и думать так, как будто мы достигли этого предела. Будем ежедневно сводить свои счеты с жизнью. Величайшее зло в жизни состоит в том, что она несовершенна, что в ней чего-нибудь недостает. Но тот, кто ежедневно подсчитывает итоги своей жизни, не нуждается во времени. А между тем страх смерти и съедающая душу жажда будущего происходят исключительно оттого, что для завершения жизни необходимо еще время. Сколь несчастны те, кто, придя в жизнь, не знает, как выйти из нее!
Неразвитой ум трепещет в невыразимом ужасе при мысли о том, сколько ему еще осталось жить и какова будет эта жизнь. Но этих волнений легко избежать, если не строить планов на долгую жизнь, но сосредоточивать ее цели в настоящем. Тот, для кого напрасно настоящее, зависит от будущего. Если же я выполнил все долги свои, если, развив свой ум, я знаю, что нет разницы между днем и столетием, то я могу смотреть свысока на все, что случается в длинном ряду дней и событий, и даже о самой вечности помышлять с насмешливой улыбкой. Ибо как может смутить меня изменчивость и непрочность событий, если я готов на все превратности судьбы? Итак, о Луцилий, спеши жить и считай каждый свой день за новую жизнь. Кто так смотрит на вещи, кто ежедневно завершает свою жизнь, тот спокоен. Напротив, те, кто живет надеждами на будущее, теряют все прошедшее и в погоне за грядущим становятся жертвами страха смерти, который не только сам по себе великое бедствие, но и все другое обращает во зло.
Оттого мне кажется постыдным желание Мецената, в котором он не отказывается от искалечения, уродства и мук казни, лишь бы ему была сохранена жизнь:
Я готов скорей лишитьсяРук своих и ног,Я б горбатым быть, калекойИ беззубым мог;И подвергнуться готов яМукам на кресте,И я счастлив буду, только бЖизнь осталась мне.Он согласен на то, что было бы величайшим бедствием, и вместо жизни испрашивает себе продолжительную пытку. По-моему, жалок тот, кто так хочет жить, что ради жизни готов подвергнуться казни на кресте. «Калечь меня, – говорит Меценат, – лишь бы в искалеченном и бесполезном теле моем осталось дыхание жизни. Мучь меня, лишь бы, безобразному и избитому, мне было позволено прожить еще несколько времени. Распни, наконец, меня и предай злейшей казни на кресте». Неужели же стоит переносить такие мучения и висеть распятым ради того, чтобы несколько отдалить от себя то, что составляет единственное утешение в несчастьях – конец страданиям? Неужели же дыхание жизни стоит того, чтобы переносить такие пытки? Какого еще бедствия можно пожелать этому несчастному, как не того, чтобы боги услышали его молитвы! Какой большей мерзости можно пожелать себе после этих малодушных стихов! Какой еще жертвы себе может требовать самый безумный ужас! Какого еще бедствия можно ждать от жизни! Как будто Меценат никогда не читал у Вергилия, что смерть не такое уж бедствие, право.
Меценат желает себе самых жестоких бедствий, и, что всего удивительнее, он хочет, чтобы они продолжались как можно дольше. И ради чего? Ради продления столь жалкого существования. Но разве это жизнь – это лишь продолжительное умирание. В самом деле, неужели мыслим такой человек, который предпочел бы терять мало-помалу свои силы во время пыток, лишаться постепенно своих членов и, наконец, среди этих мучений испустить дух свой, чем умереть сразу? Неужели найдется такой человек, который захочет влачить жалкое существование распятым на кресте, избитым, калекой с переломанными костями и горбами на спине и на груди, словом, у которого и помимо креста есть бесчисленное число причин желать смерти? О нет! Несомненно, что величайшее благо природы в том, что мы должны умереть. А ведь многие готовы ради сохранения своей жизни еще на худшее: готовы предать друга, готовы своей рукою толкнуть детей своих на путь порока, лишь бы самим видеть свет, свидетеля их преступлений!
Исторгни же у себя желание жизни и знай, что безразлично, когда ты испытаешь то, что все равно придется когда-нибудь испытать. Важно жить хорошо, а не долго. Часто даже благо в том, чтобы не жить долго.
Письмо СII
Хорошая слава есть благо
Подобно тому, как спящему и видящему приятные сны кажется несносным тот, кто его будит, за то, что лишает наслаждения, хотя и призрачного, но имеющего вид действительного, показалось мне неприятным и твое письмо. Оно оторвало меня от моих размышлений, которые без того пошли бы, может быть, и дальше: приятно было размышлять о бессмертии души и далее, клянусь небом, только верить в него. Я охотно доверяю мнениям великих мудрецов по этому вопросу, скорее только обещающих нам столь приятную вещь, чем неоспоримо доказывающих ее. Я предавался надеждам на бессмертие. Я уже начинал скучать своей настоящей жизнью и презирать жалкие остатки предстоящих мне дней, как человек, который со временем будет обладать целой вечностью; и тут внезапно я был пробужден твоим письмом и потерял свой прекрасный сон. Впрочем, я возвращусь к нему и снова буду грезить, как только отвечу тебе.
Ты пишешь, что в прежних моих письмах, в которых я старался доказать, согласно учению стоиков, что слава, выпадающая на нашу долю после смерти, есть благо, я недостаточно выяснил этот вопрос, а именно: я не опровергнул делаемого нам возражения, что «не может быть благом предмет собирательный; между тем слава есть предмет собирательный». То, о чем ты спрашиваешь меня, Луцилий, относится к тому вопросу, который я отложил вместе со всеми до него относящимися, чтобы разобрать их в другом месте. Ибо ты знаешь, что часто вопросы моральные перемешиваются с вопросами логическими. Я рассмотрел ту часть вопроса, которая непосредственно относилась к учению о нравственности, а именно: имеет ли смысл заботиться о том,
